Подходя к обители директора завода, Инга Казимировна вспомнила, как выглядел дом прежде, когда его занимали предшественники Глеба Артемьевича. Сад был куда поменьше, забор пониже, да и сам дом выглядел значительно скромнее. Теперь же у него появился второй этаж с выходом на пристроенный солярий, подземный гараж, во дворе беседка с летней плетеной мебелью, финская баня и бассейн.
Гранскую встретил Томми - огромный ньюфаундленд с вечно плачущими глазами. Он был грозен с виду, а на самом деле увалень и добродушнейший из псов.
Сквозь узорчатые стены беседки Инга Казимировна увидела бледно-лиловое пятно - халатик Веры. К беседке вела вымощенная гранитной плиткой дорожка, обсаженная пряно пахнущими флоксами.
Вера сидела в плетеном кресле с томиком Цветаевой в руках. Темная русая коса лежала на груди; обычно она убирала волосы в узел на затылке и закалывала красивым гребнем.
Они поцеловались - тоже московская привычка.
- Пойдем в дом или посидим здесь? - спросила Вера.
- А где твои?
- Катя в школе...
- Как? - удивилась Гранская. - Каникулы ведь.
- Новое увлечение. Вдруг проснулась любовь к животным. Галя Измайлова организовала кружок. Слышала, наверное?
- "Белый Бим"? - улыбнулась Инга Казимировна. - Центр излечения больных животных...
- А мне затея нравится, - серьезно сказала Вера. - Держать здоровых ординарно. Воспитывать же детвору на сострадании - верный путь к лучшим сторонам их души...
- А Глеб Артемьевич где?
- Принимает телевизионщиков из области. Ну, решай насчет обеда, попросила Вера.
- Еще спрашиваешь! Конечно здесь! - весело ответила Инга Казимировна.
Ее несколько подавляли хоромы Самсоновых. Торжественная гостиная с камином, отделанным мрамором, нарядная югославская мебель, дубовая лестница с резными перилами, ведущая на второй этаж...
Вера пошла в дом и прикатила на столике-тележке (тоже для Зорянска шик!) обед. Сама она почти не готовила, для этого к ним приходила женщина - что-то вроде домработницы, которая стряпала не особенно изысканно, но сытно. Впрочем, как заметила Гранская, в семье директора гурманов не было. Глеб Артемьевич любил икорку, копчености, но скорее потому, что это было трудно достать другим, а ему - запросто. Но Гранская обратила внимание, что какой-нибудь борщ он уминал, пожалуй, с большим удовольствием.
Кто-то заметил: если тебе с человеком приятно трапезничать, значит, он может быть твоим другом. Инге Казимировне всегда доставляло удовольствие есть с Верой. Особенно наедине. Вера изящно держала ложку, нож и вилку, умело резала мясо, отправляя его в рот маленькими кусочками. И при этом поддерживала беседу, которая не мешала, а, наоборот, как бы создавала нужную атмосферу за столом.
И вот теперь они мирно обедали, болтали, казалось бы, ни о чем, под тихий шелест вязов и гудение шмелей. Их было много в саду, разных золотисто-медных, замшевых, темно-коричневых с красным, сине-фиолетовых. Томми лениво следил за ними грустными глазами, лежа у входа в беседку.
"Обязательно надо будет завести домик под Москвой, когда я перееду к Кириллу, - вдруг подумалось Инге Казимировне. - Хорошо бы на берегу реки".
Последнее время она все чаще мечтала о том, что будет, когда они, наконец, поженятся с ее "непоседливым профессором", как она ласково называла Шебеко. Гранская на минуту представила себе, что не Вера, а он сидит сейчас с ней в этой беседке, и сердце томительно защемило: почему они вынуждены жить далеко друг от друга и их свидания так редки и скоротечны?
- Верочка, я тебе завидую, - не удержавшись, выдала свои чувства Инга Казимировна. - Век бы сидела тут и ничего не желала иного, ей-богу...
- С Кириллом, разумеется, - угадав ее мысли, произнесла с улыбкой Самсонова.
- Господи, конечно!
- А я вам завидую, - сказал Вера просто.
- Ну да, так я тебе и поверила...
Вера ничего не ответила. Взяла чайник мейсенского фарфора и налила гостье чаю. И Ингу Казимировну - в который раз! - поразила хрупкость ее белой руки с тонкими веточками голубых прожилок.
- Как у вас все-таки здорово! - воскликнула Гранская. - Воздух...
- Воздух... - повторила грустно Вера. - А знаешь, мне именно его часто не хватает. Сидишь одна. Все время одна, чего-то ждешь...
Инге Казимировне захотелось расшевелить, растормошить эту зачарованную каким-то недобрым колдуном женщину.
- Не сердись, Верочка, но мне кажется, ты сама придумала себе хандру. И лелеешь ее, как любимое дитя...
- Хочешь сказать - бешусь с жиру?
- Если бы бесилась...
Самсонова поправила косу, вздохнула.
- Может быть, ты права, - сказала она. - А что делать?
- Смотри глупые фильмы - комедии, боевики, читай детективы. И чем примитивнее, тем лучше, - полушутливо посоветовала Гранская. - Я ведь знаю, на тебя сильно действуют книги.
- Ты имеешь в виду это? - показала Вера на книгу стихов Марины Цветаевой.
- И это... Понимаешь, тебя буквально завораживает чужая ностальгия...
- Ингуша, у Цветаевой не только ностальгия.
- Но бабская истерика - это точно, - намеренно сгустила краски Гранская.
- Бабская истерика! - возмутилась Вера. И вдруг с горячностью и страстью, так не присущей ей, продекламировала:
- Все рядком лежат,
Не развесть межой.
Поглядеть - солдат!
Где свой, где чужой?
Белым был - красным стал:
Кровь обагрила.
Красным был - белым стал:
Смерть побелила.
Вера некоторое время горящими глазами смотрела на подругу.
- Какой поэт-мужчина так сказал о трагедии гражданской войны? В прозе, пожалуй, только Шолохову удалось...
Инга Казимировна улыбалась, довольная, что хоть этим вывела Веру из какого-то столбняка. А та все допытывалась:
- Нет, приведи мне пару строк из того же Маяковского, равных цветаевским!
У них был давний спор о Маяковском. Инга Казимировна ставила его выше всех других поэтов за энергичность стиха и новаторство, как раз за то, что Вера в нем не любила.
- Я говорила о любовной лирике, - попыталась уйти от ответа Гранская.
- Пожалуйста, вот. - И Вера снова начала читать:
- Целовалась с нищим, с вором, с горбачом,
Со всей каторгой гуляла - нипочем!
Алых губ своих отказом не тружу,
Прокаженный подойди - не откажу!
У Веры на щеках выступил легкий румянец, она перевела дух и недовольно заключила:
- А ты говоришь, бабская истерика...
- Ну что ж, признаюсь: Цветаеву я знаю плохо, - ответила Гранская.
- Захвати с собой. Почитай. - Самсонова пододвинула к Инге Казимировне книгу. - И вообще, не о том мы... Тысячу лет не болтали. Что у тебя нового? Почему не в Абхазии?
Инга Казимировна рассказала, что отпуск расстроился и как огорчился Кирилл. Шебеко даже намеревался пойти к Измайлову и устроить ему скандал нельзя так эксплуатировать женщину...
- Захар Петрович, по-моему, не похож на эксплуататора, - сказала Вера. - Он мне нравится.
- Заставить вкалывать умеет. Правда, сам вкалывает... Но с другим прокурором, наверное, я бы уже работать не смогла... Между прочим, Кирилл заявил: если я на следующий год не перееду в Москву, то...
Гранская замолчала.
- Тогда что? - испуганно спросила Вера.
- Я задала ему тот же самый вопрос, - улыбнулась Инга Казимировна. Он ответил: "Ну что ж, будем встречаться у "Привала"... А ты куда в отпуск?
- В отпуск... - покачала головой Вера. - В Москву не хочется. Там летом суетно, а я отвыкла от беготни... На юг - скучно. Да и жару не люблю...
Издали послышалось тарахтенье моторчика. Самсонова откинула косу за плечи, несколько раз провела ладонями по лицу, от подбородка к ушам, словно хотела расправить морщины, которых, как заметила вдруг Гранская, у нее за последнее время прибавилось изрядно.
- Это Катенька, - сказала Вера.
Дочь Самсоновых вкатила во двор на небольшом сверкающем никелем мопеде. Она была в брюках, блестящей курточке, кроссовках и мотоциклетном шлеме. Заглушив мотор и небрежно облокотив мопед на подножку, Катя солидно подошла к беседке.
- Здравствуйте, тетя Инга, - поздоровалась она вежливо.
Но степенности и выдержки хватило не надолго. Девочка оседлала поднявшегося навстречу ей ньюфаундленда, и тот покорно доставил ее в беседку.
- А вы шикарно устроились, - заявила Катя, стараясь выглядеть совсем взрослой: ей было четырнадцать.
- И ты так же шикарно устроишься, если пойдешь и вымоешь руки, сказала мягко Вера.
С появлением дочери лицо ее просветлело.
- Ты не боишься за нее? - Гранская кивнула на мопед. - Зорянск, конечно, не Москва, однако акселерация и в Зорянске сказывается.
- Волнуюсь, естественно. Уедет на своем мопеде, а я все время прислушиваюсь, не вернулась ли... А Самсонов потакает. Привез японский мопед. Говорит, их поколение скоро все будет на колесах. Готовит Катю. Ждет не дождется, когда можно будет давать ей машину.
- И Катя водит?
- Не так, как отец, но неплохо. Самсоновская порода, с железками на "ты"...
