– Все равно ничего не понимаю… – Она и в самом деле ничего не соображала, одурманенная его сдержанной близостью и странной недосказанностью объятий. – Какой еще брат? Причем здесь твой Мишка?
Они стояли и целовались, не в силах оторваться друг от друга. Цветущие ветви скрывали их от глаз редких прохожих.
Терпкий, сладкий запах пьянил. На асфальте лениво меняли очертания кружевные тени. Жора с силой сжал ее пальцы.
– Давай… убежим от него…
Глава 19. Второй побег
Этот бег она вспоминала долго. Они неслись по тротуарам, взявшись за руки, как школьники, сбегающие с урока. Мелькали слабо освещенные улицы и проулки. Стараясь не высовываться из тени, они бежали под распластавшимися над ними ветвями. Жора несся чуть впереди, нагнув голову, чтобы не врезаться в невидимый сучок. Катя летела за ним, не задумываясь о направлении. Они выскочили на ярко освещенную улицу и остановились.
– Куда дальше, Жорик?
– Вперед! – Он потянул ее за руку, торопливо зашагав по направлению к центру, и вдруг остановился – Кать, не называй меня Жориком. Меня трясет, когда ты меня так называешь.
– Да? – удивилась она. – А как надо?
– Меня зовут Георгий. Можно Гоша. Только не Жорик… – он нервно передернулся.
– Не вопрос… – она взглянула на него и изумилась произошедшей с ним перемене – суровое, почти незнакомое лицо взрослого мужчины в упор смотрело на нее. – Больше ты от меня не услышишь это имя, обещаю.
Они стояли в свете уличного фонаря и смотрели друг на друга, будто увиделись впервые. И одновременно бросились в объятья.
– Катюша, Катенька, что же это? Что я наделал, болван. Черт… Мишка… – бормотал Жора, целуя ее волосы.
– Аятебя прошу, не произноси больше имени своего Мишки, – оторвалась от него Катя. – Меня от него тоже трясет…
– Да ты что? Почему? – засмеялся он. – Ты ведь замуж за него собиралась?
– Не издевайся, уж лучше Аркаша…
– Ну уж нет! Никаких Аркашек и Мишек! – он прижал ее к себе, не отрываясь от ее глаз. – Никому! Слышишь? Никому не отдам! Ты моя, Катя. Только моя!
Она обрадовалась его словам всем сердцем, зная, чувствуя, что нет в них никакой фальши или излишней самоуверенности. А их собственническую категоричность, отныне и навсегда ограничивающую ее свободу, с легкостью простила ему. Катя лукаво улыбнулась:
– У тебя уже есть основания для таких заявлений?
Он смутился на мгновенье и вновь крепко обнял ее.
– Сейчас же замолчи! Я и так не могу поверить, что сделал это. Не пугай, я и сам боюсь.
– Чего? Или кого?
– Себя, Катя…
Она взглянула на него смеющимися глазами:
– Так ты трус? Вот, значит, какие вы, спортсмены чемпионы. Давай уйдем от этого фонаря – весь город на нас глазеет.
Они зашагали по центральной улице, заполненной праздной толпой, мимо многочисленных зданий со светящимися вывесками. Из раскрытых окон неслась музыка, веселые голоса, аппетитные запахи. Георгий свернул к интуристовскому ресторану.
– Куда ты? Нас не пустят, там вечное спецобслуживание, – упиралась Катя. Но он не слушал ее и шел вперед, крепко держа за руку. У входа он сунул швейцару купюру, и они беспрепятственно прошли в сверкающий вестибюль.
Закуска заветривалась в салатницах и блюдах. Георгий подливал шампанское в конусообразные фужеры, доставая бутылку из серебристого ведерка. Они не разговаривали, смотрели друг на друга не отрываясь, и хотели только одного – быть вместе. Близко…
Заиграл оркестр, и Георгий протянул ей руку. Они прошли в самую середину танцующей толпы, и он обнял ее. Она предчувствовала и ждала от него именно такого объятья – несдержанного и досказанного. Но оно потрясло ее. Такого странного сочетания острого земного счастья с каким-то нереальным, почти абсолютным покоем она еще не испытывала. Казалось, эти сильные руки отгораживают ее не от толчков подвыпивших танцоров, а от всех бед и невзгод мира. Почему никто не рассказывал ей ни о чем подобном? Даже не намекал, что такое бывает? Хотелось проверить на прочность это неизвестное новое, ворвавшееся в ее жизнь. Нащупать его границы…
– У тебя с женой было так же или иначе? – небрежно спросила она.
Георгий отодвинулся, унося с собой неизведанные ощущения.
– О жене мы говорить не будем, лады? Больше вопросов на эту тему не задавай.
Границы были! Вот они – жена. Хоть и бывшая, но, как водится, святая. А Катя – так, пустячок, южный романчик. Стоит ли его продолжать в таком случае? С этим традиционным мужским установлением о неприкосновенности хоть и поруганной, но всегда святыни она была знакома давно и хорошо. И эти границы в его устах напугали ее. Их тесные размеры не совпадали с ее ощущениями совершенно.
– Кать, что? Что-то не так?
– Ничего страшного, танцуем дальше.
– Нет, я так не могу. Скажи, что случилось? Я что-то ляпнул? – Георгий остановился. – Говори!
– Ничего особенного. Просто до смерти надоели эти ваши «жены непорочны». Сплошь святые мадонны! Светлый образ хранится в душе, как неприкосновенная реликвия. Не дай Бог загрязнить его даже вопросом из недостойных уст блудницы. Я сыта этим по горло, Жорик!
– А, вот ты о чем? – Он тихо рассмеялся и привлек ее к себе. – Ты ничего не поняла. Вернее, поняла, как тебе надо. Не ее светлый образ хранится в душе, а та куча собственного изготовления, которую я наваял ей. Вот о чем не хочется вспоминать и говорить. А жена моя бывшая очень неплохой человек и весьма красивая женщина, Катюша.
– Красивей меня?
– Но не в этом умопомрачительном платье, – засмеялся он облегченно и вдруг посерьезнел. – Знаешь, что самое ужасное?
– Что? – напряглась она.
– Ты точно такая, какой должна быть. Это потрясает и пронзает меня насквозь, как кол – внутренности несчастного Кампанелло…
Они пришли на безлюдный городской пляж. Светила луна. Сияли далекие звезды. Тихо вздыхало море. Георгий держал в руке бутылку шампанского с ресторанным штампом. Они уселись на самом конце бетонного волнореза, далеко уходящего в море. Разулись, свесили ноги в воду. Георгий обнял ее. Они молчали, но слов и не требовалось – все уже было сказано между ними.
– А пить будем из горлышка?
– Ни в коем разе! – спохватился Георгий. – Все предусмотрено, мадам!
Он достал из-за пазухи знакомый конусообразный фужер, но тот вдруг выскользнул из его руки и покатился, зазвенев о бетонную плиту. Георгий дернулся, успев схватить его у самого края. Он с сожалением смотрел на прозрачную воронку с отколотой ножкой.
– Пить можно. То, что надо, цело.
Они пили шампанское из некоего подобия хрустальной чаши, передавая ее друг другу, и целовались при передаче…
Сколько прошло времени, Катя не знала. Мгновения казались вечностью. Хотелось длить и длить их, переживая каждое как можно полнее и глубже, не проронив ни капли на шершавый бетон. Она почти физически ощущала, как оба они растворяются и исчезают в этих мгновениях, но каким-то непостижимым образом сохраняются и остаются в них…
