История умалчивает о подробностях, но Инна Сергеевна уверяет, что после тех нескольких дней в Канске они с Аркадием не виделись больше ни разу. Но это не потому, что он стал неинтересен ей. Наоборот — после она ещё не раз и не два пожалеет о своём решении и будет следить за его литературными успехами. В 1960-м на книжной выставке подруга шепнёт ей: «Он здесь». Но Инна не станет подходить. Решит так и остаться для него «взбалмошной девчонкой». А на самом деле просто не захочет ворошить прошлое и бередить душу. Ещё через много лет, увидев Аркадия по телевизору, она ревниво отметит, как плохо одевает его жена: рубашка какая-то домашняя, свитер… Ей будет невдомёк, что Лена здесь совершенно ни при чём — просто это его обычный, раз и навсегда выбранный стиль.
Следующим мужем Инны стал их общий приятель Боря Петров. Не сразу, года через четыре, то есть уже после официального развода. Впрочем, какое это имеет значение? В 1959-м у них родилась дочка, в начале 1960-х они уже развелись. А лет через пять умерла мама Петрова — Анна Александровна. Перебирая старые книги, Борис обнаружил среди них довольно раритетную — о Японии, её точно покупал Аркашка. И это был хороший повод для встречи. Они теперь нечасто виделись. Как правило, на эти ностальгические пьянки подбивал Спицын. Но порою случалось всё-таки повидаться вдвоём, и тогда один из них (кто первый вспомнит) обязательно спрашивал по уже сложившейся традиции: «Ну, как там наша жена?»
Завершая об этом, скажем, что до 1966-го у Инны было всё не очень складно в личной жизни, но потом она вышла замуж за Германа Лукьянова — советского джазового саксофониста с мировым именем (кто не знал в те годы этого звёздного трио: Герман Лукьянов, Леонид Чижик и Владимир Васильков?) и счастливо живёт с ним до сих пор — уже больше сорока лет. А когда кто-то (в официальных организациях) начинает у неё допытываться, откуда столько разных фамилий у одного человека, Инна Сергеевна отвечает с гордостью: «Что вы понимаете? Моими мужьями были и остаются лучшие люди страны!»
АН прибыл в Канск в середине ноября 1949 года и прожил там безвыездно около восьми месяцев. К сожалению, дневников этого периода не сохранилось, а писем обнаружилось совсем мало. Хотя известно, сколько он написал их одной только Инне и уж наверняка за полгода не меньше десятка в Ленинград.
Вот то немногое, что стоит процитировать из посланий брату:
«Ты сейчас на каникулах, мерзавец, отдыхаешь, а я дохожу на 50ｰ морозе (не преувеличиваю) и очень много работаю. Всё-таки я рад, что попал в это заведение. Если есть работа — пусть даже не очень любимая, но интересная — жить можно» (январь 1950 г.).
«…вчера по оказии выборов был изрядно надрамшись и не то что писать — говорить по-человечески был не в состоянии. А сейчас выпил чайник кипятку, и ничего — пишется! <…> Как тебе понравился доклад Маленкова? Хотя ты, по своему легкомысленному отношению к политике, не читал его. Обязательно прочти» (март 1950 г.).
Легко представить себе, что этот период был далеко не лучшим в его жизни. Арк не без труда привыкал к новому месту, к почти спартанским условиям существования, к утомительно долгим морозам, к жуткой гарнизонной скучище, к новому положению своему, не учащегося отныне, а офицера, маленького начальника, а позднее — учителя; к новому коллективу — здешние военные пили втрое больше и чаще, чем московские; к большим проблемам (поначалу) с женщинами — на всю ШВП несколько офицерских жен, да и те на виду. Про одних известно, что никогда и ни с кем, кроме мужа, про других наоборот — с кем угодно. Но не хотелось ни к тем, ни к другим. Да и пить первое время не очень хотелось — работать надо было много. Спасала библиотека. Великолепная библиотека последнего китайского императора Пу И, вывезенная после войны из Маньчжурии, с книгами на самых разных языках, а главное, на японском и английском. Ещё спасала фотография. Он немножко занимался ею и раньше, в Ленинграде. А тут увлёкся всерьёз. У него был отличный казённый ФЭД — настоящая советская «лейка» со сменной оптикой и хорошая лаборатория при типографии, где он работал и куда зав. фотослужбой полка пускал по знакомству в любое время. И вот Аркадий на «халявской» бумаге и химикатах делал все фотографии, которые снимал не только в Канске, но и в отпусках, и регулярно отправлял эти снимки родственникам в письмах. Плёнку, как правило, приходилось покупать, но иногда и её удавалось выписывать даром.
Конечно, в первые же полгода он изучил и с фотоаппаратом, и без него все местные достопримечательности. Благо их было совсем немного. Что такое крошечный сибирский городок Канск? Центральная площадь Коростелева, бывшая Соборная с сохранившейся церковью девятнадцатого, кажется, века. Тут же рядом Гадаловские торговые ряды, строили их, понятное дело, купцы. Красивый дом Коновалова, где теперь был горком комсомола. Старинная аптека Цитовича на Краснопартизанской. Драмтеатр, что даже удивительно (выступали гастрольные коллективы). Ну и конечно, главный культурный объект — кинотеатр «Кайтым», в прошлом иллюзион «Фурор» купчихи Агриппины Яковлевой на триста мест, построенный аж в 1911 году. Откуда такие подробности? Так ведь Аркадий познакомился с симпатичной женщиной Валей, заместителем директора местного краеведческого музея. Она же поведала ему и о легендарной Тасеевской партизанской республике, 30-летие которой отмечали как раз в год приезда Стругацкого в Канск. Рассказала и о многих великих, проезжавших через их город. Здесь побывали в разные годы: Радищев, Гончаров, Чехов, сам Николай II в бытность свою наследником престола, ну и, конечно, жены декабристов. Аркадий примерил на себя все эти образы и поразил Валю, процитировав по памяти:
Ты хочешь знать, кто я, что я, куда я еду?Я тот же, что и был, и буду весь мой век:Не скот, не дерево, не раб, но человек.В острог Илимский еду…
Валя подтвердила, что эти строки Радищев вполне мог написать именно здесь полтора столетия назад.
А как интересно было узнать, что в 1920 — 1921 годах в Канске трудился Вивиан Итин, автор самой первой советской научно-фантастической повести «Страна Гонгури». У партийного культработнка, тогда в начале двадцатых, не было в городе даже комнаты, он жил прямо в кинотеатре «Кайтым» и, собственно, в нём и писал свою знаменитую книжку. Первое издание состоялось именно в Канске в 1922 году на странной обёрточной бумаге для сахарных голов. И Валя тайком показывала Аркадию это издание — настоящую библиографическую редкость. Это была запрещённая литература, не потому, что в ней содержалось что-то такое антисоветское, а по самой простой и понятной причине: Итина арестовали и расстреляли в Новосибирске в конце 1938 года.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
