XI
Возвращение в Петербург, — Риск погибнуть от неосторожности пьяного извозчика. — Намерение кончить артистическую карьеру. — Приглашение участвовать в благотворительном концерте. — Репетиция в холодной зале. — Простуда. — Мои нравственные страдания. — Недоброжелательство капельмейстера Н. — Мой концерт в Купеческом собрании. — Смерть Федорова. — Странное совпадение. — Композитор Мусоргский. — Открытие курсов пения. — Кончина Мусоргского. — Переселение мое в Москву.
Слава Богу, я возвратилась домой, в Россию, тем же путем как и три года тому назад, но с спокойной душою, чувствуя, что мною сделано то, что доступно не всякому артисту, тем более русскому, на что не отважился бы даже иной иностранец, потому что каждый побоится поставить на карту свою жизнь в дальних морях и странах, и вот вдруг в Петербурге, когда все опасности дальнего путешествия миновали, пустой случай чуть-чуть не погубил меня.
Возвратившись в Петербург, я должна была устроить некоторые свои дела. Взяв извозчика, еду по Садовой и не замечаю, что извозчик пьян и не видит встречную конку. Я кричу ему «конка». Он ничего не слышит, спокойно покачивается себе; я хватаю его за правую руку и так как вожжи были у него в руках, то лошадь свернула. Если б не это, то мы столкнулись бы с конкой, потому что хотя мы и свернули, но лошадь конки коснулась уже моего плеча. Я страшно рассердилась и пришла в сильнейшее негодование на то, что, проехав благополучно кругом света и добравшись до родной страны, рисковала погибнуть от несчастного случая на улице Петербурга.
Наконец, я в своем гнезде, — в Ораниенбауме. Я начала устраиваться здесь, думая совсем покончить со своей артистической деятельностью. Но не тут-то было — терпения у меня хватило только на год, или на полтора.
Кончилась война. Возвратились войска. Меня просили принять участие в концерте в пользу вдов и сирот конно-артилерийской батареи, рассчитывая, что мое имя сделает сбор, так как после путешествия я появлюсь в этом концерте в первый раз.
Как только концерт был назначен, все билеты были разобраны. На репетиции оркестром дирижировал капельмейстер Н. После репетиции ко мне подошли члены благотворительного общества, статс-дамы и фрейлины, с величайшими похвалами. Действительно, на репетиции я пела так, что сама была довольна. Но редки бывают такие удары в жизни, какой я испытала вечером в тот же день. Не замечая холода в зале, я жестоко простудилась на репетиции, тем более, что Н, словно нарочно, заставлял меня несколько раз петь «Лесного царя». От этого холода у меня сразу сделался бронхит. Репетиция происходила в Дворянском Собрании. Возвращаясь с репетиции и чувствуя какую-то неловкость в горле, я тут же сказала даме, которая со мной ехала, что с голосом у меня не совсем ладно. «Представьте, говорю я, ведь я в первый раз выступаю после кругосветного путешествия. Какой важный шаг я делаю, зная в то же время, что именно мое имя способствовало главным образом привлечению публики; три года писали обо мне, о моих успехах во время путешествия, я должна бы поэтому явиться публике в полном блеске, и вот неожиданная простуда становится препятствием, чувствую, что голос у меня садится и садится». Приехав в день концерта в Дворянское Собрание, я узнала, что концерт будет удостоен посещением Высочайших особ; прислано было распоряжение не начинать концерт до их приезда. Подбегает ко мне распорядитель, артиллерийский полковник и предлагает руку, чтобы вывести меня на эстраду. После увертюры я должна была с оркестром петь «Лесного царя». Я говорю: «Постойте немного, дайте попробовать голос». Пробую. Ни единой ноты нет! Я объясняю ему в чем дело. «Это всегда говорят так пред началом концерта», — возражает он. Выхожу на эстраду. Посыпались венки, цветы! Я же чувствую, что совершенно без голоса, чувствую даже боль! Во всю мою артистическую жизнь я не испытывала такого критического состояния как в этот раз! Это был момент близкий к помешательству. Начинаю петь и чувствую, что голос мой совершенно без всякого звука, как бы совершенно пропал! Пою и думаю, что если голос у меня оборвется, то я просто извинюсь перед публикой и уеду; но голос не обрывался, и я кончила балладу совершенно матовым звуком.
Можно себе представить, что было со мною, когда я вернулась в уборную! Цветы, венки все бросила я в угол, говоря: «На что мне все это, когда я не могла показать с каким голосом я вернулась!» Случается иногда, что после первой вещи, когда пропоешь уже немного, во второй вещи звук улучшается, и потому я решилась петь второй номер. Оказалось, пожалуй, хуже первого! В отчаянии, я поехала к моим добрым знакомым — Пеликанам, которые, зная меня, выстрадали то же самое, что и я. Тотчас же послали они за доктором Кошлаковым, чтобы определить мою болезнь. В эту же ночь сделался у меня горячечный бред, а на другой день приехал Кошлаков и, выслушав меня и осмотрев горло, сказал: «Я не могу понять как вы говорите, а не то, что петь, у вас все горло, все дыхательные пути, все заложено» и упрекнул меня зачем я решилась петь в таком состоянии. Я объяснила ему, какой это был концерт и что приходилось хоть умирать, но петь.
Началось лечение. На другой же день после концерта, в газетах поторопились сделать мне беспощадный приговор, что у меня был когда-то голос; но теперь остались одни воспоминания о нем.
Оправившись от болезни, я прежде всего поехала к Н. Так как он заправлял концертами Музыкального Общества, то я просила его разрешить мне спеть безвозмездно в одном из концертов, показаться перед высшим обществом и напомнить ему о себе. Он отказал мне наотрез.
Тут я еще более уверилась, что он с умыслом заставлял меня по несколько раз повторять на репетициях в холодной зале «Лесного царя».
После отказа Н. я должна была восстанавливать доверие публики в небольших залах, где опять загремели рукоплескания и изливались восторги.
Я решилась устроить свой собственный концерт в Купеческом Собрании с оркестром, в котором дирижировал Римский-Корсаков. На этот раз, Бог помог мне, наконец, совершенно овладеть публикою, которая восторженно принимала меня. В то же время произошел поражающий факт, о котором расскажу кстати.
Я верю в Провидение, так как в жизни моей было много событий укрепивших эту веру. Когда я вернулась из путешествия, мне сообщили, что Федоров, начальник репертуара, мой злейший враг, очень болен; но все-таки исполняет свою должность. И вот вышло странное совпадение: тогда существовало правило, что афишу для напечатания должен был подписывать начальник репертуара; когда принесли Федорову мою афишу для подписи, то он, говорят, страшно встревожился. Что чувствовал он? Сознавал ли все свои притеснения относительно меня, чувствовал ли злобу ко мне, только это так подействовало на него, что моя афиша была последняя, которую он подписал; на другой день он умер, и концерт мой пришелся как раз накануне его похорон. Все дивились этому совпадению; нужно же было ему, моему злейшему врагу, умереть ни раньше, ни позже!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
