– Я только простой телохранитель.
– Ха! У тебя хитрость и яд змеи. Ты вероломен и коварен, и вдобавок порочен.
– Нет, Караги. Спасибо, но это неправда. Я горжусь тем, что всегда выполняю свои обязательства. Это все. Это закон, по которому я живу. И ты не сможешь оскорбить меня так, чтобы я вызвал тебя на дуэль и тем самым дал тебе возможность выбрать схватку голыми руками или бой на саблях или кинжалах. Нет. Я не принимаю твоих оскорблений.
– Тогда берегись, — сказал я ему. — Первое твое движение, направленное против веганца, станет для тебя последним.
– Если так предначертано, Караги…
– И называй меня Конрад!
И я отошел, полный скверных мыслей.
На следующий день все были по-прежнему живы; мы свернули лагерь и до следующей внезапной остановки сделали около восьми километров.
– Похоже на детский плач, — произнес Фил.
– Действительно.
– Откуда это?
– Оттуда, слева.
Мы продрались через какой-то кустарник, обнаружили высохшее русло ручья и прошли по нему.
Младенец лежал на камнях, частично прикрытый грязным одеяльцем. Его лицо и руки уже покраснели от солнца — должно быть, он пролежал здесь большую часть предыдущего дня. На крохотном мокром личике виднелись многочисленные следы от укусов насекомых.
Я опустился на колени и стал поправлять одеяльце, чтобы получше его прикрыть.
Одеяльце спереди приоткрылось, и Эллен ойкнула, увидев младенца.
В груди ребенка был врожденный свищ, и внутри что-то шевелилось.
Рыжая вскрикнула, отвернулась и заплакала.
– Что это? — спросил Миштиго.
– Один из брошенных детей, — ответил я. — Из меченых.
– Как ужасно, — произнесла Рыжая.
– Что ужасно — его вид? Или то, что его бросили? — спросил я.
– И то, и другое.
– Дайте его мне, — сказала Эллен.
– Не трогай его, — остановил ее Джордж. — Вызовите скиммер, — приказал он, — его надо сразу отправить в госпиталь. У меня здесь нет инструментов, чтобы сделать операцию. Эллен, помоги мне.
Она уже была рядом, и они вместе стали рыться в его медицинской сумке.
– Запиши, что я делаю, и приколи бумажку к чистой пеленке, чтобы врачи в Афинах знали.
Дос Сантос тем временем вышел на связь с Ламией, чтобы к нам направили один из наших скиммеров.
Эллен наполняла шприцы для Джорджа, протирала порезы и укусы ватными тампонами, мазала мазью ожоги и все это записывала. Они накачали младенца витаминами, антибиотиками, адаптогенами общего действия и еще полудюжиной разных средств — я в конце концов сбился со счета. На грудь положили марлевую салфетку, чем-то сверху побрызгали, завернули ребенка в чистую пеленку и прикололи записку.
– Какой ужас! — произнес Дос Сантос. — Бросить ребенка-калеку, оставить его умирать такой смертью!
– Здесь всегда так делают, — заметил я ему, — особенно вблизи Горячих Мест. В Греции всегда существовала традиция детоубийства. Меня самого оставили на вершине холма в тот день, когда я родился. И я тоже пролежал там всю ночь.
Он в тот момент зажигал сигарету, но остановился, услышав эти слова, и уставился на меня.
– Вы? Почему?
Я засмеялся и показал глазами на свою ногу.
– Это запутанная история. Я ведь ношу ортопедический ботинок, потому что эта нога короче другой. Кроме того, я, кажется, был очень волосатым младенцем, и вдобавок у меня разные глаза. Я подозреваю, что меня бы оставили в доме, если бы все ограничивалось только этим, но я еще и родился на Рождество, и это решило дело.
– А что плохого в том, чтобы родиться на Рождество?
– По местным поверьям, боги считают такой поступок чересчур самонадеянным. Поэтому дети, рожденные в это время, — не люди по крови. Они из племени разрушителей, они сеют опустошение и панику. Их называют калликанзаросами. В идеальном случае они выглядят как наши вчерашние знакомцы с рогами, копытами и так далее, но это не всегда так. Они могут выглядеть и так, как я, — решили мои родители, если только они действительно были моими родителями. Вот они и оставили меня на вершине холма, чтобы вернуть по принадлежности.
– А что же случилось потом?
– В деревне был старый православный священник. Он прослышал об этом, пришел к ним и сказал, что это смертный грех так поступать, и пусть они лучше поскорее заберут ребенка обратно и к следующему дню подготовят его к крещению.
– Ах так! И таким вот образом вы были спасены и окрещены?
– В некотором роде да, — я взял одну из его сигарет. — Они действительно принесли меня обратно, но они утверждали, что я — вовсе не тот младенец, которого они там оставили. По их словам, они оставили подозрительного мутанта, а забрали еще более сомнительного подменыша. И еще более уродливого, по их мнению; то есть взамен они получили еще одно рождественское дитя. Их ребенок, как они вспоминали, был сатиром, и они предположили, что какая-нибудь тварь из Горячего места родила дитя, похожее на человеческое, и бросила его так же, как они — в результате получился обмен. До того меня никто не видел, так что их рассказ невозможно проверить. Священник не желал ничего об этом слышать и сказал им, что они должны принять меня. Но они были очень добры ко мне, когда примирились с фактом. Я очень быстро рос и был силен не по годам. Им это нравилось.
– Так вас окрестили?
– В некотором роде, наполовину.
– Наполовину?
– Со священником случился удар, когда он меня крестил, и вскоре он умер. Это был единственный священник в округе, и я не знаю, прошел ли я должным образом всю процедуру.
– Одной капли уже достаточно.
– Я тоже так думаю. Но я в самом деле не знаю, как было дело.
– Может быть, вам лучше окреститься заново? Просто для надежности.
– Нет, если уж Небо не пожелало меня тогда, второй раз проситься я не стану.
Мы поставили посадочный знак на поляне поблизости и стали ждать скиммер.
В этот день мы прошли еще километров двенадцать, что было весьма неплохо, учитывая задержку. Ребенка у нас забрали и отправили прямо в Афины. Когда скиммер сел, я громким голосом осведомился, не желает ли кто-нибудь еще улететь. Однако желающих не нашлось.
А случилось все в тот же вечер.
Мы все собрались у огня. Костер был восхитительный — он хлопал в ночи сверкающими крыльями, согревая нас, от него распространялся смолистый запах и в воздух поднимался столб дыма… Очень мило.
Хасан сидел здесь же и чистил свой дробовик с алюминиевым стволом.
Это ружье с пластиковым прикладом было действительно очень легким и удобным.
Пока он занимался этим делом, ружье медленно клонилось вперед, постепенно поворачиваясь, и в результате оказалось направлено прямо на Миштиго.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
