Вместо того чтобы включить яркий свет, он зажег свечу в блестящей металлической подставке с ручкой. Встряхивая спичку, чтобы ее погасить, он в сотый раз подумал о том, что бы это для него значило, как бы это изменило всю его жизнь, если бы дома у него были спички для разжигания костров. Эта мысль приходила ему в голову так часто, что теперь ее уже можно было отбросить: она его больше не интересовала.
Майкл перенес зажженную свечу к книжным полкам на стене. Книги стояли бесконечными рядами, громоздились до самого потолка. Он знал, какая ему нужна, потому что видел, как профессор листал ее, отыскал какую-то картинку, а потом поставил книгу обратно на полку. Она стояла высоко на полке – толстая, в темно-красном переплете с золотыми буквами. Вытащив книгу с полки, Майкл перенес ее на стол профессора и сел.
Первая половина вся целиком состояла из слов – мелких, загадочных, на шуршащих белых страницах. Он сразу перешел к картинкам во второй части, где, как он уже знал, был «волк».
Вот. Майкл прижал кулак к груди и крепко надавил, стараясь заглушить боль. Волк на картинке в общем-то не очень походил на старого волка, он был какой-то маленький и слишком светлый. Наверное, самка. И все же картинка вызвала у него слезы и острую тоску по дому. Ему хотелось знать, пережил ли его друг жестокую голодную зиму. Вряд ли ему это удалось без помощи Майкла. Скорее всего он умер от голода или погиб мучительной медленной смертью, попав в капкан, или заболел. Майклу стало невыносимо больно при мысли об этом. Хуже всего было думать о том, что старый волк умер в одиночестве.
Он вытер лицо рукой и перевернул страницу. Тут были две лисицы, одна темная, другая светлая. Он знал, что это лисы, но не мог прочесть надписи под картинками. Он отыскал еще одну картинку, изображавшую животное, которое он не знал по имени. Зато он хорошо знал само животное, играл с ним в игры, залезал в его нору, ел его пищу и делился своей. Но он не мог прочесть его имя: барсук. Оно ничего не значило, просто цепочка букв, пляшущих перед глазами. В бессильной досаде Майкл захлопнул книгу с таким ожесточением, что едва не загасил свечу. Но потом снова открыл ее и начал листать картинки. Он знал филина, енота, скунса, медведя. Он знал их всю свою жизнь, был с ними хорошо знаком. А птицы? Он помнил только малиновку, еще с прежних лет, и славку, потому что Сидни ему сказала.
Он перешел к страницам, где были деревья и кусты. С деревьями было легче: некоторые из них росли здесь, вокруг дома. Он не так сильно страдал оттого, что не мог прочесть название вот этого – ель – хотя много раз жевал его жесткие коричневые шишки. Он разглядывал картинки и представлял себе, что он дома, смотрит с вершины холма на расстилающийся внизу зеленый лес. Птицы медленно кружат в небе, а небо такое синее, что смотреть больно. Покой. Тишина. Безопасность. Никаких звуков, кроме потрескивания лопающихся желудей и шороха птичьих крыльев. Запах земли. Теплая кожа, волосы на голове делаются горячими от солнца. Стрекот насекомых. Покой.
Он услыхал скрип колес, цоканье лошадиных копыт. Напряженно прислушиваясь Майкл выпрямился. Дверца кареты открылась и захлопнулась. Два мужских голоса, один из них – Филипа. Карета вновь тронулась и покатилась прочь. Шаги на крыльце. И вот открылась входная дверь. Сидни сказала «Ш-ш-ш!» и еще что-то, но так тихо, что он не разобрал. Филип засмеялся. Звуки шагов на лестнице.
Майкл вернулся к своей книге, но снова выпрямился, услыхав легкие тихие шаги на ступенях. Шаги Сидни. Она шла по коридору, направляясь в эту комнату.
Он не забыл плотно затворить дверь, когда пришел сюда. Она открыла ее и заглянула внутрь.
– Майкл!
Он встал и отошел к дверям, выходящим на террасу, чтобы она при желании могла подойти к столу. У него это уже вошло в привычку; с той самой ночи в саду, когда она прижалась губами к его щеке, он старался держаться от нее подальше. Иногда он заставлял себя даже не смотреть на нее. Он испугал ее той ночью, потому что ему хотелось схватить ее и ощупать всю с головы до ног, держать ее в руках и прижиматься губами к ее коже, к волосам, ко рту. Ему хотелось сделать это прямо сейчас. Поэтому он отступил на безопасное расстояние.
Ее волнующий запах сбивал его с толку: от нее пахло людьми, пищей, лошадьми и еще множеством других вещей, для которых у него не было имени. Ее лицо раскраснелось, и она выглядела немного усталой.
– Я пришла взять книгу, – объяснила она, переводя взгляд с него на горящую свечу и ничего не понимая.
– Вы были на выставке? – спросил Майкл. Он понятия не имел, что такое «выставка».
– Да. О, да! Это было… ну нет, сейчас слишком поздно начинать рассказ. Она такая огромная… Там есть… все!
Ему нравилось видеть ее такой – сияющей и возбужденной. В такие минуты она становилась еще красивее. На ней был синий мягкий жакет. Расстегнутый – Майкл видел под ним белую блузку с синим галстуком, как у мужчины. Юбка доставала ей до пяток, и кожа оставалась открытой только на лице. Даже волосы были скрыты под шляпой синего цвета с птичьими перьями и ленточкой. Она сняла перчатки, и тогда он смог увидеть ее руки.
– Что ты делаешь? – спросила она.
– Смотрю эту книгу.
Сидни обошла стол кругом и дотронулась до его книги. Майкл обрадовался, когда она прочла название вслух: «От залива Гудзон до Теннесси. Практический путеводитель по восточным лесам». Она взглянула на него с любопытством.
– Я хотел бы знать слова, – сказал Майкл. – Я знаю, что на картинках, но не могу назвать словами. Ему было стыдно, но ей он мог признаться честно.
–О… Она кивнула. Она поняла. – Что ж, я тебя научу.
Тут уж Майкл не смог удержаться и подошел поближе на несколько шагов.
– Правда научишь?
– Да, я научу тебя читать.
– Читать.
Как Сэм, подумал Майкл. Он сможет читать, как Сэм. Это было бы так хорошо! Он заложил руки за спину и крепко-крепко сжал, чувствуя, как лицо становится горячим. Он «покраснел». Сэм объяснил ему, что это так называется.
Сидни не стала над ним смеяться. Она знала, как много это для него значит, знала, о чем он думает. Она всегда знала.
– Мы начнем завтра с утра, – сказала она. – А потом я расскажу тебе про выставку.
* * *
Только через три дня Сидни наконец поняла, почему обучение Майкла чтению оказалось столь легким делом. В действительности ей вовсе не приходилось его учить, ему надо было только напоминать. Он не узнавал новое, он лишь возвращал себе старые навыки.
Когда до нее дошла истина, она забросала его вопросами.
– Кто обучил тебя алфавиту? Кто дал тебе твою книгу? Когда ты впервые научился читать?
Ей и в голову не приходило, что все эти расспросы могут ранить его, пока он не отвернулся, вцепившись пальцами в волосы, чтобы скрыть лицо. Это был его способ прятаться – примерно такой же, как у ее отца, но все-таки более привлекательный.
