– Допустим, – согласился он. – Но предупреждаю… Впрочем, ты без меня знаешь, что с метадоном надо быть аккуратнее, он может быть смертельно опасен. Ей двадцать миллиграммов на день хватит? Как, говоришь, ее зовут – Полли? Один мой товарищ по работе встречался с некой Полли Вакер, я ее пару раз видел – та еще дрянь! Но она не может быть вашей подругой! Слышал, у Коры деньжата водятся?
Я вскочила и бросилась заполнять один из тех чеков, что дала Кора. Сумма оказалась слишком большой.
– Если что останется, – великодушно отмахнулась я, – потрать на машину Макса, пусть опять бегает, как молодая! Скажи-ка, а Кора не пыталась тебя соблазнить?
– Придет же такое в голову! – пробурчал Энди и вскоре заснул.
Можно ли назвать любовью связывающее нас чувство? Себя не обманешь: просто и мне, и ему не хватает тепла, участия, утешения. И объединяет нас не что иное, как страх перед жизнью. Жизнь для нас – скользкая шаткая лестница, ведущая вверх, в темноту, неизвестно куда. Мы упорно карабкаемся, сознавая каждый момент, что любой порыв ветра или чья-то злая воля готовы опрокинуть ее. И скорее всего это случится.
Позже я выскользнула из комнаты Энди: время детское, я думала подождать остальных. Вскоре вернулись Кора и Феликс. Как следует спрашивать о состоянии умирающих? Я нерешительно вглядывалась в лица брата и сестры, пытаясь угадать, с чем они приехали.
– Он пока жив, – сказала Кора, – но без сознания.
– Вообще-то я с ним попрощался позавчера, он уже знал, что осталось недолго…
– И что он тебе сказал? – с любопытством подняла голову Кора.
И мне хотелось узнать. Феликс смущенно опустил глаза:
– «Парень, – сказал мне Хуго, – если у тебя есть любимая девушка, то женитесь скорее и рожайте детей. Цепочка не должна прерваться».
Кора разразилась громким хохотом. Феликс оскорбленно вскинул голову, но посмотрел не на кузину. Его горячий прямой взгляд пронзил меня как молния. От растерянности я стала суетливо убирать со стола, переставлять чашки. Феликс вышел, Кора вытерла глаза платочком.
– Трогательная история, – сказала я. – Твоя бабушка и ее любимый мужчина задали мне задачку: начинаю думать, что можно всю жизнь любить одного-единственного человека. Или это только пустая мечта, которую лучше выбросить из головы раз и навсегда?
Вопреки ожиданию Кора не захохотала, но все же на ее лице отразился вопрос: «Не слишком ли торжественно ты заговорила?…»
– Майя, ты – сентиментальная фантазерка и такой останешься, – сказала она, помолчав секунду. – У тебя на лбу написано, что ты готова броситься в объятия очередного сопляка. Хотя прекрасно знаешь, что затянувши еся отношения – головная боль, да и только! Никто тебя не осудит, если ты станешь отлавливать время от времени бодрого итальянского самца, чтобы гормоны не застаивались. Только знаешь, Энди, да, кстати, и Феликс – такие же писуны, что и твой Йонас! Мужиков выбирать ты не умеешь, научный факт!
Срываюсь я редко, но это уж слишком! Сколько она будет поучать меня? С какой, собственно, стати? Вечно лезет в мою жизнь, лучше меня знает, как воспитывать моего сына! Треснуть бы ее сковородкой…
– Почему ты плохо говоришь об Энди, ведь ты его не знаешь? А на Феликса можешь губы не раскатывать! Что ты поучаешь всех, как Эмилия? Тебе тоже шестьдесят? Нашлась самая умная! Наша Эмилия должна благодарить Бога, что Марио староват для тебя, а то бы ей пришлось с ним проститься! Ты считаешь, что все мужчины на свете должны соответствовать твоим пожеланиям? Собственно, ради чего? Чтобы ты безжалостно откусила им голову после акта спаривания, как самка богомола?
Хлопнув дверью, я вышла. Странно, плакать мне не хотелось. Больше не рассуждая, я упала в кровать, крепко заснула и проспала без сновидений до самого утра.
Следующие дни я провела с Энди. Он взял выходной работе и предложил мне съездить куда-нибудь. И хо-шо – два дня не попадаться на глаза ни надутой Коре, Феликсу в его печали.
И мы поехали вдвоем в забытый Богом городок на ту Некара, примечательный главным образом тем, что нем родился и вырос Энди. Остановились мы в старой гостинице, маленькой и уютной, дышащей средневековой романтикой. Благодаря чекам Коры мы могли позволить себе немного роскоши.
Энди не верил своему счастью – смотрел на меня как чудо. И подарил мне родной город. Он таскал меня за руку по главным достопримечательностям своего детства, пытаясь с их помощью оживить то время, пожалуй, не только для меня. Показал школу, родительский дом. Мы были в лесу, где он, десятилетний, играл с друзьями в разбойников, полежали на поляне, где когда-то стоял их разбойничий лагерь.
* * *
Вернувшись, я увидела Катрин, которая сидела на кухне и точила пилочкой коготки.
– Вот и я! – радостно завопила она. – Как твои раны?
Я совсем о них забыла, но от ее слов раны вмиг заныли. Отлепив грязненький пластырь, я показала ей поджившую кожицу, и Катрин вздохнула с облегчением. Видно, она думала, что я до конца дней своих останусь инвалидом.
– Где картины? – спросила она. Нахалка! Теперь подайте ей картины!
– Может, сначала расскажешь, как твои дела? – увильнула я.
Улыбаясь, как дитя, безмятежно и задорно, Катрин начала хвастаться:
– Представь себе, мне сделали предложение! Если бы я захотела, могла бы выйти за одного из владельцев сувенирной лавки и поселиться в Инсбруке!
Большего бреда представить себе было нельзя. Я собрала весь свой сарказм:
– И ты упустила такой шанс? Жаль, я не знала, что не нужно больше греть твой учительский стул!
Катрин милостиво улыбнулась:
– Спасибо! Очень любезно с твоей стороны! Не стану я выходить замуж, хватит с меня одного неудачного брака! С другой стороны, кто бы не растаял, когда жених расстилает перед тобой подвенечное платье: спереди пуговицы из литого серебра, сзади – классическая шнуровка из белой атласной ленты! Просто мечта, скажу тебе!
Тут я взвилась как фурия. Умею же я выбирать подруг! Мало мне надменной всезнайки Коры, еще и безумная Катрин на мою голову!
– А я скажу, что тебе в этом платье нужно не под венец, а прямиком в Голливуд! – завопила я. – Знаешь фильм «Бородатая невеста»? У тебя есть все шансы сняться в продолжении! Ты сама-то понимаешь, что говоришь? Это все – сумасбродная чушь! Я прошла для тебя сквозь огонь! Как ты собираешься расплатиться со мной? Без меня плакали бы твои картины!
Лицо Катрин вытянулось.
– Позволь тебе напомнить, – процедила она сквозь зубы, – ты обязана мне своим спасением. Это я послала парней тебе на помощь. Я и не ждала, глупо было бы ждать, что ты просто так, по дружбе, что-то станешь для меня делать. Ну, выкладывай, что ты хочешь за свои услуги?
Холодно и серьезно я сказала:
– Многого я не прошу: завышенные требования – не мой стиль. С меня будет достаточно Матисса. Ты ведь знаешь, продать его все равно нельзя.
Катрин сглотнула. Катрин скушала.
Хуго хоронили на кладбище Вальдфридхоф, где нашли последний приют и его жена, и многочисленные колена семейства Шваб.
– Таких стариков обычно не провожают друзья, все Уже умерли, – прошептал мне Феликс, оглядев собравшихся.
Сверстников Хуго представляла только Шарлотта Шваб, и, помимо Коры, Феликса и меня, за гробом шли обе дочери покойного – старшая, о которой я даже не слышала, и Регана. Парни из коммуны не сочли нужным проводить деда лучшего друга в последний путь, а родители Коры уехали. От Регины мы узнали, что они в Америке.
Отпевание было заказано в маленькой кладбищенской часовне. Пожилой священник старался принести утешение скорбящим, но общие, стандартные фразы говорили скорее о том, что покойного он не знал и не потрудился заранее переговорить с кем-то из родных.
Кора и Феликс поддерживали бабушку под руки. Черное старомодное пальто с капюшоном очень шло фрау Шваб, она постоянно качала головой, словно не веря в происходящее, и не сводила глаз с гроба на катафалке, покрытого ковром белых роз. В конце мессы случилась накладка: хорал, который должны были петь все присутствующие, знали только Шарлотта и я. Остальные безбожно перевирали мотив, и печально-торжественное пение превратилось в нестройный кошачий хор.
