Евгений и Катя расписались в июле, а в августе уехали в свадебное путешествие на Златы Пясы.
Глава 17. Последний звонок
Пушистая пена с запахом болгарской розы ласково обволокла тело. Катя закрыла глаза, с наслаждением вдыхая нежный аромат, стараясь расслабиться после утомительной дороги. Симпатичная стюардесса неслышно прошла мимо, бросив на Евгения кокетливый взгляд. Он подмигнул Кате и вдруг рывком прижал ее к себе. Она оглянулась. По транспортерной ленте прямо на нее с грохотом летел чемодан. «Господи, там же все разобьется!». Она открыла глаза, не успев вспомнить, что биться там нечему – в чемодане только летние вещи и влажный купальник в полиэтиленовом пакете. Евгений протягивал ей телефонную трубку.
– Я стучал, но ты не ответила.
Окончательно проснувшись, она стряхнула с руки розовую пену и взяла трубку.
– Алло, слушаю, Катя.
– Здравствуй, любовь моя!
Она взглянула на закрывшуюся за мужем дверь и тихо сказала:
– Здравствуй.
– Сижу у Луизы. Столик на двоих, твое место пустует. Быстренько собирайся и прилетай, радость.
– Все веселишься?
– А что мне остается? Оркестр сегодня в ударе. Сто первый раз исполняет «Филингс» по заявке какого-то придурка. Я расчувствовался и решил позвонить. Гони к чертям своего гостя и лети ко мне, моя перелетная птица!
– Это не гость.
– Мне без разницы, кто это. Сосед утюг починяет, друг заскочил на огонек, любовник… для нас ведь это неважно? Я приехал и жду тебя!
– Я тоже ждала. Но не дождалась.
– Дождалась, радость! Я здесь! Я приехал!
– Я вышла замуж.
В трубке воцарилось молчание. Потом глуховатый с хрипотцой голос медленно продекламировал:
– «…вы должны, я вас прошу, меня оставить. Я знаю, в вашем сердце есть и гордость, и прямая честь…». Пока все верно?
– Да.
– А может, ну его? «Вернись, я все прощу»?
– Я не вернусь.
– Зря. А я вернулся и все прощаю тебе! Лу сегодня молодцом. На горячее обещала жареного поросеночка с хрящичками.
– Прощай, Георгий.
– Стоп!! Куда?! Так сразу и прощай? Скажи хоть, кто он? Новичок или из старых запасов? Я имею право знать, как ты считаешь?
– Это Евгений.
Георгий опять замолчал, но вскоре бодро воскликнул:
– А! Понял! Прекрасный выбор! Прими поздравления! Совет да любовь! Он тоже все простил? Рога-то ему к лицу? Не жмут? Или забыл о рожках в любимых ножках?
– С меня достаточно. Прощ…
– Нет! Не клади трубку! Прости, Кать. Прости, прости, прости! Но все же, про меня-то он знает? Или ты и его, скажем мягко, обманула?
– Я никого не обманывала. И никогда.
– Ну, конечно! Ты у нас с ним такая! Правдивая и честная. Главное – верная.
– Все? Или еще что-то? Говори, и на этом закончим.
Георгий замолчал. Молчание длилось и длилось. Она решила, что их разъединили, и уже собралась положить трубку, но он вдруг тихо и растерянно спросил:
– Что это было, Катя?…
Она потрясенно вздрогнула. Она вспомнила эти слова, произнесенные три года назад тем же голосом, с той же растерянной интонацией, ночью, в чужой квартире… Катя закрыла глаза. На спинке стула чуть золотилось аккуратно расправленное платье. Одинокий миньон тускло отражался в балконном стекле. Хрустящие простыни пахли снегом… Что-то легко и бездумно взметнулось в ней, обдав горячим ветром ледяной осколок в груди. Он шевельнулся, причинив боль.
– А сам не знаешь, «что это было»?
– Знаю, – произнес он еле слышно.
– Вот и я знаю.
Они замолчали оба. Но, будто боясь не успеть, Георгий крикнул:
– А его? Скажи, я должен знать. Его ты любишь?
– Какое у тебя там самое сильное место? Помнишь?
– «…Но я другому отдана и буду век ему…»?
– Именно.
– Ну, глупо же, Кать! Это литература! Выдумка, сочинение!
Какая необходимость жить с Платоном, если любишь Харитона? А старый хрыч Харитоша жить, дышать без тебя не может! И ты без него…
– Поздно, Дубровский. Платону обещалась.
Георгий опять замолчал, но затем с усмешкой спросил:
– Хочешь сказать, он Евгений, а Онегиным оказался я? – Катя не ответила, а он вдруг рассмеялся – Харитон Онегин! Звучит? По-моему, звучит.
Оплавленный осколок шевельнулся еще раз. Катя прижала руку к груди, пытаясь вернуть его на место.
– Прощай, Гошенька…
Она вышла из ванной, закутавшись в банный халат. Муж сидел в кресле и увлеченно смотрел футбольный матч. Она неслышно приблизилась и присела на подлокотник. Не отрываясь от экрана, он обнял ее и потянул на колени. Она устроилась поудобней и затихла, уткнувшись лицом в теплую грудь.
– Все пройдет, – сквозь ревущие звуки стадиона расслышала она негромкий голос, – потерпи, милая. Все образуется.
