– В наши дни все ужасно дорого. Но думаю, что расходы окупятся.
– Расскажите мне о ваших планах. Меня удивляет, что красивая молодая женщина может быть такой практичной и деловой. В дни моей молодости – признаюсь, это было очень давно – красивые женщины думали только о туалетах, косметике и прочих удовольствиях.
– Я как раз и рассчитываю, что женщины по-прежнему думают о своей внешности.
– Ну так расскажите об этом.
Сьюзен рассказала ему о своем проекте со всеми подробностями, невольно обнаруживая наиболее существенные черты своего характера. Пуаро по достоинству оценил ее деловую хватку, смелость планов, способность отметить все нужные детали, отбрасывая лишнее. В то же время он чувствовал, что она может быть безжалостной, как все, кто осуществляет рискованные планы…
– Да, вы добьетесь успеха, – сказал Пуаро. – Вам повезло, что в отличие от многих вы не скованы бедностью. Без капитала далеко не уедешь. Иметь творческие идеи и не располагать средствами для их осуществления – должно быть, это невыносимо.
– Я бы уж точно не могла такого вынести! Но я все равно бы достала деньги – нашла кого-нибудь, кто бы меня финансировал.
– Ну разумеется! Ваш дядя, которому принадлежал этот дом, был богат. Даже если бы он не умер, то так или иначе, как вы выразились, финансировал бы вас.
– Ошибаетесь. Дядя Ричард придерживался довольно отсталых взглядов в том, что касалось женщин. Если бы я была мужчиной… – В ее глазах мелькнул гнев. – Он меня очень сердил.
– Понимаю…
– Старики не должны становиться на пути у молодых. Я… О, прошу прощения.
Эркюль Пуаро весело рассмеялся и подкрутил усы.
– Я стар, но не препятствую молодежи. Никому незачем дожидаться моей смерти.
– Что за дикая мысль!
– Но ведь вы реалистка, мадам. Признаем без лишних споров: мир полон молодых и даже не слишком молодых людей, терпеливо или нетерпеливо ожидающих чьей-нибудь смерти, которая предоставит им если не богатство, то хотя бы возможности.
– Возможности, – повторила Сьюзен, глубоко вздохнув. – Вот что необходимо каждому.
– А вот и ваш муж! – воскликнул Пуаро. – Он может присоединиться к нашей маленькой дискуссии… Мы говорим о возможностях, мистер Бэнкс. О тех возможностях, за которые следует хвататься обеими руками. Как по-вашему, насколько далеко можно при этом зайти?
Но ему было не суждено выслушать мнение Грегори Бэнкса о возможностях или о чем-то еще. Фактически Пуаро вообще не удалось поговорить с Грегом. Либо по собственному желанию, либо по желанию жены Бэнкс старательно избегал вступать с ним в беседу.
Зато Пуаро смог поговорить с Мод Эбернети – о запахе краски, о том, как хорошо, что Тимоти смог приехать в «Эндерби», и как любезно было со стороны Элен пригласить даже мисс Гилкрист.
– Она нам просто необходима. Тимоти часто хочется слегка перекусить, а от чужой прислуги нельзя требовать слишком многого, но в комнатке возле буфетной есть газовая горелка, на которой мисс Гилкрист может подогреть овалтин или еще что-нибудь, никого не беспокоя. И она всегда охотно сбегает за какой-нибудь вещью по лестнице хоть дюжину раз в день. Я чувствую, что само Провидение внушило ей испугаться оставаться одной дома, хотя признаю, что сначала это меня рассердило.
– Испугаться?
Пуаро с интересом выслушал рассказ Мод о внезапном паническом страхе мисс Гилкрист.
– Выходит, она боялась и не могла точно объяснить, чего именно? Любопытно, весьма любопытно.
– Я приписала это замедленному шоку.
– Возможно, вы правы.
– Помню, во время войны, когда бомба взорвалась примерно в миле от нас, Тимоти…
Пуаро поспешил абстрагироваться от Тимоти.
– В тот день произошло что-нибудь особенное? – спросил он.
– В какой день?
– Когда испугалась мисс Гилкрист.
– Да нет, не думаю. У нее это чувство нарастало со времени отъезда из Литчетт-Сент-Мэри – по крайней мере, так она говорила. Там мисс Гилкрист вроде бы ничего не боялась.
И результатом, подумал Пуаро, явился кусок отравленного свадебного пирога. Неудивительно, что с тех пор мисс Гилкрист начала бояться… А с переездом в мирную сельскую местность, где находился «Стэнсфилд-Грейндж», страх не только сохранился, но даже усилился. Почему? Казалось бы, уход за капризным ипохондриком вроде Тимоти должен отнимать столько сил, что любой страх поглотило бы чувство раздражения.
Но что-то в доме Тимоти заставляло мисс Гилкрист бояться. Что? Знала ли она сама?
Оказавшись на короткий промежуток времени перед обедом наедине с мисс Гилкрист, Пуаро заговорил на интересующую его тему, подчеркивая свое присущее иностранцам любопытство.
– Понимаете, я не могу говорить об убийстве с членами семьи. Но я заинтригован. Да и кто бы не был на моем месте? Такое жестокое преступление – пожилую художницу убивают в уединенном коттедже. Как ужасно для близких! Впрочем, полагаю, и для вас тоже. Миссис Тимоти Эбернети дала мне понять, что вы проживали там в то время?
– Да, проживала. Прошу прощения, мсье Понтарлье, но мне не хотелось бы говорить об этом.
– Ну конечно! Прекрасно вас понимаю.
Произнеся эту фразу, Пуаро выжидающе умолк. Как он и думал, мисс Гилкрист сразу же об этом заговорила.
Пуаро не узнал от нее ничего нового, но он безупречно сыграл свою роль, издавая сочувственные возгласы и демонстрируя напряженное внимание, которое не могло не польстить мисс Гилкрист.
Когда она во всех подробностях описала, что ей пришлось перенести, что сказал доктор и как добр был мистер Энтуисл, Пуаро рискнул перейти к следующему пункту:
– Думаю, вы поступили разумно, не оставшись одна в этом коттедже.
– Я просто не могла этого сделать, мсье Пуаро.
– Вы как будто даже боялись остаться одна в доме мистера Тимоти Эбернети во время их пребывания здесь?
Мисс Гилкрист выглядела виноватой.
– Мне ужасно стыдно. Это так глупо! Но меня охватила паника – сама не знаю почему.
– Но это вполне понятно. Вы едва оправились после попытки отравить вас…
Мисс Гилкрист вздохнула и сказала, что не в состоянии понять, почему кто-то мог захотеть ее отравить.
– Очевидно, дорогая леди, этот убийца думал, будто вам что-то известно и это может привести к его разоблачению.
– Но что я могла знать? Какой-то бродяга или полоумный…
– Если только это в самом деле был бродяга. Я в этом сомневаюсь.
– Пожалуйста, мсье Понтарлье! – Мисс Гилкрист казалась расстроенной до глубины души. – Не говорите так! Я не хочу этому верить!
– Чему именно?
– Не хочу верить, что это не был… Я имею в виду, что это был…
Она умолкла, окончательно запутавшись.
– Тем не менее вы этому верите, – проницательно заметил Пуаро.
– Нет!
– А я думаю, да. Поэтому вы и были напуганы. Вы все еще боитесь, не так ли?
– Нет, с тех пор как я приехала сюда. Здесь так много людей и такая приятная семейная атмосфера. Тут я чувствую себя спокойно.
– Мне кажется… Простите мне мое любопытство, но я стар и немощен, поэтому большую часть времени посвящаю праздным размышлениям об интересующих меня делах. Так вот, мне кажется, что в «Стэнсфилд-Грейндж» произошло какое-то событие, заставившее вас вспомнить о ваших страхах. Теперь медицина признаёт огромную роль, которую играет наше подсознание.
– Да, я об этом слышала…
– Я думаю, что ваш подсознательный страх мог, так сказать, выйти наружу благодаря какому-то конкретному случаю – возможно, незначительному, но сыгравшему роль катализатора.
Мисс Гилкрист с радостью ухватилась за эту идею.
– Уверена, что вы правы! – воскликнула она.
– И что же могло явиться этим… э-э… незначительным случаем?
Мисс Гилкрист подумала и неожиданно ответила:
– Знаете, мсье Понтарлье, думаю, что это была монахиня.
Прежде чем Пуаро успел осмыслить услышанное, в комнату вошли Сьюзен с мужем, за которыми следовала Элен.
«Монахиня, – подумал Пуаро. – Интересно, где я уже слышал о монахине в связи с этой историей?»
Он решил этим же вечером незаметно завести разговор о монахинях.
Глава 19
Семья держалась вежливо с мсье Понтарлье – сотрудником ОПБ ООН. Пуаро оказался прав, воспользовавшись аббревиатурой. Все восприняли ОПБ ООН как нечто само собой разумеющееся и даже притворялись, что всё знают об этой организации. Люди крайне неохотно признаются в своем невежестве. Исключение составила Розамунд, которая с любопытством осведомилась:
– А что такое ОПБ ООН? Никогда об этом не слышала.
К счастью, рядом в этот момент никого не оказалось. Пуаро представил свою организацию таким образом, что все, кроме Розамунд, стыдились обнаружить свою неосведомленность о всемирно известном учреждении. Розамунд же ограничилась замечанием:
– Опять беженцы! Я так от них устала. – Таким образом она озвучила невысказанную реакцию многих, стеснявшихся выражать свои чувства столь откровенно.
