— Пусть ваша подруга боялась летать, однако ж ей хватило смелости сесть на самолет до Гавайев и отправиться в совершенно незнакомое место. Одной. Так?
— Да, так.
— Это вас не удивило?
— Меня многое удивило. Все. Джонс не была независимым человеком. Иногда я думала, что ее поведение, манеры рассчитаны на то, чтобы притягивать людей, привлекать все новых знакомых, чтобы рядом все время кто-то был. Люди быстро уставали от ее страхов и уходили. Из-за одних страхов она не могла делать это, из-за других не желала делать то. И так всегда. С ней постоянно что-то происходило. Она быстро заводила друзей и так же быстро их теряла. Мужчины влюблялись в нее мгновенно, но не задерживались. — Кельда покачала головой. — Рядом с ней все сгорало. Собрать вещи и улететь в незнакомое место, где ее не ждут? Это не Джонс. Страх был ее якорем. Он удерживал ее на месте, придавал ее жизни своеобразную стабильность. И я совершенно уверена, что она никуда бы не уехала, если бы я осталась в Денвере, а не отправилась в Австралию. Я бы ее отговорила.
— Вы бы ее отговорили?
— Да. Звучит смешно, верно? Я бы не стала ее разубеждать. Я не это имею в виду. Я бы просто показала ей альтернативы и помогла бы понять, что ждет ее там, с чем ей придется столкнуться. Вот и все.
— Вы сыграли бы на ее страхах?
— Да.
— Вы сожалеете о том, что вас не оказалось рядом с Джонс, когда она отправилась на ту велосипедную прогулку. Поясните.
— Джонс боролась со своими страхами и никогда не пряталась от них. Она не принимала их пассивно. Думала, что если повысит порог чувствительности, то страхи уйдут сами собой. Зажигала свечи по вечерам и пыталась читать при свечах. При этом жутко боялась, что у нее загорятся волосы. Пользовалась без необходимости удлинителем и через каждые тридцать секунд проверяла, не нагрелся ли провод. В чем состояла моя роль? Джонс рассчитывала на меня, знала, что я обязательно скажу, когда она зайдет слишком далеко. В критических ситуациях, когда страх брал верх, она не могла поступать здраво.
— То есть могла слишком близко подойти к краю обрыва?
— Совершенно верно. Она могла слишком близко подойти к краю обрыва. Будь я там, я бы сказала: «Люди, боящиеся высоты, не подходят так близко к обрыву. Это небезопасно. Ты должна остановиться». В этом отношении она, как говорится, была без тормозов. В ней не было естественного страха. Оказавшись на обрыве, Джонс убедила бы себя подойти к самому краю, ощутить под собой пустоту — так, по ее мнению, сражаются со страхом; так, по ее мнению, поступили бы другие. Нормальные люди. Я часто представляю последние секунды ее жизни. Как она идет к обрыву. Как стоит на краю, подставив лицо ветру. Мне кажется, что из-за ветра она и погибла. Подалась ему навстречу, положилась на его силу, уверила себя, что ветер удержит. Может быть, раскинула руки, как птица, и наклонилась, чтобы увидеть камни и воду внизу. Сердце колотится, тело парализовано страхом, но она толкает себя, заставляет не отступать. И как мне кажется… — Кельда порывисто выдохнула. — Мне кажется, что ветер потерял силу, спал, взял паузу, как иногда бывает. И в то мгновение, когда он перестал ее поддерживать, она потеряла равновесие и упала.
— И вы думаете, что если бы были там, то предупредили бы ее, сказали, что она зашла слишком далеко, что ей нужно отступить? Я правильно вас понял?
— Да. Я предупредила бы ее. Мне и раньше приходилось этим заниматься. Я считала это своей обязанностью.
— И вы думаете, что тогда ничего бы не случилось?
Кельда промолчала.
— По-вашему, разумно брать на себя ответственность за то, что ваша подруга свалилась с обрыва?
— Разумно? Боже, конечно, нет. Но вы ведь хотели поговорить о моей боли, правильно? Так вот, боли впервые появились в тот период, когда Джонс перебралась на Мауи. Может быть, даже в ту же самую неделю. Я, конечно, не знала, что она уехала из Денвера, но…
— То есть вы предполагаете существование связи между решением Джонс и началом болей?
— Неужели вы позволите мне уйти, не позволив рассмотреть такую возможность? — немного насмешливо спросила Кельда.
Я улыбнулся.
— Вы не хотите спросить, обращалась ли Джонс за помощью? За профессиональной помощью?
Я кивнул, хотя думал совсем о другом. Мне представлялось, что Кельда так по-настоящему и не осознала глубины и остроты проблемы своей подруги. Судя по описанию, дело было не просто в довольно необычной структуре множественных фобий — за ними явственно проступала паранойя. Если бы Джонс была моей пациенткой, я бы настроил свои антенны на те частоты, которые наиболее чувствительны к комплексному проявлению посттравматического стресса.
— У вашей подруги были серьезные проблемы.
Кельда не мигая смотрела на меня.
— Страхи определенно были ее проблемой.
— Не просто страхи. То, как она отреагировала на ваш отъезд в Австралию. Думаю, с ней происходило что-то еще. Скажите, вы замечали, что ее тревожили вещи, по сути своей не представляющие опасности?
— То есть? Я не совсем понимаю.
— То, о чем вы рассказали — ее страхах перед огнем, самолетами, боязнь электричества, молний, — это все преувеличенная реакция на потенциально опасные повседневные вещи и явления. Я же хочу знать, боялась ли она того, что в обычных условиях не считается потенциально опасным.
— Вы говорите о паранойе? О страхе преследования? Такого рода вещи?
— Верно, — сказал я, благодарный Кельде за то, что последний шаг она сделала сама.
— Ну… иногда ей казалось, что люди не понимают ее, что они пытаются… навредить ей. Было несколько человек, которым она не доверяла, в компании которых не хотела находиться. Ну и все такое.
Я ждал, посылая ей мысленный импульс. «Продолжай. Продолжай».
— Но такое случалось не часто. В основном она сталкивалась с теми страхами, с которыми встречаемся мы все. С обычными страхами.
— Фобии редко собираются в такие букеты, как у нее. Это атипичное представление.
— Любопытно. Именно так сказал о моих болях мой невролог. Что они у меня атипичные. Но мне-то что. Для меня они прежде всего реальные.
Продолжать или нет урок психопатологии? Я заговорил еще до того, как осознал, что принял решение.
— Даже если Джонс имела дело только с фобиями, она могла бы получить квалифицированную помощь. Есть определенные лекарства, есть терапевтические методики — например, традиционная психотерапия и десентисизация, — которые помогают очень многим. Но, возвращаясь к вашему первоначальному вопросу… да, думаю, кто-нибудь мог бы облегчить ее боль.
— Джонс пыталась найти помощь. За то время, что я ее знала, она по крайней мере дважды ходила к разным психотерапевтам, но попала, похоже, на каких-то идиотов. Один уже на втором сеансе предложил провести с ним уик-энд в его доме в Зимнем Парке. А женщина-терапевт взяла ее с собой на ранчо возле Паркера, где Джонс пришлось вместе с другими ходить по раскаленным углям.
Был ли я удивлен? Хотелось бы. Но к сожалению… В штате Колорадо объявить себя психотерапевтом может едва ли не любой, у кого есть кое-какие способности. Большинство потребителей такого рода услуг, похоже, не понимают разницы между имеющим лицензию специалистом и не имеющим ее самозванцем, между психологом и психиатром, между профессионалом и знахарем. Первым моим импульсом было извиниться перед Кельдой за поведение людей, которых мне иногда приходится считать коллегами. Но вместо этого я сказал:
— Ходить по углям?
— Да. Ходить по углям. И у нее получилось. Оказалось, что Джонс ничуть не боится раскаленных углей и с успехом может по ним прохаживаться.
Глава 21
Кельда называла Розу «эрманита», сестренка. Девочка, росшая застенчивым ребенком, называла Кельду «эрмана».
После того как Кельда спасла девочку, они встречались по меньшей мере раз в два месяца, а в перерывах часто и подолгу разговаривали по телефону. Дважды в неделю, а то и чаще, Кельда получала от Розы письма по электронной почте.
Девочка с удовольствием приезжала к своей старшей подруге. Кельда водила ее на балет и даже выдержала поездку в Пепси-центр, чтобы посмотреть на бой-бэнд. Но больше всего Розе нравилось бывать у Кельды дома, в ее крохотном поместье в Лафайете. Девочку привозили либо утром в субботу, либо после церковной службы в воскресенье, и родители, мать или отец, обязательно баловали Кельду чем-нибудь особенным. Хосе вытаскивал из пикапа понравившийся ему куст, чтобы посадить его у дороги, или обкладывал камнями дорожку к дому, или выкапывал ямку для нового саженца, которому суждено было заменить со временем один из стареющих вязов.
Если дочку в Лафайет привозила Мария, то на столе в кухне непременно оставалось накрытое тарелкой блюдо с тамале или корзиночка с любимыми Кельдой чуррос. Однажды Мария даже оккупировала кухню, чтобы приготовить целую гору чилакилес, которые, по ее словам, обожала Роза.
