— А в чем дело? — вздрогнул тот и опомнился. — Извини, малыш, я задумался.
— Вы нервничаете, — констатировал индивид.
— Пожалуй. Черт их побери! Никогда не знаешь, где тебе подставят подножку. Хоть бы намекнули, что на заседание приглашены восточные партнеры!.. Слушай, ты, кстати, заметил, что прием давно закончился?
Орион обратил на человека внимательный взгляд.
— Я понял тебя.
Стас воздержался от очередного поминания черта и вздохнул.
— Орион, я борюсь с твоим машинным поведением уже полгода. Ты же не компьютер. Как ты этого не понял до сих пор! Хотя бы со мной оставь эту идиотскую манеру изъясняться!
Индивид потупился. Почти естественно, как показалось Стасу.
— Моделирование человеческого поведения замедляет мыслительный процесс, — красивый сильный голос лился ровно и невозмутимо. — Особенно когда, — он запнулся, вроде бы подыскивая слова, — когда накапливается усталость. Разреши мне пользоваться естественным для меня стилем общения.
— Да я ж не запрещаю, — проворчал обезоруженный Стас, а сам подумал: «Черт его знает, может быть это действительно для него естественно? А я тут навыдумывал собственных теорий и стучусь лбом в железобетонные ворота».
Он остановил машину и вышел на шоссе. Орион встал рядом.
— Садись за руль. Я сейчас. Подышу свежим воздухом.
Индивид не двинулся с места.
— Ты расстроен из-за меня? — в его строго рассчитанную фразу вкрались нотки эмоций.
— Не бери в голову. У меня все в порядке. Мы с тобой сделали еще одно важное дело, и пусть заседание прошло не совсем гладко, продукцию мы представили должным образом. Это главное.
— Ты уверен, что это главное?
Неожиданный вопрос и порывистый январский ветер заставили Стаса опереться на капот автомобиля.
— Пожалуйста, вернись в машину, — сказал Орион. — Холодно. Ты можешь простудиться.
Снежинки кружились в искусственном свете, опускались на картинно классическое лицо индивида и таяли, оставляя на коже крошечные капли. Теплое дыхание пульсировало на морозе облачками белого пара.
Стас медленно пошел к распахнутой дверце салона. Апатия померкла под проблеском встрепенувшейся надежды. «Или у меня очень крепкий лоб, или его ворота все-таки не железобетонные, — непроизвольно прицепившийся образ вызвал легкую улыбку. — Или… — он отвернулся к окну, за которым тронулись с места силуэты сугробов, — я сам не знаю, где мое главное»…
— Слушай, — Стас решительно сменил тему, — ты когда успел выучить японский? Я-то был уверен, что ты занимаешься европейскими языками.
В карих глазах промелькнуло смущение.
— Я использовал лишь те слова и выражения, которые были произнесены японским представителем в первом раунде переговоров. Безусловно, мою некомпетентность заметили.
— И это ты называешь «некомпетентность»! Да если бы ты не вмешался, мы б сейчас сидели в большущей луже! — оживился первый помощник доктора Жулавского. — Откровенно говоря, я поставил на сделке крест, как только понял, что основные решения будут приниматься в кулуарах, а этот «ху-сю-му-сю» двинул к нам для контакта «без посредников».
— Я не мог подвести тебя, — просто отозвался Орион. — Мне не нравится, как Филипп Алексеевич реагирует на твои неудачи.
Пауза превратилась в молчание.
— Стас, — продолжил индивид, — Филипп Алексеевич вчера задал вопрос: чем я занимаюсь вместе с тобой в столице. Почему ты не дал ему прямой ответ?
Стас уже понял, что трудный вечер не закончился подписанным соглашением, и, всячески скрывая обреченный вздох, принялся подбирать выражения:
— Видишь ли… Это своеобразная… ложь во спасение, что ли. Если я скажу, что ты мой переводчик, Филипп Алексеевич поймет, какие структуры финансируют проект и, соответственно, получают наши отчеты. Он не подозревает об участии иностранных фирм и считает, что работает под знаменем Родины. Или под собственным знаменем, черт его разберет!.. Знаешь, ведь мы с Филом дружили с первого курса, потом работали вместе. И когда заварилась каша вокруг его отца, меня вызвали. Филипп еще не занимался альтернативной жизнью напрямую, но он мечтал создать индивида! И я вдруг понял: если его возьмут в оборот, он просто не сможет выжать из себя ни одной идеи… Нет, не подумай, он не слабый человек. Просто он ученый, и ученый настоящий…
— Ты вел переговоры со Службой Безопасности, чтобы обеспечить доктору Жулавскому условия для творчества?
Стас поднял беспокойный взгляд на индивида. Заинтересованность и понимание. Он не мог определить, умышленно или непроизвольно на лице Ориона проявилось это выражение. Но мимика оставалась мимикой, а искреннее участие присутствовало в самом облике собеседника — в движениях скованных штурвалом рук, в напряженных плечах, в уголках живых проницательных глаз.
— Я рискнул его прикрыть, — Стас почувствовал, как волнение в душе затухает и медленно спускается долгожданный покой. — Позднее, когда Фил показал мне модуль управления, и мы решили организовать собственную лабораторию, я вынужден был заручиться поддержкой Службы с условием, что все результаты будут своевременно в полном объеме передаваться на указанные адреса. Так я и поступал до недавнего времени. Но о тебе в отчетах я не писал.
— Почему? Филипп Алексеевич считает меня продуктом своих исследований.
Стас опустил голову на валик сидения.
— Потому что я считаю, что ты не продукт, а просто очень молодой человек.
Глава 9. Компромисс
Текст статьи появился на экране. «У меня украли половину сердца» — крупными буквами гласил заголовок.
«Когда я попросила Кристину Сталинаровну поговорить об индивиде Лизе, старушка расплакалась. «Она была мне как родная дочка, — повторяла она. — Я так ее любила…» Потом Кристина Сталинаровна показала мне фотоальбом. С каждой страницы на меня смотрела красивая молодая девушка с добрыми глазами. Никто не посмел бы назвать ее роботом. Веселая и сияющая с цветами в руках, задумчивая над книгой, улыбающаяся и счастливая рядом со своей приемной мамой — она выглядела живее и откровеннее многих настоящих людей.
Мне не хотелось бередить незажившую рану в сердце старой женщины, и все же я попросила Кристину Сталинаровну ответить на несколько вопросов.
Расскажите, пожалуйста, как Лиза появилась в вашем доме?
Я уже тридцать лет прикована к инвалидному креслу. У меня было много сиделок, их нанимал мой сын. Девочки-сиделки обращались со мной хорошо, но такая у них работа. Я говорила сыну, чтобы он нашел мне настоящую, чуткую, добрую девушку. И однажды сын позвонил и сказал, что приедет с новой нянечкой. Я полюбила Лизоньку сразу, как только она вошла в дом. На ее лице я прочла нечто божественное. Я и называла ее «мой ангелочек».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
