правую руку от настоятеля, но тот запротестовал, убеждая, что является лишь отошедшим от дел книжником, не занимающим никакой должности, и почетное место должен занять судья Ди как представитель императорской власти. В конце концов судье пришлось уступить, и все трое разместились у стола. Староста, казначей и Цзун Ли сидели неподалеку за маленьким столиком.
Настоятель поднял чашу и предложил тост за здоровье двух почетных сотрапезников. Это послужило сигналом для остальных монахов, восседавших за четырьмя длинными столами напротив: они поспешно схватились за палочки. Судья Ди заметил, что Куань Лай, его жена и две актрисы сидят за отдельным столом у входа. К ним присоединился и Дао Гань. Мо Мо-дэ нигде не было видно.
Судья с сомнением уставился на холодную жареную рыбу, которую настоятель положил ему на блюдо. Клейкий рис с изюмом тоже выглядел не слишком аппетитно. Чтобы как-то скрыть отсутствие энтузиазма, он заметил:
— Я-то считал, что в даосских монастырях не подают ни рыбы, ни мяса.
— Мы действительно строго соблюдаем монашеские правила, — с улыбкой отвечал настоятель. — Мы воздерживаемся от всех опьяняющих напитков: моя чаша наполнена чаем. Но отнюдь не ваша! Это единственное исключение для наших почетных гостей, но мы вегетарианской диеты строго придерживаемся. Эта рыба — из соевого творога, а то, что выглядит как жареный цыпленок, изготовлено из муки на кунжутном масле.
Судья Ди растерялся. Он не был гурманом, но предпочитал по меньшей мере знать, что он ест. Он заставил себя проглотить кусочек рыбы из соевого творога и едва не подавился. Поймав оценивающий взгляд настоятеля, он быстро сказал:
— Действительно, очень вкусно. У вас великолепные повара!
Он быстро осушил чашу: подогретое рисовое вино было неплохое. Поддельная рыба с его тарелки грустно уставилась на него своим единственным глазом, каковым на самом деле была маленькая сморщенная черносливина. Судья невольно вспомнил о забальзамированном настоятеле и сказал:
— По окончании трапезы мне бы хотелось осмотреть храм, а также склеп под Святилищем и помолиться за упокой души вашего предшественника.
Настоятель опустил пиалу с рисом и медленно произнес:
— Я буду рад показать Вашей светлости храм. Но, к сожалению, склеп можно открывать только в определенные дни при сухой погоде. Если мы откроем его сейчас, то влажность в склепе повысится, что пагубно скажется на мощах. Конечно, почти все внутренности были удалены, но некоторые органы, оставшиеся в теле, все еще подвержены разложению.
От таких медицинских подробностей судья окончательно утратил аппетит. Он поспешно осушил еще одну чашу вина. Повязка на голове делала свое дело: пульсирующая головная боль несколько ослабла, но во всем теле ощущалась ломота и боль; судью подташнивало. Он с завистью посмотрел на Сунь Мина, который ел с явным удовольствием. Сунь допил вино, вытер губы горячей салфеткой, поданной послушником, и сказал:
— Покойный настоятель, Его святейшество Нефритовое Зерцало, был одаренным человеком. Он хорошо знал все священные тексты, прекрасно владел искусством каллиграфии и великолепно рисовал животных и цветы.
— Но мне бы хотелось увидеть его работы, — вежливо попросил судья Ди. — Я полагаю, что в здешней библиотеке немало его рукописей и рисунков?
— Нет, — ответил настоятель, — к сожалению, нет! Согласно его завещанию, все картины и рукописи пришлось похоронить вместе с ним в склепе.
— Похвальная скромность! — одобрительно отозвался Учитель Сунь. — Впрочем, сохранился его последний рисунок, на котором он запечатлел своего кота! Сейчас эта вещь висит в одном из боковых залов храма. После ужина я покажу ее тебе, Ди!
Судья не испытывал ни малейшего желания увидеть кота покойного настоятеля, тем более что в храмовом зале наверняка должно было быть чертовски холодно. Но он пробормотал, что это будет ему весьма приятно.
Сунь и настоятель с удовольствием принялись за густой коричневый бульон. Судья Ди подозрительно потыкал палочками в кусочки непонятного происхождения, плававшие на поверхности. У него не хватало решимости отведать похлебку. Он ломал голову, на какую бы тему завести беседу, и наконец ему удалось сформулировать пару глубокомысленных вопросов о внутренней структуре даосской церковной организации. Но настоятель, очевидно, не был расположен к подобной беседе и ограничился несколькими краткими пояснениями.
Судья испытал облегчение при виде старосты, казначея и Цзун Ли, приблизившихся к столу и предложивших какой-то тост. Затем он поднялся и направился к их столу с ответным тостом. Заняв место напротив поэта, судья определил, что молодой человек отведал чересчур много теплого вина: лицо его раскраснелось, он пребывал в приподнятом настроении. Староста сообщил судье, что два служки-мирянина уже заменили сломанную ось, конюхи почистили и накормили лошадей, — на следующее утро высокопоставленный гость сможет продолжить путешествие — разумеется, если не пожелает продлить свое пребывание в монастыре.
Судья Ди тепло поблагодарил его. Староста пробормотал в ответ какие-то угодливые слова, поднялся и с извинениями откланялся. Ему и казначею предстояло закончить приготовления к вечерней службе.
Оставшись наедине с поэтом, судья заметил:, — Я не вижу здесь госпожи Бао с дочерью.
— С дочерью? — тяжело ворочая языком, переспросил Цзун Ли. — Вы действительно способны поверить, господин, чтобы такая утонченная хрупкая барышня была дочерью столь грубой толстой бабищи?!
— Что поделаешь, — уклончиво пробормотал судья, — время иногда вытворяет с людьми удивительные вещи.
Поэт икнул.
— Извините меня, — сказал он. — Они пытаются отравить меня своей мерзкой пищей. У меня от нее расстраивается желудок. Позвольте заверить вас, правитель, что госпожа Бао никакая не знатная дама! А отсюда следует логический вывод, что Белая Роза не ее дочь. — Покачивая перед судьей пальцем, он спросил с видом заговорщика: — А откуда вам знать, не заставляют ли бедную девушку стать монахиней?
— Это мне неизвестно, — ответил судья. — Но я могу спросить об этом ее саму. Где они могут быть?
— Вероятно, ужинают у себя наверху. Впрочем, это вполне разумная предосторожность, не выставлять же скромную девушку под жадные взгляды этих похотливых монахов. По крайней мере в данном случае эта толстая баба поступила мудро!
— Но она же не препятствовала девушке предстать перед вашим взором, мой друг! — заметил судья Ди.
Не без некоторого усилия поэт выпрямился.
— Мои намерения, господин, — высокопарно заявил он, — исключительно благородны!
— Рад это слышать! — сухо парировал судья. — Кстати, мне хотелось бы увидеть склеп, о котором вы упоминали. Но настоятель только что сообщил мне, что в это время года открывать его нельзя.
На какой-то момент Цзун Ли уставился на судью мутным взором, затем спросил:
— Он вам такое сказал?
— А вы сами были в этом склепе?
Поэт быстро окинул судью взглядом и прошептал:
— Еще не был, но собираюсь! Я подозреваю, что беднягу отравили! Точно так же, как теперь пытаются отравить
