Тени от абажура лампы на белом потолке представлялись шевелящимися пресмыкающимися. С улицы доносились звуки сирен «скорой помощи» и громыхание грузовиков, и казалось, они были адресованы лично мне. Мое сознание хотело погрузиться в «скорую помощь» или на грузовик и отправиться куда-нибудь далеко, по ту сторону границы. Страх превращался в озноб и сковывал мое тело.
Я потерял Пенелопу в зарослях травяныхСреди камышей, моей головы выше.Заросли развожу, ищу Пенелопу.А кто-то, шагами шурша по камышам,Меня ищет.Слышится звон,Как будто металл о металл.Звук постепенно становится ближе.
Вдруг ноги теряют опору —Ловушка.Мне не за что ухватиться.Падаю вниз.Так быстро, что трудно дышать.Падаю-падаю вниз.Всё еще падаю.
Тьма.Кромешная тьма, темней не бывает.Липкая, влажная тьма.Задыхаюсь.Я развожу тьму руками, двигаюсь вперед.Верю, что двигаюсь.Ногами перебираю.Тьма постепенно становится гуще.Как будто бреду по грязи.Трудно ступать.Руки, плечи и бедраПродираются через липкую стену.Я спотыкаюсь и падаю.Пытаюсь подняться,Но в темнотеЯ перестаю понимать,Где право и лево, где верх и где низ,Куда двигаться дальше.Тьма тяжелеет,Становится гуще,Пытаясь меня раздавить.Задыхаюсь.Я нахожусь там.Но и уверенность в этом съедена тьмой.
Речка сверкает алмазами света.Я по пояс в воде.Пытаюсь поймать световые алмазы.С верховья реки слышится голос низкий.Что говорит он?Имя мое произносит?Я обернулся – голос пропал.Опять начинаю ловить алмазы в воде.Проходит время, и голос вновь окликает меняНо теперь это высокий голос ребенка.И вновь то же самое:Я обернулся – и голос пропал.Солнце, наверное, скрылось в тучах.Свет стал слабее, как будто устал.Больше не видно сверканья алмазов.Теперь – голос женский:Мэтью, Мэтью.Этот голос – радость моя.Пенелопа.Я оглянулсяИ пытаюсь окликнуть ее.На меня внезапно бесшумно надвигаются волныУбежать не успею…
Поднимаюсь по лестнице,Ведущей к площадке трамплина.Кто-то подбил меняСпрыгнуть с трамплина вниз.С каждой ступенькой наверхМой страх становится больше.Я добираюсь до самой последней ступеньки,И мой страх превращается в
(истинно истинно истинно истинно истинно истинно вниз)
Вот и пора мне прыгать.Я стою на краю трамплинаИ, вытянув кончик носа, заглядываю вниз.Неужели бассейн такой маленький?Лучше не прыгать, а то покалечусь.Трясусь и пячусь назад.Ноги касаются мягкого —Трамплин тает словно мороженое,Вверх тормашками падаю вниз.Как все обернулось.Лучше бы прыгнул.Вот и стена из бетона – перед глазами.
Довольно. Пора просыпаться, думаю я во снеЯ уже умер целых четыре раза.Если я не проснусь, моему телу – конец.На раз-два-три я открываю глаза.На потолке – огромная тень человека.Заносит кривую саблюНадо мной.Я убит!Закрываю глаза.
Дюны под небом в тучах.Нет никого.И меня тоже нет.Сильный ветерПоднимает в танце песчинки.Ой, в песке что-то есть.Тряпка? Нет, это рубашка.Рубашка белого цвета,С итальянским воротником.У второй пуговицы – пятно от кетчупа.Виднеется лицо сквозь песок.Это был Мэтью?
Площадь Сокаро в Мехико.Развеваются флаги Мексики.Идет демонстрация.К речам на испанскомДобавляется хор. «Ла бамба».Поют вразнобой, в голосе – паника.Возносят к небу глаза, полные слез.Кто-то умер.Это траурный митинг.А где же я?Из-под монастырского сводаНа митинг взираю.Звон колоколов.Он напоминает мне,Что умер – я.
Сижу на каменной лестнице.Перед входом в музей Метрополитен.Вокруг ни души.Но я бормочу кому-то без остановки.Если так, то умру насовсем.Все равно потом мне родиться заново,Чтобы опять умереть.Я ничего не боюсь.И, правда, не страшно.Голос грохочущих земных глубин.Какой глупый блеф.Да, мне не страшно,Зевая, бросаю я.Нет ответа.Что-то должно случиться.Внезапно, без предупреждения.Я готов ко всему,Но ничего не происходит.Прислушиваюсь – тишина.Наконец-то все кончилось.Я кричу и поднимаюсь.Перед глазами расстрельный отряд,С ружьями наперевес.Давай всё переделаем. Вернемся назад,Умоляю я. И вот я – на прежней лестнице.Еще раз проверяю, что может случиться.Тщательнее, чем раньше.Смотрю вперед и назад, влево и вправоИ встаю, ничего не сказав.Я спускаюсь по лестнице.Что происходит?Чем ниже спускаюсь, тем сложнее дышать.Дотрагиваюсь до шеи —Обвита толстой веревкой.И в следующий моментВеревка натянута и звенит.Взмываю в воздух.Помогите!Хочу закричать, но голоса нет.Как маятник, Мэтью болтаетсяС веревкой на шее.Сверху смотрит на Мэтью,Лежащего на кровати.Висельник Мэтью и Мэтью, что на кровати,Кто из них я?Двое Мэтью бросают жребий.Выиграл Мэтью с кровати.Висельник Мэтью исчез.
Я смотрю на знакомый белый потолок и лампу. Похоже, мне все-таки удалось вернуться в свою комнату.
Мэтью, ты жив? Я лежу, а Микаинайт стоит у меня на животе. Тогда я увидел Микаинайта в первый раз. Он был похож на тень в тумане.
– Мэтью, ты что, коньки отбросил?
– Нет, наверное, жив пока.
– Отлично. А то, если ты сдохнешь, и мне некуда будет податься, – сказал Микаинайт и исчез в моем теле.
Я умирал три дня. Если бы не Микаинайт, то я бы продолжал умирать и неделю, и месяц. Он вытягивал меня из снов, поэтому мне хватило десяти смертей.
В тот день я и вправду воскрес. Чтобы убедиться, что я действительно жив, мне хотелось поговорить с кем-нибудь. Тело пока еще мне не подчинялось. Наверное, потому, что двое суток я совсем ничего не ел. Хотел позвать кого-нибудь, но голоса не было. В этот момент дверь открылась, и комната наполнилась сладким запахом. Дыня. Ко мне пришла дыня.
– Мэтью, как ты? Дыню поешь?
Это была Пенелопа. Тяжело дыша, я высунул язык, торопя ее скорее дать мне поесть. Она покормила меня с ложечки медовой дыней, разрезанной на две половинки. Сладкий сок впитывался в пересохшую губку. В мгновение ока я слопал дыню, вывернул кожуру и вцепился передними зубами в зеленую мякоть. Я чувствовал, как ко мне приходит потерянное ощущение вкуса. Четкость зрения еще не вернулась: пока я видел все, как в тумане. Наверное, поэтому казалось, что тело Пенелопы окутано дымкой.
Я совсем отощал и стал плоским, как стол. Пенелопа легла, накрыв меня своим телом. Ей было шестнадцать. Фея оказалась тяжеленькой. От ложбинки между ее грудей исходил слабый аромат ландыша и сливочного масла. Когда она шевелилась, к этому аромату добавлялся запах лимонных корочек. Она касалась моих разгоряченных щек своими холодными, как мрамор, немного влажными щеками, и я чувствовал запах омлета. Из этих ароматов складывался запах тела Пенелопы. «Так вот как пахнет женщина», – восторженно подумал я, и радостная улыбка не сходила с моего лица.
После этого случая я стал приходить к ней в гости со своей подушкой. Я нарочно забывал ее, а на следующее утро Пенелопа возвращала ее мне. Так я взял себе за правило каждый день собирать запахи Пенелопы. Ее аромат был для меня эликсиром жизни. На карманные деньги я купил дорогую пуховую подушку и оставлял ее у Пенелопы, беря взамен ее подушку. Конечно, у меня и в мыслях не было украсть ее белье. Потому что я знал: ничто не может вечно хранить запах тела.
Когда воспаление легких прошло и я опять приступил к работе ребенком напрокат, мне показалось, я понял мамины слова. Я перестал считать жизнь взаимным обманом. Мой комплекс неполноценности по отношению к Пенелопе исчез, и я превратился в более способного играющего ребенка.
Теперь я перестал угождать клиентам, как делал раньше, а начал получать удовольствие от наблюдений за ними. Гораздо интереснее придумывать, как лучше поиграть вместе с клиентом, чем мучиться тем, как его обрадовать. Мне снова открылось то, что я делал в семь-восемь лет естественно и не напрягаясь.
Мир после болезни наполнился светом. Красный стал краснее, радость – интенсивнее, чем раньше, лица людей выглядели свежими, как после бани, собственное сознание стало частью сверкающего мира, Пенелопа стала еще красивее, чем прежде.
Приходи в мои сны
После того как я умер десять раз, у меня появилась удивительная способность. Мне потребовался целый год, чтобы узнать об этом, но за это время моя способность проявлялась всё больше и больше.
– Микаинайт, ты помнишь, как мама попала в больницу с неврозом? Мне было четырнадцать лет, а Пенелопе – восемнадцать. Болезни детей, беспочвенные подозрения в жестоком обращении, трения с клиентами – всевозможные проблемы разом навалились на нее и оккупировали ее сознание. Пришлось закрыть на время офис детей напрокат. Одному Катагири вести дела не удавалось, возникали проблемы. Тогда мы, дети напрокат, узнали, что настоящим боссом является мама.
