— А как зовут Станиславскую? — Юной репортерше насилу удалось вставить словечко.
— Маргарита Павловна.
Старушка мигом переключилась на интересующую Аню тему и предупредила, чтобы Маргариту Павловну не боялась, так как «она только с виду суровая, а на самом деле добрейшей души человек и держится прекрасно, а ведь какое горе пережила, страшно подумать. Теперь только одна работа ее и спасает».
Несколько озадаченная напутствием, Анна робко поцарапалась в дверь и рискнула открыть ее, только услышав: «Войдите!»
В своем воображении она рисовала Маргариту Павловну солидной дамой в строгом костюме, очках и с папироской, в окружении толстых старинных книг и пожелтевших от времени документов. Из всего придуманного в реальной Маргарите Павловне оказалась только сигарета, причем держала она ее зубами в уголке рта, словно какой-нибудь двенадцатилетний балбес, только вчера выучившийся курить и добирающий себе авторитета в глазах старших такими выпендрежными штучками. Да и сама Станиславская, в джинсах, застиранной маечке и с непокорными каштановыми кудряшками, больше смахивала на подростка, нежели на серьезного ученого, специалиста в области старообрядческой культуры.
— Чему обязана? — не слишком приветливо спросила Маргарита Павловна. Она и не пыталась скрыть, что удивлена появлению в своем кабинете корреспондентки «Репортера».
— Я собираю материал для статьи… — промямлила Старцева и запнулась, поймав насмешливый взгляд Станиславской.
— Газета «Репортер» заинтересовалась старообрядчеством? Любопытно. Что ж, сделаем вид, что я поверила. И что же конкретно вас интересует?
— Вот. — Аня выложила на стол фотографии часовни, сделанные в разных ракурсах. — Меня интересует эта церковь. Кому она принадлежит и где можно разыскать настоятеля церкви?
Маргарита Павловна быстро просмотрела фотографии и пробормотала что-то вроде: «Да, плохо ее дело».
— Боюсь, это будет непросто, — вздохнула женщина. — Часовня все еще формально принадлежит старообрядческой общине, но ни настоятеля, ни прихода у нее нет по одной простой причине.
— По какой?
— Кофе хотите? — спросила Станиславская.
— Хочу, — кивнула Аня.
Станиславская высыпала в ведро пепельницу, полную окурков, достала чашки, банку растворимого кофе и сахарницу. Она не торопилась с ответом и украдкой разглядывала странную посетительницу, пытаясь понять истинную причину ее визита.
— Потому что община существует лишь формально, — наконец ответила ученая дама. — На самом деле в нее входит не больше десятка древних стариков и старух, которые просто не в состоянии ни физически, ни материально заботиться о часовне. Уже многие годы жизнь храма теплится еле-еле, службы проводились только по праздникам, но вскоре и этого не стало. Без внимания прихожан часовня пришла в упадок, ей угрожало полное разрушение, и поэтому два года назад ключ от нее был сдан государству. Увы, никаких изменений в лучшую сторону с тех пор не произошло. У власть имущих полно других забот. На культуру денег, естественно, не хватает. Еще пара лет — и часовню можно считать окончательно погибшей, так как разрушения примут необратимый характер. В первую очередь это касается бесценных старинных икон, которые постепенно гниют в условиях постоянной сырости и становятся добычей расхитителей. Это один из моих любимых храмов, — добавила Станиславская. — Что я только не делала, куда только не писала, требуя спасти уникальный памятник архитектуры! Увы, ответ один: «Денег нет! Ищите спонсоров!»
— Погодите. — Аня решительно ничего не понимала. — Вы уверяете, что часовня уже минимум два года необитаема. Но на самом деле… Может, в общине произошли какие-то изменения? Новое пополнение… Я не знаю, как правильно сказать, но факт остается фактом — жизнь в часовне возрождается. Я могу подтвердить: в прошлую пятницу в храме должно было состояться венчание. Оно, правда, не состоялось, но совсем по другим причинам…
— Венчание в часовне в Иванькове? Любопытно. Послушайте, многоуважаемая корреспондентка газеты «Репортер», а вам вообще что-нибудь известно о таком явлении, как старообрядчество?
— Кажется, они крестятся двумя пальцами? — неуверенно предположила Аня.
— Молодец, — похвалила Маргарита Павловна. — Хотя, конечно, разница между старообрядцами и новообрядцами куда более значительна. Чтобы не утомлять вас историческими и религиозными подробностями, они вам ни к чему, скажу так: старообрядчество по своему составу крайне неоднородно, в него входит огромное количество различных течений, согласий, толков и так далее. Принципиально же старообрядцы делятся по двум признакам: поповцы и беспоповцы, то есть приемлющие священство или нет. У беспоповцев нет священников, и службы проводятся наставниками общин, по сути, мирянами. Беспоповцев, в свою очередь, разделило отношение к браку: встречаются приемлющие брак или отвергающие оный. Суть вопроса понятна, не так ли? Ведь если община не признает священства, то и брак, свершенный мирским лицом, не имеет законной силы и, по сути, является блудом. Так вот, к вопросу о часовне в Иванькове. Она принадлежит общине старообрядцев так называемого Филипповского согласия, которое не приемлет священство и отвергает брак. Так что никакого венчания там просто быть не может. Вас кто-то сознательно или по незнанию ввел в заблуждение.
«Не меня, — подумала Анна, — а влюбленную парочку, Настю и Виталия. И Маргарита Павловна очень правильно заметила — сознательно или по незнанию. Сознательно? Или по незнанию?»
— А что это вообще за община такая? — осторожно спросила Аня.
— Филипповцы? — Маргарита Павловна наконец-то поверила в серьезность намерений легкомысленной с виду репортерши и рассказывала подробно и с удовольствием. — Основателем Филипповского толка был беглый новгородский стрелец, постригшийся под именем Филиппа в Выговском скиту — это поселение на севере России. До конца девятнадцатого века старообрядцев на Руси не жаловали. Иначе как раскольниками и преступниками не называли, всячески преследовали их и притесняли. Впрочем, староверы платили власти той же монетой. Филипповцы же вообще отличались агрессивным нравом. В 1743 году на реке Умбе правительственные войска окружили филипповский скит, требуя, чтобы те отказались от своей веры и согласились молиться за царя. Филипповцы не подчинились приказу открыть ворота и после того, как войска начали штурмовать скит, «подпустили огня» и сожгли себя заживо. В тот раз в огне погибло больше семидесяти человек. Так филипповцы первый раз заявили о себе. Потом они еще неоднократно устраивали «гари» в разных местах России, во время которых гибли тысячи людей.
— Но зачем?
— Как я уже сказала, старообрядцев долгое время преследовали и притесняли. В допетровской России к ним применялись жестокие пытки и казни, в петровской душили непосильными налогами, и все с одной целью — заставить староверов отказаться от своей религии и принять государственную. В таких условиях смерть для старообрядца была настоящим благом. Филипповцы же, во главе со своими фанатичными наставниками, возвели самосожжение в дыму как способ очищения души от грехов путем огнепальной смерти.
— А как сейчас живут эти филипповцы? — спросила Аня.
— Увы, сейчас община на грани вымирания. Раньше еще попадалась кое-какая информация о жизни староверов-филипповцев, но в последнее время это происходит все реже и реже. Во всяком случае, я уже давно ничего о них не слыхала.
— А вы встречали кого-нибудь из ныне живущих филипповцев? — Анна уже окончательно запуталась во всех этих толках и согласиях, но еще помнила, зачем пришла к Маргарите Павловне. Филипповец он или нет, но кто-то проводил обряд венчания в прошлую пятницу, и во что бы то ни стало нужно отыскать этого человека.
— В свое время я частенько наведывалась в часовню в Иванькове в надежде разыскать кого-нибудь из членов общины, но, увы, мои попытки не увенчались успехом. Филипповцы на своем веку испытали и пытки, и казни, и «гари» и научились быть осторожными. Они никому не доверяют и предпочитают скрывать свои убеждения. Правда, одного филипповца я все же видала, еще в начале девяностых уже прошлого века, в часовне на Преображенском кладбище. Я часто приезжала туда, проводила наружный осмотр, фотографировала и, представьте, однажды обнаружила, что наружная дверь в храм открыта, а внутри хозяйничает молодой человек, который представился членом общины филипповцев.
Настроен он был довольно агрессивно и заявил, что все православные филипповцам злейшие враги, потому как жгли и мучили его братьев по вере. Уверял, что все мы «еретики, заблудшие в пороке и грехах», и только одни филипповцы истинные христиане, живущие целомудренно и богобоязненно. Впоследствии мне удалось узнать, что этот молодой человек состоял сначала в православии, затем перешел в староверы, побывал и в поморцах, и в федосеевцах, пока, наконец, не примкнул к филипповцам. Бог его знает, где он теперь.
