Например, фехтование. Кто мог предположить, что фехтование может быть обучением медитации?
И театр. Все остальные религии осудили театр. Дзен же театр привлек. И если актер движется, сконцентрировав всю свою энергию под пупком – на два дюйма ниже пупка, где, согласно дзен, находится точка хара, источник нашей жизни, – если он внутренне концентрируется на харе и движется медленно, шаг за шагом, то те зрители, в которых достаточно тишины, увидят, как за ним остается след. Его энергия движется вперед, оставляя определенный отпечаток, который смогут прочитать только те, кто в состоянии отдаться молчаливой осознанности. Он невероятно прекрасен, весь этот спектакль. Он не похож ни на один спектакль в мире, они изменили всю его суть; они сделали его священным. Зрители находятся не в театре, а в храме, и актеры не просто играют – они медитируют.
Живопись дзен или поэзия дзен – в них то же свойство; дзен изменял само содержание того искусства, которого касался. Ни одна религия не способна на это; по сути, ни одна религия не была созидательной. Все они были разрушительными.
Дзен – сама суть созидания. Вы можете делать что угодно – ваши действия могут быть священными.
Вопрос не в том, что вы делаете; вопрос в том, делаете вы это осознанно или неосознанно.
Они сместили все акценты. Каждая религия считает: «Это неправильно, правильно то. Это делай, а то нет». Они указывают на конкретные действия, которые считают неправильными, конкретные действия, которые считают правильными, – это поистине несерьезно, потому что один и тот же поступок может быть правильным при одних обстоятельствах и неправильным при других.
Вы не можете наклеить на конкретный поступок ярлык неправильного или правильного. Тогда как определить, что морально, что аморально, что делать нужно, что не нужно? Дзен не определяет. Дзен просто говорит: «Будьте осознанным, что бы вы ни делали. Если ваша осознанность остается непоколебимой, пока вы действуете, значит, все правильно. Если вам нужно освободиться от осознанности – только тогда вы сможете сделать это, – значит, неправильно». Решающий момент уходит внутрь; не к объекту, а к вашей субъективности.
То же самое вы должны осознать здесь со мной: ни один из поступков сам по себе не является правильным или неправильным, ни один человек – плохим или хорошим. Все зависит от осознанности.
Мне вспомнился один известный мистик, Нагарджуна. Он предпочитал ходить голым. У него была только кружка для подаяния; это была его единственная вещь. Но, возможно, он был величайшим гением среди рожденных когда-либо на этой Земле: что касается умственных способностей, острота его ума бесподобна. Великие короли, королевы, известные философы были его учениками.
Некая королева была беззаветно предана ему и, когда он прибыл в столицу ее государства, велела изготовить ему в подарок золотую кружку для подаяния, украшенную бриллиантами. Когда он пришел ко дворцу просить милостыню, она сказала:
– Сначала ты должен мне кое-что пообещать.
– Ты просишь обещания у голого человека, который не имеет ничего, кроме кружки для подаяния.
– Этого вполне достаточно, – ответила она. – Я прошу твою кружку.
– Можешь взять ее.
– Но это не все. Вместо нее я дам тебе другую, и ты возьмешь ее.
– Не вопрос, любая кружка сгодится, – сказал Нагарджуна.
Он даже не осознавал, что она прячет. Золотая кружка, украшенная бесценными бриллиантами.
Он взял ее. Когда он возвращался к руинам монастыря, где остановился, его увидел вор и не мог поверить своим глазам. Кружка для подаяния сверкала, как звезды, а он был гол – без сомнения, очень красив, величествен; но зачем такая кружка голому человеку? Сколько он сможет хранить ее? Кто-нибудь украдет ее, почему не я?
Он последовал за Нагарджуной. Нагарджуна зашел в комнату, которая представляла собой небольшой сарай с кое-где оставшимися стенами. Весь монастырь был в руинах; сбоку было окно; вор спрятался снаружи, зная, что буддистские монахи едят только раз в день. Сейчас он поест, а потом ляжет немного поспать – вздремнуть. Это будет подходящий момент. В этом монастыре никто не живет уже тысячи лет.
Прежде чем предоставить ему возможность украсть кружку, Нагарджуна поел, а затем выбросил ее в окно, под которым сидел вор. Вор не мог в это поверить. Он был потрясен. В какой-то момент он даже не знал, что ему делать; что это за человек? Он поел и выбросил эту невероятно дорогую кружку, будто абсолютно бесполезную вещь, – и именно туда, где сижу я.
Он встал и спросил Нагарджуну: «Могу я зайти и задать один вопрос?» Нагарджуна ответил: «Чтобы ты сюда зашел, я должен был выбросить кружку. Входи. Кружка твоя, не волнуйся. Я тебе ее подарил, поэтому ты не будешь вором. Это подарок. Я бедный человек. У меня нет ничего, кроме этой кружки; и я знаю, что она долго у меня не задержится, потому что я буду спать, и кто-нибудь обязательно ее украдет; ты избавил меня от стольких проблем. От самой столицы ты шел за мной, я видел. А сегодня жаркий летний день. Пожалуйста, не отказывайся. Возьми ее».
Вор сказал:
– Странный ты человек. Ты что, не знаешь, какая это ценность?
– С тех пор как я познал себя, больше ничто не имеет ценности, – ответил Нагарджуна.
Вор посмотрел на Нагарджуну и попросил:
– Тогда сделай мне еще один подарок: как мне познать себя настолько, чтобы по сравнению с этим такая ценная кружка ничего не стоила?
– Это очень просто.
– Прежде чем ты что-нибудь скажешь, я хочу представиться. Я известный вор.
– Кто не вор? – ответил Нагарджуна. – Не волнуйся по пустякам. В этом мире все воры: все приходят сюда голые, не имея ничего, а потом у всех появляется то или другое. Все мы воры, поэтому не беспокойся. Вот почему я живу голый. Это вполне нормально. Все, что ты делаешь, нужно делать хорошо. Нужно только одно: когда воруешь, осознавай, будь бдительным, наблюдай. Если ты теряешь бдительность – не воруй. Вот тебе простое правило.
– Это очень просто, – сказал вор. – Когда я смогу снова тебя увидеть?
– Я буду здесь две недели. Ты можешь прийти в любой день, но сначала попробуй.
Две недели он пробовал и обнаружил, что это самое сложное в мире. Однажды он пробрался даже во дворец, отрыл дверь в сокровищницу, но когда попробовал что-то взять, потерял осознанность. А он был честным человеком. Поэтому он оставил эту вещь – ее нельзя было забрать. Но было сложно: когда он был осознанным, не было желания ничего брать; а когда он не осознавал, он хотел забрать все сокровища.
В конце концов он пришел к Нагарджуну с пустыми руками и сказал:
– Ты разрушил всю мою жизнь. Теперь я не могу воровать.
– Но это не мое дело. Теперь это твое дело. Если ты хочешь воровать, окончательно забудь об осознанности.
– Эти несколько моментов осознанности были настолько ценны. Я никогда не чувствовал себя так легко, так умиротворенно, так спокойно, так блаженно – все сокровища мира ничего не стоили по сравнению с этим, – ответил вор. – Теперь я понимаю, что ты имеешь в виду, когда говоришь, что по сравнению с познанием себя ничто не имеет ценности. Я не могу перестать практиковать осознанность. Я испил лишь несколько капель нектара, который ты, должно быть, пьешь каждую секунду. Не разрешишь ли ты мне стать твоим учеником и следовать за тобой?
– Я знал это еще в тот самый день, – сказал Нагарджуна. – Я приметил тебя еще тогда, когда ты пошел за мной. Ты думал о том, как украсть кружку для подаяния, а я думал, как украсть тебя. Мы оба занимаемся одним и тем же делом.
Никогда не переживайте ни о чем, кроме одного – это одно и есть вся религия, и это осознанность, и тогда вы сможете увидеть, куда течет ваша жизнь, куда течет все в жизни. И вы сможете почувствовать, что это единственный путь к достижению легкости, гармонии с существованием, единственный путь к растворению в целом.
Помните об одном, что бы вы ни делали – это может быть театр, это может быть приготовление пищи на кухне, это может быть мытье посуды.
У меня был ученик из Германии, Гунакар. Он слишком спешил стать просветленным, как и всякий немец! Пока он был со мной, он, конечно, не мог стать просветленным, потому что я был там и он не мог объявить, что он просветленный, он же знал, что он не просветленный; но когда он уезжал в Германию, там он объявлял себя просветленным. И он начинал писать длинные письма мировым лидерам, религиозным лидерам, представителям ООН, президентам, премьер-министрам, предлагая им способы переустройства мира. И кто-нибудь сообщал мне, что Гунакар стал просветленным. И я звал его обратно, и он возвращался ко мне. И я спрашивал: «Гунакар, это правда?»
Он отвечал: «Это неправда, но когда я приезжаю в Германию, искушение настолько велико – из-за того, что другим немцам, которые ничего не знают о просветлении, я могу это объявить, но здесь это трудно. Это странно. Люди приезжают сюда, чтобы стать просветленными, но, когда я приезжаю сюда, я становлюсь непросветленным. В Германии я остаюсь просветленным».
