следует нахальный оклик:
– Слышь, стиляга! Притормози!
Рефлекторно сбрасываю скорость и оборачиваюсь.
Ну надо же, какой неприятный сюрприз. Позади меня расположилась компания смутно знакомых лиц. Это тот самый ауешник с огромной щелью между зубов, Кузнецов, кажется, и его шайка. Правда на этот раз их меньше, всего четыре человека, но от этого как-то не легче.
– Отвали, – бросаю грубо и, развернувшись, вновь следую в избранном направлении.
Церемониться с этой гопотой нет смысла. Это я еще в прошлый раз понял.
– Ба! Да ты совсем опупел, фраер! – доносится возмущенное мне в след. – Думаешь, раз Стеллку трахаешь, то все можно?! А ни хрена! Стеллки тут нет и впрягаться за тебя некому! Слышь, кому сказал? Стоять!
Почти до судороги стискиваю челюсти и, не останавливаясь, иду вперед. Взбунтовавшиеся в крови гормоны так и подталкивают ввязаться в еще одну разборку, но трезвый разум велит не вестись на провокацию. Этим козлам лишь бы кулаки почесать, а у меня еще после драки с Бестужевым лицо не зажило. Зачем мне новые проблемы?
Ну их к черту! Не буду реагировать!
– Пацаны, гляньте-ка, а стиляга-то зассал, – никак не угомонится придурок Кузнецов. – Вот-вот штанишки от страха обмочит!
Сжимаю кулаки и мысленно принимаюсь повторять таблицу умножения. Чтобы отвлечься, отключить слух. Чтобы не слышать этих мерзких слов в свой адрес. Один против четверых – так себе соотношения. Да и мы сейчас совсем не в колледже, тут взрослых нет. Что и кому я докажу, встряв в очередной мордобой? Отпинают они меня толпой так, что мало не покажется. С них потом как с гуся вода, максимум на учет в ментовке поставят, а мне в больничке валяться. Нет уж, спасибо.
Ускоряю шаг, чтобы как можно быстрей покинуть территорию этой долбанной заброшенной стройки и выйти на людную улицу, и в этот самый момент мне в затылок прилетает что-то массивное и увесистое. Вздрогнув от неожиданности, я подношу ладонь к ушибленному месту и тут же нащупываю пальцами теплую кровь.
– Молодца, Кисель, прямо в яблочко попал! – слуха касается издевательский гогот.
Вот уроды! Они в меня что, камень запульнули?!
Ну уж нет, так не пойдет, ребята. Я честно пытался избежать разборок, но это уже борщ. Это уже ни в какие ворота не лезет!
Разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов и твердым шагом направляюсь к своим обидчикам. Они весело хохочут, ощущая себя хозяевами положения. А вот во мне, напротив, закипает бешеная ярость. Он булькает, клокочет, разливаясь по венам обжигающей лавой и напрочь лишая меня инстинкта самосохранения.
Теперь опасения о возможных последствиях драки уходят на второй план, а на первый выходит желание поставить этих дебилов на место. Выпущу своего внутреннего зверя наружу, а дальше – будь, что будет.
Глеб
Снимаю капюшон и медленно тяну носом заметно потеплевший воздух. Весна – это хорошо, можно больше не кутаться в шарфы и куртки из страха отморозить какую-нибудь часть тела. Весна – это короткие девчачьи юбки, пробивающаяся зелень и тонны эндорфинов. И я, черт подери, люблю весну!
На ходу прикуривая сигарету, заворачиваю за угол дома и устремляюсь вверх по улице. Сегодня у нас с пацанами дружеская сходка. Попьем пива, обсудим футбол и телок, возможно, мяч погоняем. Расслабимся, короче. А то уже сто лет не виделись.
Решив сократить путь, беру правее и, осторожно, стараясь не порвать джинсы, перемахиваю через полуразвалившийся забор местной заброшки. Раньше тут была масштабная стройка: планировалась возвести новый жилой комплекс с подземной парковкой и прочими благами цивилизованной жизни. Но потом застройщик обанкротился и застопорил работу. Помнится, тогда в новостях писали, что обманутые дольщики долго и упорно таскались по судам, но справедливости так и не добились. Их денежки канули в лету, а квартиры остались недостроенными.
Поэтому сейчас заброшка – это место тусовок всяких маргинальных групп и бунтующей молодежи. Было время, мы с пацанами тут тоже зависали, но потом как-то плавно переехали в гараж к Андрюхиному бате. Там у него гораздо уютней: есть диван и советский телек. А еще туда девчонок можно водить. Ну, чтобы пар выпустить.
Неожиданно мое внимание привлекает странный звук, доносящийся откуда-то из-за стены. Крики, вопли, отборный мат – мутузят там кого-то, что ли? Навострив уши, замираю, а затем подхожу поближе. Умом понимаю, что это не мое дело и надо идти дальше, но любопытство ожидаемо берет верх. Ну а чего вы хотели? Мы, люди, существа примитивные. Нам хлеба и зрелищ подавай.
Обхожу стену, отделяющую меня от гущи событий, и тотчас упираюсь взглядом в пренеприятную картину. Четверо упырей в темных олимпийках пинают кого-то, скрючевшегося на земле. Очевидно, с неформальным правилом «лежачего не бьют» эти самопровозглашенные каратели незнакомы, поэтому с явным наслаждением дубасят несчастного пацана, у которого уже, походу, нет сил на сопротивление.
Когда один из упырей, смачно сплюнув, смещается в сторону, у меня появляется возможность получше разглядеть лицо бедолаги, а в следующий миг моя нижняя челюсть медленно отвисает вниз.
На земле, покрытой грунтом и мелким мусором, валяется Янковский. Он, кончено, весь в грязи и сильно жмурится, но его смазливую физиономию я ни с кем не спутаю. Какого лешего этот папенькин сынок здесь забыл? Шел покупать очередной флакончик блестящего геля для своей шевелюры и перепутал дорожку? Вот дебил… Тут даже нормальным пацанам ошиваться опасно, а таким вылизанным мажорам, как он, – тем более.
На несколько секунд я зависаю в нерешительности. С одной стороны, какое-то темное начало во мне радуется тому, что этому говнюку больно. Нет, ну правда, ему бы не помешало гонор поубавить. А то ходит весь из себя… Павлин, блин, хохлатый! Одет с иголочки, причесон такой, что сам Элвис Пресли позавидует, а рожа… Рожу вы его видели? На ней сплошной пафос и брезгливая надменность. Аж смотреть тошно.
А еще Янковский со Стеллой целуется. И это меня в нем бесит больше всего. Так бесит, что хочется подбежать к этим упырькам и вместе с ними запинать его до полусмерти. Как представлю, что его язык в ее красивом рту барахтается, там меня аж всего трясти начинает. Будто от холода или лихорадки. Сердце об ребра колотится, а перед глазами туман какой-то красный расстилается… Короче, с катушек слетаю от ревности. Штырит, словно обдолбался чем-то.
Но, с другой стороны, я не могу не признать, что Янковский все же не совсем конченный ушлепок. Взять хотя бы разбираловку в директорском кабинете после нашей драки. Мог он меня тогда слить? Конечно, мог. Промолчал бы, и дело с концом. Директор
