После этих слов наступила небольшая пауза, и Артур обратился к несколько иной теме:
— Взять, к примеру, гимнографическую литературу. Боже, до какой степени она напичкана эгоизмом! Право, трудно найти более яркие свидетельства духовной деградации, чем современные духовные гимны!
Я прочел строфу:
За все, что отдавать я радТебе, — воздашь Ты во сто крат!И воспевать тебя я рад, Подателя всех благ!
— Да, — грустно поморщился он, — строки весьма и весьма типичные. Вот и на последней проповеди о пользе благотворительности я не мог отделаться от той же мысли. Приведя уйму доводов в пользу благотворительности, проповедник заявил: «К тому же все, что вы жертвуете, вернется к вам сторицей!» Что, если столь бессмысленный аргумент предложить человеку, по-настоящему понимающему, что такое самопожертвование, и способному проявлять великодушие и даже героизм! Вспомним первородный грех! — продолжал он, и в его голосе все заметнее слышалась досада. — Разве можно найти большее доказательство первородного Милосердия к нашему народу, чем тот поразительный факт, что религия, которую мы исповедуем, на протяжении двух последних веков выродилась в некую коммерческую спекуляцию, а мы вопреки всему не утратили веру в Бога?!
— Ну, так не может долго продолжаться, — спокойно заметила леди Мюриэл, — если оппозиция не будет оставаться безгласной, если не произойдет то, что французы называют la cloture[8]. Тогда в каждом зале, аудитории или просто дружеском кругу этот вопрос будет горячо обсуждаться, не так ли?
— Хотелось бы надеяться, — отозвался Артур. — И хотя я вовсе не жду, что у нас вскоре будут узаконены «скандалы в благородном семействе», то бишь церкви, я просто хочу сказать, что сегодня священники обладают огромной привилегией, которую не всегда заслуживают и которой подчас ужасно злоупотребляют. Мы возводим нашего пастора на кафедру и заявляем ему: «Ну вот, можете стоять здесь и целые полчаса говорить все, что вам заблагорассудится. Мы постараемся не прерывать вас ни единым словом! Можете говорить все что хотите!» И что же мы получаем взамен? Пустопорожние разглагольствования, да еще такие, что, доведись вам услышать их за обедом, вы непременно скажете: «Он что, за дурака меня считает?»
Возвращение Эрика с прогулки как-то сразу оборвало прилив красноречия Артура, и, поболтав еще минут пять о каких-то незначащих пустяках, мы откланялись. Леди Мюриэл проводила нас до ворот.
— Вы заставили меня о многом задуматься, — серьезным тоном проговорила она, подавая Артуру руку. — Весьма признательна вам за визит!
Во вторник, когда Артур почему-то не захотел пойти со мной, я решил отправиться на прогулку, резонно рассудив, что не станет же он целый день сидеть за книгами, и я, скорее всего, увижусь с ним во Дворце за вечерним чаем. На обратном пути я подошел к станции как раз в то время, когда показался вечерний поезд. Я спустился вниз, чтобы посмотреть, не приехал ли он. Увы, когда поезд отошел от перрона, платформа была совершенно пуста, и я вспомнил, что, если я хочу поспеть к Графу к пяти часам, мне надо поторапливаться.
Подойдя к краю платформы, откуда начиналась шаткая деревянная лестница, ведущая наверх, я заметил двух пассажиров, которые, надо полагать, только что приехали, но странным образом ускользнули от моих глаз. Это были молодая дама и маленькая девочка; первая, насколько я мог судить по ее одежде, была гувернанткой, присматривавшей за малышкой, благородное личико которой лучше всякого платья свидетельствовало о том, что его обладательница принадлежит к более высокому классу, чем ее попутчица.
Личико девочки отличалось изяществом, но было усталым и печальным, являя собой повесть (я уже собрался прочесть ее) о болезнях и страданиях, переносимых кротко и терпеливо. В руке бедняжка держала маленький костыль и стояла, подняв головку и глядя на длинную лестницу, словно набираясь сил и смелости для столь трудного подъема.
Говорят, в жизни есть вещи, которые происходят сами собой, автоматически, под действием рефлексов, как сказал бы физиолог (имея в виду, без сомнения, действие без рефлексии, подобно тому как латинское «lucus» происходит от «a non lucendo»[9].) Так вот, одним из таких действий было желание зажмуриться, словно мне что-то попало в глаз, а другим — побуждение сказать: «Можно я подниму малышку по лестнице?» Признаться, мысль о том, чтобы предложить помощь, пришла мне чуть позже: руководствуясь первым побуждением, я просто-напросто предложил ее и, прислушиваясь к собственному голосу, удивился этому неожиданному открытию. Служанка сделала паузу, в раздумье поглядывая на меня, а затем обратилась к малышке.
— Ты не против, солнышко? — спросила она девочку. К счастью, у ребенка не возникло ни тени сомнения.
— Пожалуйста! — только и сказала она, и на ее усталом личике заиграла слабая улыбка. Я со всей мыслимой осторожностью поднял ее на руки, и ее крошечная ручка доверчиво обвилась вокруг моей шеи.
Девочка оказалась совсем легкой — настолько легкой, что мне в голову пришла забавная мысль о том, что мне даже легче подниматься с малышкой на руках, чем без нее; и когда мы вышли на дорогу, изрезанную колеями и вывороченными булыжниками — все это представляло немалые трудности для бедного ребенка, — я незаметно для себя проговорил: «Давайте я лучше перенесу ее через все эти ухабы!» — не успев даже мысленно представить себе логическую связь между этими колеями и моей нежной ношей.
— Боюсь, это слишком затруднит вас, сэр! — воскликнула гувернантка. — По ровному она вполне дойдет и сама!
Но крошечная ручка, обвившаяся вокруг моей шеи, оказалась убедительнее любых доводов. Мне осталось только сказать:
— Да она легкая как перышко. Я еще немного понесу ее. Нам как раз по пути…
Гувернантка более не возражала; в этот момент я услышал голос какого-то мальчугана, босого, с метлой через плечо, который носился по дороге прямо перед нами, делая вид, что подметает ее.
— Дайте нам полпе-э-э-энни! — канючил маленький пострел, широко усмехаясь во все свое грязное личико.
— Никаких полпенни! — воскликнула маленькая леди у меня на руках. Слова показались мне излишне суровыми, но интонация была как нельзя более благородной. — Это просто маленький проказник! — И она рассмеялась таким серебристым и нежным смехом, которого я не слыхивал ни от кого, кроме Сильвии. К вяшему моему изумлению, мальчик тоже захохотал вместе с ней, словно между ними существовала давняя симпатия. Затем он подбежал к дыре в заборе и исчез.
Буквально через несколько минут он вернулся обратно, уже без метлы, держа в руке бог весть откуда взявшийся букет цветов.
— Купите букетик! Хороший букетик! Всего полпенни! — кричал он заунывным тоном профессионального нищего.
— Не покупайте у него ничего! — Таков был эдикт Ее Высочества. Она со смешанным чувством волнения и любопытства взглянула на мальчишку, бегавшего у ее ног.
В этот момент я взбунтовался и перестал обращать внимание на повеления монаршей особы. Упускать такие чудесные цветы, и притом совершенно незнакомые мне, из-за прихоти девчонки, пусть даже императорской крови, было просто грешно! Я не раздумывая купил букет, и мальчуган, засунув полпенни за щеку, перекувырнулся через голову. Глядя на него, можно было подумать, что человеческий рот — самый удобный на свете кошелек.
С каждой минутой удивляясь все больше и больше, я принялся рассматривать цветы; среди них не оказалось ни одного, который бы мне доводилось видеть прежде. Затем я обернулся к гувернантке.
— Неужели такие цветы свободно растут здесь? Я никогда не видел ничего подоб… — Но слова так и замерли у меня на губах. Гувернантка бесследно исчезла!
— Если хотите, можете опустить меня на землю, — тихо промолвила Сильвия.
Я молча повиновался, спрашивая себя: «А может, это сон?» Затем я заметил, что по обеим сторонам шагают Бруно и Сильвия, крепко держа меня за руки, как символ доверчивого детства.
— Ба, да вы очень выросли с тех пор, когда мы виделись в последний раз! — начал я. — Мне кажется, нам неплохо бы познакомиться еще раз. Знаете, я никогда не видел большую часть вас.
— Отлично! Давайте познакомимся! — с готовностью отозвалась Сильвия. — Это Бруно. Оно не слишком длинное, верно? У него всего одно имя!
— Неправда, у меня есть и второе! — запротестовал мальчик, укоризненно взглянув на юную церемониймейстершу. — Оно звучит — Эсквайр!
— Ах, да, разумеется, — согласилась Сильвия. — Я было и забыла. Бруно, Эсквайр!
— Так значит, вы пришли ко мне, дети? — удивился я.
— А помните, я сказала, что мы придем во вторник? — отвечала Сильвия. — Ну что, теперь мы выглядим совсем как обычные дети, а?
