– Ну, булава, – подытожил Озар. – Что тебя удивило, служивый? Не так укладывал? В твоем мешке все могло перемешаться. Но…
Больше волхв ничего не добавил, просто смотрел. И увидел. Возле одного из шипов, у самого основания, будто темный ободок виднелся. И больше всего это напоминало след от засохшей крови.
Озар поглядел на Златигу. Сам не раз замечал, как тот любовно чистит и полирует тряпицей оружие. Чтобы у такого чистюли да кровь застарелая на оружии осталась? Тут и пень дубовый рассмеялся бы, если бы ему такое сказали.
– Когда ты в последний раз чистил оружие, дружинник? – спросил Озар.
– Да ты сам видел. Вчера еще, до вечерней трапезы. Делать-то мне было нечего…
Тут он умолк, глянув за спину Озара.
По ступенькам поднялась Яра, но смотрела не на постояльцев, а на развешанные овчины.
– Так сильно вас залила? Сказали бы, я бы чернавкам велела на стену ограды повесить, там больше солнца.
И умолкла, заметив, как постояльцы уставились на нее.
Златига сразу пошел в наступление:
– Чем это ты нас опоила, баба глупая? От обычного узвара не спят таким беспробудным сном. Что добавила в напиток?
– Погоди, служивый, – удержал его Озар. И к Яре: – Не напраслину несет мой страж. Сама видела, еле пробудились мы.
Она нисколько не смутилась:
– Ты уже спрашивал, Озар. Напиток я взяла вечером возле печи, он еще теплый был. Хотела вам услужить, вот и принесла.
– И ничего не доливала в него?
– Зачем?
– Чтобы мы крепче спали. Мы ведь в сенях разместились, мимо нас из дома никто не пройдет незамеченным. И если кто злой умысел имел, ему лучше, чтобы мы его не увидели.
Яра продолжала на него смотреть, но от него не укрылось, как по ее шее под сливочной кожей прокатился комок – сглотнула трудно. Но заговорила – голос спокойный.
– Значит, так. Узвар стоял на приступке у печки, остывал. Печь под навесом. Любой проходивший мимо мог в него что-то долить.
– И ты?
– И я бы могла. Но не подливала. Это только и могу сказать. Нет, не только это. Ты расспроси Тихона нашего, как вернется. Он что-то видел ночью. Будто кто-то выходил во двор в потемках.
Озар потер переносицу:
– Тихон? И не сказал, кого видел?
Яра поправила ключи на поясе и собралась уходить.
– А вот сам и расспроси мальчишку.
В это время по ступенькам поднялась горничная Загорка с какими-то коробками и горшочками, остановилась, глядя с любопытством. Озар властно приказал ей идти куда шла, и девушка прошмыгнула в дом. Но не успел он и слова сказать, как на гульбище со двора поднялся Радко.
– Тут поговаривают, что Жуягу не конь затоптал, а убить могли.
Младшего из Колояровичей так просто, как горничную, не отошлешь. Вот и пришлось начать с расспросов, где парень был ночью.
– Ну, не в тереме, – поглядел тот с вызовом. – Я с этой, – он кивнул куда-то вверх, на ярусы, – дышать под одним кровом не могу. А потому устроился на сеновале в риге. Сено там свежее, душистое… почти как весной, – добавил он и как-то грустно усмехнулся.
– И ты ничего странного ночью не заметил?
– Как не заметить? Просыпался несколько раз от грома. Перун-то ваш не на шутку разошелся. Не любо ему, что в Киеве христиане всем заправляют. Но это и тебе самому не любо, волхв, – засмеялся парень.
Озар опустил глаза, сдержал дыхание. Потом сказал:
– Ты некогда в дружине княжеской был. Оружие у тебя осталось?
– Зачем мне? Как брат приказал больше не отлучаться, повелев быть у него на побегушках, так я свое добро и продал по сходной цене. Дольма тогда злился, что с ним не посоветовался, кому продать, и, выходит, продешевил я.
«Небось, в поход брата собирал именно Дольма, – подумал Озар, – и наверняка справно собирал, чтобы парень его рода не выглядел хуже других. А этот потом сбыл с рук вооружение абы как. И все же цену получил немалую, да денежки спустил. Назло Дольме».
– Ладно, иди пока, парень. Позже с тобой переговорим.
– Ишь раскомандовался, – подбоченился Радко. – Ты тут из милости…
– Я здесь по воле воеводы Добрыни! – двинулся на него Озар. И пусть Радко был немалого роста, но под напором внушительного волхва попятился.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Озар же добавил:
– А ведь говорил мне Добрыня, что ты толковый малый, хотя и бузотер. Вот и не заставляй меня уверить воеводу в том, что он ошибся насчет тебя. Ибо пока я вижу только озлобленного потерей наследства юнца. Ведь никому иному смерть Дольмы не была так выгодна, как тебе. И когда убили соляного купца, никто еще не ведал, что Мирина дитя его носит.
Радко смотрел на волхва, и лицо его стало заливаться гневным румянцем. Но стоявшая неподалеку Яра тут же подошла и взяла парня за руку, словно успокаивая или желая удержать. Радко перевел на нее взгляд, даже попытался улыбнуться. Однако обратился не к ней, а к Озару:
– Ты вроде мудрым ведуном слывешь, волхв, а доверяешь всяким досужим сплетням. Но знай, я бы на брата своего никогда руки не поднял. Я недолюбливал его, это правда, да и ссорились мы часто. Однако я бы не убил его. Ибо это грех. А я хороший христианин. Может, даже лучше, чем был сам Дольма.
С этими словами Радко заложил пальцы за кушак и, беспечно насвистывая, пошел прочь. По пути шлепнул по заду убиравшую во дворе Будьку, потом присел на корточки у собачьей конуры, стал ласкать потянувшегося к нему Лохмача.
Яра тоже хотела уйти, но Озар ее удержал.
– Погоди еще, древлянка. Что ты на это скажешь?
И он протянул ей свою находку из конюшни.
Златига с любопытством заглянул через его плечо. Ну, нитка. Ну, синяя. Что с того? Правда, учитывая, где ее подобрал Озар…
Яра тоже смотрела на нитку, но, похоже, соображала быстрее дружинника.
– Это крашено корой дуба и ржавым железом. Наверное, и цветы черники добавляли для оттенка. Синий цвет дорогой, много добавок в краску требуется. Но не это главное.
Она подняла на волхва свои прозрачные глаза серо-голубого оттенка. В лице ни кровинки. Но она и была бледной: кажется, ни работа на солнце, ни ветер не могли обжечь ее кожу, на диво ровную и белую. От этого ее лицо казалось холодноватым и неподвижным. Однако грудь женщины бурно вздымалась.
– Ведь неспроста ты мне эту нитку показываешь, волхв. Где нашел? Неужто у тела Жуяги?
– Раз такая разумница, то и подскажи, кто мог на конюшне зацепиться?
– Я могла, – спокойно отозвалась Яра. – Как увидела тело, то в испуге прижалась к загородке у стойла. Видишь, в синем хожу, – провела она рукой по бедру, обтянутому синей тканью. В этом жесте не было ничего соблазнительного, просто коснулась. Да и не выглядела она соблазнительницей – худышка, бедра неширокие, грудь едва обозначена.
А тут еще и Златига из-за плеча бросил:
– И узвар она нам приносила.
Озар поднял руку, отстраняя дружинника. Голос его звучал спокойно:
– Радко тоже в синей рубахе хаживает. А он не в доме почивал этой ночью.
– Да. Однако не мог он проходить через сени, где вы спали. Зачем бы тогда ему вас усыплять?
– Ну, мало ли. Чтобы надежнее.
– Но гроза грохотала, любой мог проснуться и в окно выглянуть. Некоторые окна в сторону конюшни выходят.
При последних словах какая-то тень прошла по неподвижному лицу ключницы. Волхв это заметил.
– Ну? – склонился к Яре. – Говори, о чем подумала?
Она сказала другое:
– У Моисея отвороты кафтана синим обшиты. А еще тесьма синяя на рубахе у Леща. Однако ему-то что до Жуяги? Да и спал Лещ с Голицей в истобке прошлой ночью, не выходил никуда. Бивой там же расположился.
– И эти двое – родня поварихи Голицы. Она ведь узвар готовила?
Опять Яра о чем-то своем думала, смотрела в сторону.
– Не знаю, где Моисей спал. Должен был почивать у двери Вышебора на полавке у стены, но, когда я утром шла будить Тихона, его на месте не было.
Озара это будто и не заинтересовало.
– А Радко? Сеновал-то в стороне от дома стоит, причем неподалеку от конюшен.
Откуда-то сверху раздался зычный голос Вышебора. Звал Яру. И она словно бы хотела поскорее уйти, но все же сказала:
