— Я так и думала! — воскликнула она. — Стив — умный мальчик. Быстрее расскажите мне о нем.
Я отчитался по минутам.
— Теперь он проспит до вечера, — сказала, выcлушав меня, Сабина. — Пожалуйста, Егор, побудьте с ним еще чуть-чуть. Я скоро выйду отсюда. По-моему, он к вам привязан куда больше, чем к моим домашним. Кстати, как там они?
Я ответил, что мне ничего не известно, и повторил вопрос о еде.
Сабина велела мне заткнуться и не истязать ее, потому что час назад ей удалось затолкать в себя полный больничный обед.
— И как? — поинтересовался я.
— Жива, — кратко ответила Сабина и добавила:
— Это только Степка перебирает едой, а я… Что там у вас?
Я перечислил. Она сказала — это суньте в холодильник, а это поставьте в тумбочку, но от кофе она бы не отказалась.
Информированная дама с доски за моей спиной тут же порекомендовала, как вскипятить воду, и поделилась с нами сахаром. Когда все было готово, я наполнил чашки и придвинулся поближе к Сабине. «Какой же у вас, Сабиночка, милый внучек!» — резюмировала доска.
Сабина неопределенно хмыкнула.
— Ну и что же у вас случилось, Ежи? — негромко произнесла она. — Я же вижу по вашим глазам.
— Сабина Георгиевна, — прошептал я, — опишите мне еще раз приятеля покойной Елены Ивановны. Он действительно показался вам привлекательным?
— Ну, что-то в этом роде в нем было, — неохотно произнесла она. — Красивым его не назовешь, однако ни в коем случае и уродом. Крепкий, серьезный, внушающий доверие. Хотя могу открыть вам секрет: женщины в массе своей чрезвычайно глупы. Что у них возникает в голове при виде мужчины — тайна за семью замками. Почему эротическое любопытство, свойственное особям обоего пола, перерастает в сильнейшее влечение и в каждом отдельном случае подчиняется собственному сюжету, известно лишь наверху.
— Зачем же он голову-то ей отрезал? — возмутился я.
— Не хочу я этого знать, — отмахнулась она. — Елена, на мой взгляд, была обычной озлобившейся квочкой, она не сумела преодолеть в себе комплексы и неудовлетворенные желания…
— Сабина, — перебил я, — скажите, как звали этого человека?
Она как бы не услышала.
— Знаете, Егор, — задумчиво проговорила она, помешивая остывший кофе, — сегодня ночью мне не спалось и я думала о таком коротком пребывании человека на земле. Он проживает свою жизнь в слепоте, потому что никто его не учит видеть и понимать. Зрячее понимание — вот основа настоящего бесстрашия. Моя дочь вышла замуж за ничтожного человека, потому что приняла желаемое за действительное; мне жаль ее, но, видно, такова участь Женечки… Где она, грань между любовью и ненавистью? Ночью мне показалось, что мой унизительный страх перед этим жутким человеком, о .котором вы все время расспрашиваете, прошел, но почему бы ему не вернуться снова?
— Давайте дадим показания, — брякнул я. — Ведь мы с вами вполне уверены, что это был именно он.
— И вы, Егор?
— Да.
— Почему вы пришли к такому выводу? Я оглянулся. Палата наполнилась негромкими разговорами, каким-то движением, сквозняками и хлопаньем двери — к больным начали стягиваться посетители.
— Вам ходить можно?
— Немного. Подите возьмите у сестрички костыль, и мы с вами устроимся в холле, в креслах, там в это время никого нет и телевизор, слава Богу, выключен.
Я принес Сабине облупленный костыль, употреблявшийся, похоже, еще в первую мировую, и помог подняться. Она с наслаждением повертела головой, выйдя со мной из палаты, и мы поковыляли по коридору.
Холл и в самом деле пустовал.
— Ну, — сказала Сабина усаживаясь, — выкладывайте…
Я поведал ей все, что знал: о первой, все еще не опознанной голове, о том, как нашли Елену Ивановну, о меценатке Капитолине, вздумавшей прогуляться по родимым полям, о цепной пиле, о нумерации и, наконец, о девочке Ане, обезглавленной сегодня ночью.
— Ну и дела… — пробормотала она, — поистине срань господня. Это все так и есть, как вы рассказываете?
— С чего бы мне врать, Сабина?! — возмущенно воскликнул я. — В городе бродит сумасшедший, и не известно, за кем он сейчас охотится.
Даже в сумерках, заполнивших помещение, я увидел, как она побледнела.
Сабина придвинулась ко мне и положила совершенно ледяные пальцы на мою руку.
Пальцы подрагивали. Чтобы вывести ее из шокового состояния, я неуклюже заметил:
— Сабина Георгиевна, у вас, между прочим, очень красивые сережки.
— Брат подарил по случаю рождения Жени… Это настоящие бриллианты, — машинально ответила она. — Егор!
— Что?
— Пожалуйста, зайдите к моим сегодня же, отведите к ним Степана и велите моей дочери не выходить вечерами на улицу без него.
— Вы полагаете, Степан в состоянии защитить Евгению Александровну?
— Конечно, Егор. Он никогда не подпустит к ней чужого. Зайдите к ним сразу же и попросите завтра меня навестить. Придумайте что-нибудь о том, как я сюда угодила…
— Хорошо. — Я чувствовал, что Сабина близка к обмороку, и решил временно отложить продолжение беседы о Дровосеке. — Вы сможете позвонить мне сегодня около девяти? Лично?
— Попробую. Костыль не отдавайте.
Совершенно не удовлетворенный собой, я проводил Сабину Георгиевну обратно в палату. Там ярко горел свет, пахло разогретым домашним борщом и лекарствами, больные устраивались как могли в своих железных колыбелях. Сабина, подпрыгивая, пробралась наконец в свой угол и тяжело опустилась на кровать.
Костыль она засунула между батареей отопления и матрасом. Лицо ее слегка порозовело, но глаза блуждали, выражая глубокую задумчивость.
— Я покормлю вас.
— А? — сказала она.
— Вам необходимо поужинать, — громко проговорил я. — Там есть кефир и творог. Батон. Сыр. Колбаса.
— Сыр отнесите Стивену, — произнесла она. — Колбаску Павлуше — он это оценит. А творог съешьте сами, у вас молодой организм, растущий.
— Нет, — сказал я твердо, — садитесь поудобнее и не морочьте мне голову.
При слове «голова» Сабина вздрогнула и умоляюще взглянула на меня. Я выскочил из палаты, отыскал в столовой, которая была еще открыта, чистую миску и чашку, накрошил творога, полил его йогуртом и, добавив к этой трапезе булку и горячий чай, отнес все в палату.
— На ужин была пшенная каша, — сообщили мне. — Но мы не хотели вас с Сабиной Георгиевной беспокоить.
— Спасибо! — воскликнул я без воодушевления. Сабина спала, укрытая одеялом чьей-то сердобольной рукой. В ушах у нее поблескивали зеленоватым золотом сережки, а руки сжимали свежую городскую газету, помеченную сегодняшним числом. Она, видимо, взяла номер у кого-то в палате, чтобы просмотреть информацию о вчерашнем преступлении. Но я-то знал, что там об этом ничего нет.
Ни слова.
Я поставил миску и чай на тумбочку, накрыл их салфеткой и, пожелав спокойной ночи соседям Сабины, вышел в коридор, спустился вниз, переобулся и рванул на остановку — дожидаться своего троллейбуса.
Мне не очень хотелось возвращать пса Сабининым родичам, и я решил, прежде чем подняться к себе, заглянуть к ним в двадцать четвертую. О Люсе я и думать забыл и вспомнил о ней лишь на подходе к дому, когда машинально взглянул на свои окна. Они были темны, следовательно, Степан томился в одиночестве.
Входя в подъезд, я спросил свою сменщицу Анну Петровну, не приходила ли ко мне рыжеволосая высокая девушка. Получив сугубо отрицательный ответ, я попросил пропустить мою однокурсницу в любое время. Анна Петровна согласно тряхнула кудряшками и побежала на улицу — подъехал «шевроле» из четырнадцатой.
Парковался он всегда со скандалом.
Я поднялся на шестой и нажал кнопку звонка. Дверь распахнулась, и передо мной возник взлохмаченный пацан, жующий здоровенный гамбургер.
— Родители дома? — спросил я. — Позови кого-нибудь, пожалуйста.
— Па! — вякнул он и скрылся за дверью двадцать четвертой.
Я прислушался. Из квартиры доносился стук, будто там заколачивали деревянный ящик. С минуту никого не было, затем ко мне вышел Павел Николаевич Романов. Был он в кухонном фартуке поверх майки и спортивных штанов с пузырями на коленях; его бледная мясистая грудь тяжело вздымалась. В вырезе колыхался большой алюминиевый крест на черной шелковой бечеве. Павлуша взглянул на меня с недоуменным испугом, и тут же выражение его лица сменилось на скорбное и отчасти укоризненное.
«Знаете, что мы с Сабиной отчебучили…» — мелькнуло в моей порядком утомленной голове, и я уже открыл было рот, чтобы покаяться, но он опередил меня:
— Вас, кажется, зовут Егор?
— Да.
— И вы уже в курсе случившегося с Сабиной Георгиевной?
— Да, но я…
— Такой прискорбный финал, — с пафосом произнес Павлуша.
Теперь пришло время удивляться мне:
— Что вы имеете в виду?
— Она всегда была страшно рассеянна и неосмотрительна, — как бы не слыша моего вопроса, продолжал Павлуша. — И вот результат. А вы, собственно, по какому делу, Егор?
