— Игорь, ты же интеллигент…
— Да ты любого интеллигента можешь вывести из себя…
Голиков без замаха врезал ей по щеке леща. Раздался громкий шлепок.
Изольда смотрела на него широко раскрытыми немигащими глазами. Удар ошеломил и парализовал её страхом. Она видела злобный блеск в глазах любовника и понимала — в таком взвинченном состоянии он способен на все.
— Что молчишь, дура?!
Он тряхнул её за плечи с такой силой, что голова мотнулась из стороны в сторону как у тряпичной куклы.
— Я… я никогда не думала, что наши отошения зайдут так далеко…
Голиков отшвырнул Изольду, она натолкнулась на диван, не удержалась и упала навзничь. Он вознесся над ней, огромный и разъяренный, как русский царь Петр в грузинском исполнении, над поверженной к его ногам Москвой.
— Далеко?! Ну, ты с-у-к-а! — Голос Голикова полнился удивлением. — Ты что, до сих пор ничего не поняла? Ты хоть слыхала, дура, что такое статья двести двадцать восемь? Это срок от пяти до десяти лет с конфискацией. До тебя доходит? Или больше всего беспокоит, что я к тебе невежливо обратился?
До Изольды дошло. Враз перестав хлюпать носом, она расширившимися глазами посмотрела на Голикова.
— Игорь, это правда?
— Как то, что ты дура!
— Что делать, Игорь?..
— Надо найти твоего приятеля и задавить…
— Он не приятель…
— Тогда тем более. Ты бы хоть номер машины его запомнила.
— Я запомнила.
Голиков оживился.
— Какой он? Назови.
— Семьдесят семь. И ещё написано «Rus».
Голиков схватился за голову, будто боялся, что она расколется.
— Ну, бабы! Семьдесят семь — это код Москвы. Что-то другое запомнила?
— Да. Еще — сто двадцать четыре.
— Буквы. Буквы нужны.
— ОГО. «О» впереди цифр, «го» — после них…
— Слава богу, хоть на это у тебя хватило ума. Ну, ладно…
Голиков притянул к себе её дрожащее тело, плотно прижал, ощутив как только что кипевшее в душе раздражение переходит в жгучий порыв желания…
* * *
Удобное место для наблюдения за подъездом Алексей нашел достаточно быстро. Оно находилось возле трансформаторной будки и мусорной площадки. Оглядевшись, Алексей опустил ржавую крышку железного контейнера, постелил на неё газету, уперся руками, подскочил и сел. Теперь со стороны дома заметить его было трудно, зато весь двор лежал перед ним как на ладони.
Алексей немного поерзал, и устроился так, чтобы спина уперлась в кирпичный забор. Стало очень удобно.
Было без четверти одиннадцать. Откуда-то пришли два кота. Потом, когда один начал ухаживать за другим, стало ясно — это кот и кошка.
Сперва они проявили неудовольствие тем, что кто-то занял их законное место. Кот пофыркал, походил под контейнером, держа хвост трубой и выгибая спину. Увидев, что незваный гость на его недовольство внимания не обращает, кот успокоился и занялся кошкой. Он её обхаживал со всех сторон, остервенело мяукал, потом, скорее всего уговорив, повел в другое более удобное место. И уже оттуда понеслись истошные вопли кошачьей любви.
Время шло. Шум, доносившийся со стороны Дмитровского шоссе, становился все менее напряженным. Улица уже не работала в ритме конвейера. Теперь машины проносились по ней волнами. Их ядро накапливалось у светофоров, затем они все разом бросались вперед на зеленый свет, уносились вдаль, и все стихало.
После полуночи Алексей заметил мужчину, который бесцеремонно тащил за собой женщину. Она сопротивлялась, но ничего не могла противопоставить мужской силе. Судя по глухому мычанию, рот у женщины был заткнут или заклеен. То как мужчина волок за собой женщину не понравилось Алексею. Подобным образом не должно обращаться с людьми. Никакой аналогии с тем, как он сам недавно тащил сопротивлявшуюся Изольду к месту, где собирался рыть яму, у него не возникло. И тем не менее скорее всего именно это неопознанное воспоминание стало главным побудительным чувством, толкнувшим Алексея на действия. Он соскочил с железного ящика и двинулся к дому.
Мужчина и женщина скрылись в подъезде. Быстро пробежав через двор, он вошел в дом. Со стороны лестницы, которая вела в подвал, доносился странный шум.
Ступени были выщерблены. По ним, как это часто бывает, волоком спускали в подвал тяжелые электромоторы, и бетон лопался, крошился. Алексей прижался к стене, где лестница была изуродована поменьше и стал медленно продвигаться вниз.
На пятой ступеньке в слабом свете, проникавшем из глубины подвала, Алексей заметил пустую бутылку. Чтобы она не загремела, взял её в левую руку. В правой он сжимал пистолет.
Внизу, где лестница кончалась, Алексей остановился и прислушался. Где-то за углом послышался глухой шум возни.
Алексей прижался спиной к стене и замер.
Звуки стали слышнее. Кто-то невидимый, — не поймешь мужчина или женщина — бормотал нечто невнятное. Затем раздался шлепок, походивший на пощечину. И снова теперь уже явно мужское злорадное хихиканье…
Алексей сделал два легких шага вперед. Ему предстояло повернуть налево, и он не собирался держать перед собой вытянутую руку с пистолетом. Если его шаги услышаны и кто-то затаился за углом в засаде, то лучше чем рука, протянутая вперед, для собственного поражения не придумаешь.
Не выглядывая за угол, Алексей застыл на месте и напряг слух.
Источник шума находился совсем рядом.
Медленное скользящее движение вдоль затененной стороны подвала и стала видна скрытая часть длинного коридора.
Вдалеке желтела лампочка, и две фигуры — мужская и женская — в её свете походили на силуэты театра теней.
Мужчина — высокий, худой, боролся с женщиной. Обхватив её за горло сгибом левого локтя, он правой рукой срывал с неё одежду.
Женщина отчаянно сопротивлялась. Она взбрыкивала ногами, махала руками, пытаясь царапаться.
Мужчина тяжело пыхтел и бормотал ругательства. Видимо, жертва оказалась не столь беззащитной, как он на то скорее всего рассчитывал.
В какой-то момент мужчина оглянулся, должно быть почувствовав присутствие третьего лица. В тусклом свете Алексей все же неплохо его разглядел и тут же узнал этого типа.
Два дня назад в телевизионной передаче «Петровка, 38» показывали портрет маньяка-убийцы, составленный по описанию двух пострадавших, но чудом оставшихся в живых женщин.
Длинная голова огурцом, тупой подбородок, большие лошадиные зубы…
Увидев портрет, Алексей сразу определил его для себя словами «хмырь болотный».
Сомнений не было — это он.
Свои жертвы маньяк убивал ножом, но вполне возможно, что у него имелось и другое оружие, например, пистолет. Раздобыть его в Москве не проблема. Важно иметь желание и деньги.
Алексей взял бутылку за талию, размахнулся исподнизу и швырнул в темноту подвала.
Пролетев возле запертой железной двери, она ударилась о бетонный столб за спиной хмыря и с дребезгом разлетелась.
Маньяк резко отшатнулся от женщины и посмотрел туда, откуда донесся звон стекла.
В этот момент Алексей выскочил из укрытия. Ствол пистолета уперся в салазки нижней челюсти хмыря.
— Тихо! — Предупредил Алексей.
— Чего нужно?
Вопрос прозвучал негромко, вполголоса. Привлекать чье-либо внимание тип явно не собирался, а уже тем более он не хотел поднимать хюбер — шум и крик, чтобы позвать кого-либо на помощь. Если застопоривший его человек блатной, есть шанс, что они обнюхаются.
— Шагай! — Алексей подтолкнул хмыря в глубину подвала, туда, где тускло светила одинокая лампочка.
Тот звучно проглотил слюну и сказал:
— Постой. Я на пробежке. Доходит?
«Пробежка», «стометровка», «скачки с препятствиями», «забег на большую дистанцию» — все это блатные синонимы побега из зоны. Человек с оружием, если он конечно не мент и не попка, должен это сразу понять и не мешать другому совершенствовать «спортивные» показатели.
Алексей понял. Вздохнул с показным сожалением.
— Конец пробежке, физкультурник. Это финиш. Теперь ложись.
Сильным ударом ноги, Алексей скосил хмыря на бетонный пол. Тот ударился головой и в отчаянии, уже не скрывая злости и ожесточения, стал материться, брызгая слюной во все стороны. Алексей топнул ему ботинком по почкам.
— Я те, гад, сейчас спину сломаю!
Насильники больше других боятся насилия. Издеваясь над слабыми, они тешатся тем, что на какое-то время позволяют себе забыть собственную ничтожность. Конечно, жалко было наручников — плохоньких, но собственных, купленных у черного барыги на рынке ЦСКА, но приходилось с ними расставаться. Алексей сковал руку поверженного противника и набросил второй браслет на стойку лестничных перил.
— Ты тут потерпи, — сказал Алексей хмуро. — Скоро тебя отцепят.
Он повернулся к женщине, которая стояла в сторонке, спиной прижавшись к стене. Обеими руками она прижимала платье, порванное на груди и смотрела на происходившее испуганными, расширенными глазами.
