2 ТК, командиром которого стал Лизюков после расформирования 5 ТА, в наступательной операции опергруппы Брянского фронта вёл боевые действия против 387-й немецкой пехотной дивизии. Выяснив это, я решил, что если где-либо и есть упоминание об убитом русском генерале, то такое упоминание следует искать в фонде 387-й немецкой пд. Зная, насколько ценными и информативными могут быть дивизионные документы, я рассчитывал в поисках возможных упоминаний о Лизюкове самым тщательным образом изучить журнал боевых действий, а также все донесения, сводки, приказы и радиограммы дивизии за 23–25 июля.
И тут, после стольких ценных находок, меня ждало полное разочарование. Оказалось, что фонда 387-й пехотной дивизии в архиве вообще нет, поскольку документы этой дивизии не сохранились… Увы, мои надежды на то, что в документах 387 пд я, вероятно, смогу наши хотя бы какое-то, даже косвенное упоминание о Лизюкове, рухнули сразу и бесповоротно.
В отсутствие документов 387 пд остаётся только осмыслить их значение и возможную ценность для нашего поиска. Думаю, что если бы эти документы сохранились, то в них было бы упоминание хотя бы о том, что 23 июля в районе северо-восточнее Лебяжьего был подбит русский тяжёлый танк, в котором у двух убитых офицеров были обнаружены ценные документы и карты с шифром. Но это всего лишь предположения.
В конце июля 1942 года 387 пд входила в состав 7-го армейского корпуса, и, в поисках возможных донесений из дивизии «наверх», я решил просмотреть корпусные документы. Их оказалось много, значительно больше, чем в фондах дивизий, но, увы, они были значительно менее детальными. Я просмотрел множество корпусных документов с самыми различными отчётами о боевых действиях и донесениями о боевых эпизодах, но за всё это время мне так и не встретилось каких-либо упоминаний о генерале Лизюкове.
Отсутствие результата, как известно, тоже результат. Исходя из этого отрицательного результата, мы можем, по крайней мере, сделать следующие выводы:
1. Если бы генерал-майор Лизюков оказался у немцев в плену, то об этом важном пленном непременно сообщили бы не только из 387 пд в корпус, но и из корпуса в штаб 2-й полевой армии. Таких сообщений я не обнаружил. Это обстоятельство ещё раз косвенно подтверждает, что генерал Лизюков не был захвачен в плен.
2. Командование противника не узнало (или не поверило рассказу солдат) о гибели командира и комиссара 2-го танкового корпуса. Имя Лизюкова было известно немецкому командованию ещё по предыдущим боям 5-й танковой армии, и нет сомнения в том, что противник использовал бы факт гибели Лизюкова в пропагандистских целях, если бы узнал об этом. Однако этого не было. Следовательно, о гибели Лизюкова немецкое командование не знало.
Исследования в национальном архиве США позволила мне использовать в своих поисках и совершенно неожиданный источник. Дело в том, что в фондах трофейных документов этого архива хранятся уникальные немецкие аэрофотоснимки нашей территории времён войны. Не слишком надеясь на то, что немцы когда-либо фотографировали район Большой Верейки, а тем более что эти фотографии вообще сохранились, я тем не менее решил на всякий случай поинтересоваться, есть ли в каталоге аэрофотоснимков хоть что-то, что я бы мог использовать в работе над книгой. И был поражен.
Практически вся местность в районе линии фронта от Дона до реки Кшень была сфотографирована противником. Я начал внимательно изучать каталог нужного мне квадрата карты и выбирать конкретные районы участка фронта, где вели бои 1-й и 2-й танковые корпуса. После тщательного отбора я заказал коробку аэрофотоснимков с наиболее важными для меня характеристиками: районом съёмки, датой, качеством снимков и масштабом. Через день из специального хранилища мне принесли эту коробку, и я увидел подлинные немецкие снимки нужной мне серии… Около 60 фотографий подробно фиксировали работу немецкого самолёта-разведчика, когда он методично летал над линией фронта и производил аэрофотосъёмку обширного района в долинах рек Сухой и Большой Верейки, в том числе и района сёл Лебяжье, Большая Верейка и Каверья. Аэрофотосъёмка производилась противником ранним утром 28 июля, то есть через 5 дней после гибели Лизюкова.
Разложив фотографии в нужной последовательности, я нашёл и снимок высоты 188,5 вместе с рощей западнее неё. Качество фотографии было очень высоким, съёмка велась в безоблачную погоду, и большой квадратный аэрофотоснимок, очевидно, сделанный с широкого негатива, позволял увидеть многое. С помощью большой лупы я стал внимательно изучать местность, пристально рассматривая каждую мелкую деталь. Это было волнительно: я чётко различал огромные воронки от авиабомб, тонкие ломаные линии окопов, противотанковые рвы… В это было трудно поверить, но через 60 с лишним лет после войны я фактически оказался в самолёте, летевшем над линией фронта, и с высоты в 5–6 километров своими глазами увидел поле недавнего боя именно таким, каким оно было в тот день 28 июля 1942 года.
Дорога, идущая от Большой Верейки на Сомово, была сплошь изъезжена, с многочисленными колеями, отходящими в сторону. И на дороге, и около неё иногда попадались тёмные прямоугольники танков или автомашин. Тщательно, сантиметр за сантиметром я просматривал на фотографии местность, продвигаясь в общем направлении наступления 1-го танкового корпуса — на юг.
И вдруг справа от дороги, недалеко от южной опушки рощи, что западнее высоты 188,5, я увидел в поле одинокий чёрный прямоугольник. Его контуры чётко выделялись на белесом фоне поля, а большой размер говорил о том, что это был крупный объект, такой, как танк или грузовик. Но вряд ли мог грузовик оказаться так далеко от дороги в середине поросшего высокой рожью поля… Вероятно, это был танк, и судя по размерам чёрного прямоугольника, средний или тяжёлый…
Догадка кольнула меня. Я ещё раз осмотрел местность вокруг, но других чёрных прямоугольников на поле вблизи рощи не было. Неужели я смотрел на подбитый КВ Лизюкова?! Может ли такое быть? Я сопоставил факты.
Лизюков погиб 23 июля. Аэрофотоснимок был сделан 28 июля. Прошло 5 дней. Судя по материалам расследования полковника Сухоручкина, танк Лизюкова к началу августа так и не был обнаружен, значит, не был и эвакуирован с поля боя (проанализировав выше отрывок из книги Катукова и обнаружив в нем целый ряд расхождений с фактами, я думаю, можно сказать, что утверждение Катукова о том, что танк Лизюкова был сразу после боя эвакуирован с передовой, не соответствует действительности). Утром 26 июля наши войска отступили из этого района, оставив поле боя противнику, и эвакуировать подбитую технику стало невозможно. Скорее всего, КВ Лизюкова оставался в день аэрофотосъёмки на том же самом месте, где он был подбит 23 июля. Если это так, то он был на фотографии, которую я держал в руках. Пусть даже не в том месте, где я увидел одинокий чёрный прямоугольник, пусть в другом, но, по крайней мере, где-то на поле, на которое я смотрел с высоты в несколько километров, он всё же стоял.
Увы, подобных фотографий у нашего командования не было, запросы на авиаразведку оставались по большей части без ответа. (За все годы работы в Подольском архиве я ни разу не встречал аэрофотоснимков интересующего меня района ни в документах наземных, ни в документах военно-воздушных частей фронта.)
Я ещё и ещё раз внимательно рассматривал чёрный прямоугольник в поле. Если это тот самый танк, на котором утром 23 июля вышел из Большой Верейки командир 2 ТК, то тогда место, где стоял КВ, и есть место гибели генерала Лизюкова. Иногда мне казалось, что я различаю характерный силуэт танка: переднюю и заднюю часть, башню и даже ствол, но опять и опять я отводил лупу в сторону и понимал, что ничего этого на самом деле я не вижу, что все эти очертания мне только хочется видеть. Увы, в отличие от лётчиков, производивших съёмку, снизиться и рассмотреть тот чёрный прямоугольник поближе я не мог…
Видел ли я на фотографии подбитый танк Лизюкова? Утверждать этого я не могу. Это мог быть и совсем другой танк. Более того, однозначно утверждать, что чёрный прямоугольник в поле — это танк, тоже нельзя. Я мог только предполагать, что, вероятно, вижу место гибели командира и комиссара 2-го танкового корпуса.
Рассматривая тогда большой немецкий аэрофотоснимок, я испытал странное чувство: здесь, в Вашингтоне, за тридевять земель от дома и через десятки прошедших после войны лет, я вдруг реально оказался в июле 42 года и из кабины немецкого самолёта-разведчика увидел поле последнего боя генерала Лизюкова.
Но вернёмся к августу 1942 года. Вскоре после гибели Лизюкова в Наркомат обороны поступило письмо от (как пишет А. Кривицкий) инженер-капитана Цветановича, служившего в автобронетанковом отделе 5-й танковой армии (видимо, Кривицкий ошибается, поскольку в танковой армии не было автобронетанкового отдела. Скорее всего, речь здесь идёт об автобронетанковом отделе штаба Брянского фронта).
