Именно поэтому она не смогла смолчать и сейчас. Хотя молчать было в ее интересах. До тех пор, пока она не призналась сама, отец еще мог попытаться убедить всех, что она — не убийца.
Но ее обида была слишком велика.
— Любовь? Он вовсе ее не любил! Если бы не ее право на корону Терции, он и не посмотрел бы в ее сторону! Неужели вы думали, что он променял бы меня на такую дурнушку?
Она выкрикивала это, глядя на Алду, будто стараясь выместить на старшей сестре всю свою обиду, что так долго вынуждена была скрывать.
Я видела, что отец пытался одернуть ее, но даже он сейчас был не в силах заставить ее замолчать.
— Он сказал мне, что любит только меня. И всегда будет любить. Но чтобы получить корону Терции, он женится на Алде!
Я была почти уверена, что она просто выдавала желаемое за действительное. Принц Вегард, кажется, был не из тех, кто способен любить. Но опровергнуть ее слова он уже не мог.
Элина не замечала, что каждое ее слово больно ранило старшую сестру. Она всегда была слишком эгоистичной, чтобы считаться с чужими чувствами.
— Алда была для него всего лишь способом прибрать к рукам еще и Терцию.
— Но вы не готовы были позволить ему жениться на вашей сестре, — подсказал Эйнар.
Губы Элины задрожали, а лицо исказилось гневом.
— Однажды Алде достанется вся Терция. Я не могла отдать ей еще и его! — она вдруг горько рассмеялась. — Он мнил себя великим стратегом. А сам так легко попал в ловушку, которую я ему расставила. Видели бы вы его лицо, когда он, наконец, всё понял! Да-да, я была рядом и смотрела на него! А он даже тогда не мог поверить в то, что его обыграла слабая женщина.
Теперь в голосе ее звучало торжество. Возможно, тогда, когда она совершала убийство, ее рассудок был холоден и трезв, но сейчас мне показалось, что она совершенно не в себе.
Король Эйнар поднялся.
— Мне кажется, ваше величество, что ваша дочь сказала уже достаточно, чтобы мы могли не сомневаться в ее виновности. Надеюсь, теперь, ваше величество, вы не перестанете утверждать, что убийцей была та бедная девушка, что столько дней провела в темнице, и освободите ее. Вы обещали наказать преступника, и мне хотелось бы верить, что вы сдержите свое слово.
Отец тоже встал, а следом встали и все присутствующие в этом зале. Его глаза потемнели от горя, а плечи были низко опущены. Сейчас он выглядел почти стариком.
— Прошу у вас прощения, ваше величество, за то, что совершила моя дочь. Поверьте, что изначально я не знал о том, что это была она. А когда обо всём догадался, то всего лишь пытался ее защитить. Я и сейчас прошу вас о снисхождении. Если станет известно, что моя младшая дочь — убийца, это подорвет доверие подданых ко всей династии.
— И что вы предлагаете, ваше величество? — в голосе короля Нерландии был лёд. — Сделать вид, что мы ничего не слышали? Позволить суду признать виновной ни в чем не повинную горничную?
Всё во мне содрогнулось от этой мысли. И я с волнением посмотрела на отца. Неужели он продолжал надеяться на то, что всё удастся сохранить втайне ото всех, кого не было сегодня в этой комнате?
— Разумеется, нет! — отец покачал головой. — Лотта немедленно будет выпущена на свободу. А Элина будет предана суду. Но я хотел бы попросить вас, чтобы позволили нам не разглашать решение, которое будет вынесено. Суд будет закрытым, и никто не узнает, почему младшая принцесса исчезнет из дворца. А еще я молю вас о том, чтобы вы разрешили нам заменить тюремное заключение пострижением в монастырь. Настоятельница монастыря будет знать о преступлении, которое совершила моя дочь, и Элина никогда не выйдет за пределы монастырских стен. Даю вам в этом слово. Я не могу вернуть вам сына, но вы можете позволить мне спасти от публичного бесчестья мою дочь.
Король Эйнар ответил не сразу. Сначала он посмотрел на младшего сына и на других нерландцев, что были здесь. И только заручившись их молчаливым одобрением, кивнул.
— Пусть будет так. Полагаюсь на ваше слово. Мы же на рассвете покидаем Свеадорф и возвращаемся домой.
И они вышли из зала. А я только сейчас поняла, что правда, которой я добивалась, повлияет не только на Элину и Лотту, но и на всех остальных. В том числе и на меня саму.
Шаги Эйнара и его свиты еще были слышны, но с каждым мгновением они становились всё тише и тише.
Он собирался уехать из Терции, не поговорив со мной. Даже не посмотрев в мою сторону. Сердце затрепыхалось раненой птицей. И чтобы не думать об Эйнаре, я подошла к Алде — ей сейчас было еще тяжелей, чем мне.
Глава 47. Кайса
В этот вечер мы собрались в спальне Алды, и впервые нас было только шестеро. Признаться, я предпочла бы отсидеться в своей комнате, потому что не была уверена, что сестры захотят меня видеть. Ведь это моя настойчивость привела к тому, что Элина сейчас находилась в башне под стражей. Если бы я не защищала Лотту, никто бы, возможно, так и не узнал правды.
И теперь они наверняка жалели о том, что когда-то приютили меня, стали считать родной.
Но оказалось, что угрызениями совести мучилась не только я.
— Простите меня, сестрицы, — сказала вдруг Ритта. — В тот вечер я видела Элину неподалеку от комнаты принца Вегарда, но не сказала об этом. Мне было стыдно признаться, что я сама отправилась туда в столь позднее время. Но я шла не к его высочеству, нет! Я никогда не говорила вам об этом, но мне нравится герцог Орхус, и я надеялась, что, быть может, случайно встречусь с ним в коридоре. Я понимала, насколько неприличным было разгуливать там в одиночку, а потому старалась не попадаться никому на глаза. Элину я увидела издалека и спряталась за шторой. А потом раздались еще чьи-то шаги, и Элина взяла в рот щепочку и стала невидимой.
Я уже поняла, чьи шаги они тогда услышали — мои. Значит, мне вовсе не показалось, что в коридоре был еще кто-то, кроме меня.
Ритта посмотрела на меня и кивнула.
— Да, это была ты, Кайса. Ты не заметила ни Элину, ни меня. Элина, как все мы знаем, не могла долго быть невидимкой, и она, должно быть, сразу ушла из того крыла. А я по-прежнему стояла за шторой и видела, как ты подошла к дверям комнаты принца Вегарда и постучала. Никто не ответил, и ты пошла обратно. Как только ты скрылась из вида, я бросилась по коридору в противоположную сторону и вернулась к себе другим путем. И я не слышала того шума, который поднялся, когда вернулись слуги его высочества. А когда отец, а потом и следователь стали спрашивать, не видела ли или не слышала ли я чего, я сказала, что нет. Я побоялась признаться, потому что не хотела выдавать ни себя, ни тебя, Кайса, ни Элину. А теперь мне ужасно стыдно, что я солгала. Но я и подумать не могла, что кто-то из нас может быть виноват в смерти его высочества.
Она расплакалась, и я погладила ее по плечу.
— Ты ни в чем не виновата, дорогая! Ты поступила так, как считала правильным, и в твоих действиях не было злого умысла.
А вот Мэрит покачала головой:
— Может быть, всем было бы лучше, если бы правду так никто и не узнал, — при этом она бросила на меня осуждающий взгляд. — Одно дело, если бы в убийстве нерландского принца была виновата служанка, и совсем другое — наша сестра. Дружба между нашими странами, к которой мы так долго стремились, уже невозможна. Нерландцы никогда нас не простят. И Алда, которая могла выйти замуж за принца Бьорна, тоже останется ни с чем.
Я была уверена, что так думала не только Мэрит. Просто другие сестры предпочли промолчать. И я не могла их винить. Я, хоть и не желая этого, разрушила то, что было дорого им.
Но Алда, которая от этой правды пострадала сильнее всего, возразила:
— Ты не права, Мэрит! Ложь разрушает нас. Вы знаете — я никогда не говорю неправды, но в этот раз я пошла на то, чего не делала прежде. Я, как и Мэрит, промолчала. Я тоже видела Элину в тот вечер. Я видела ее уже в нашем коридоре, но сразу поняла, что она возвращалась из апартаментов принца Вегарда. Она так покраснела, что я предпочла не спрашивать ее ни о чём. Я догадывалась, что она позволяла его высочеству то, что не должна была позволять до свадьбы, но мне было стыдно не только говорить, но и думать об этом, а потому я просто кивнула Элине и скрылась в своей комнате.
