Попытки переключиться
Кельвин сразу же почувствовал себя лучше. Он хотя бы ненадолго пришел в согласие с самим собой. Ее не было в комнате, и она не отвлекала его, но и ее отсутствие тоже не отвлекало, потому что он скоро снова с ней увидится. Поэтому пока что он мог полностью сосредоточить свои усилия на работе.
— Следующий.
Появился прикольный гот.
«Я член группы „Без головы“, и я…»
— Хорошо, подойдет. Следующий.
Еще один прикольный гот.
«Я прибыл из далекой, далекой галактики…»
— Притормози. У нас достаточно готов для коллажа? — спросил Кельвин.
— Боюсь, недостаточно, — сказал Трент.
— А что, если добавить нескольких «трекки» и мистиков и сделать общий коллаж из лунатиков?
— Тогда хватит, точно хватит. У нас четыре воскресших Элвиса и одна Пэтси Клайн.
— Потягаться с Джоном Ленноном так ни у кого наглости и не хватает? — спросил Кельвин. — Хорошо, оставим его. Следующий.
Старушки, симпатичные дети, уродливые ботаники, бандиты, считающие себя Эминемом, жирные шлюхи с забавными региональными акцентами.
«Йа спайу „C'mon Byeby Loit Моу Foyer“».
— Отличная тетка, — сказал Кельвин. — Следующий.
Унылый, лысый коротышка, который признался, что влюблен в Берилл:
«Она просто создана для меня. Она такая добрая и милая, и я не считаю, что мой маленький рост может стать препятствием. С ней я буду чувствовать, что мой рост десять футов».
— Оставляем его, — сердито бросил Кельвин. — Шевелись, Трент! Не разбазаривай мое время.
— Я подумал, это может стать постоянной темой, — храбро ответил Трент.
— В смысле, что Берилл привлекает карликов?
— Да, это всегда так хорошо срабатывает. Знаешь, все дело в сексуальности Берилл и ее образе отличной мамочки. В смысле, карлики могут быть довольно милыми, правда? И они размером с ребенка. Это вроде как объединяет секс и материнство. Когда она их обнимает, они теряются между ее грудей, она вроде как одновременно и удовлетворяет их, и грудью кормит.
— Кормит грудью? Берилл транссексуалка!
— Да, босс, но я думаю, люди это уже переварили. Сейчас она всеобщая мамочка.
— Это просто отвратительно. Мне нравится. Оставим его пока. Следующий.
Необычно старообразная молодая пара, которая, казалось, вынырнула из тридцатых годов:
«Мы влюблены в Ноэля и Герти, — сказал парень, — и мы хотели бы спеть „Some Day I'll Find You“ из „Сладкой горечи“».
— Да. Пойдет для одного кадра. Следующий.
И так продолжалось, пока запас «липучек», «выскочек» и «сморчков» Трента не иссяк.
— Вот и все, босс. Лучшее, что мы смогли найти. Конечно, мы, наверное, пропустили нескольких, но все равно думаю, что сливки мы сняли. Кроме, конечно…
Кельвин знал, о ком он говорит. И все остальные тоже.
— Да. Теперь насчет ЕКВ, — сказал Кельвин, — для нашего шоу «Номер один» то, что принц Уэльский решил проверить свои певческие таланты и личную отвагу перед будущими подданными, большое событие, и я уверен, что мы все ужасно польщены и все такое. Но, повторяю, давайте не забывать, что, если этот человек пройдет отбор, это будет честью и для него! Такой же честью, если не большей! Да. Не забывайте, что это мы номер один, а не он! Мы номер один, а он, друзья мои, номер ноль. Наше шоу олицетворяет все, что он, в качестве будущего главы государства, хотел бы иметь, но не имеет. Во-первых, мы популярны! Неслыханно популярны, столь же популярны, сколь он презираем. К тому же мы демократичны. Мы столь же демократичны, сколь этот чертов сноб элитарен, неподотчетен и избалован. Мы современная Британия. А он — унылый консерватор, он старая скучная Британия. Мы представляем народ, а он представляет устаревший высший класс, который пытается найти себе место в нашем обществе, где человек достигает высокого положения благодаря способностям. Он пришел к нам, друзья мои, потому что мы ему нужны. Он хочет обратиться к людям, к которым обращаемся мы, и показать им, какой он на самом деле. Ну, да будет так! У него будет такая возможность, но на тех же условиях, что и у всех прочих. Никакого особого отношения, кроме обеспечения безопасности и предотвращения терроризма. Он будет общаться со зрителями так же, как все остальные наши кандидаты, потому что мы судим человека, а не его положение. Принц будет играть по нашим правилам. Если, предположим, он пройдет второй тур, но его выступление совпадет с судейством на Играх стран Содружества или с открытием сессии парламента, то лучше ему спеть у нас «Stand By Me»[4] или он ВЫЛЕТИТ. Потому что именно мы важны сегодня для британской общественности. МЫ здесь хозяева! Так что все будет по-моему или никак! Принц Уэльский должен или вливаться, или сливаться! Если он покажет себя хорошо, то у него будет возможность обратиться к своему народу. Если же он придет такой весь из себя важный, избалованный сноб, станет задирать нос и будет ожидать особого отношения, то войдет только в пятисекундный клип в коллаже «сморчков», или меня зовут не Кельвин Симмс и мы не самое крутое шоу на телевидении!
После короткой паузы, во время которой все убедились, что он закончил, собравшиеся разразились бурными аплодисментами, и на этой торжественной ноте совещание завершилось.
— Трент? — сказал Кельвин, собирая бумаги. — Зайди ко мне.
Он посмотрел на часы: было уже почти семь, а он хотел еще побриться.
— Трент, ты молодец, — сказал он. — Хорошая подборка, дружище.
— Спасибо, босс. Отличная речь про королевского наследника. Отпад. Сильно сказано. Нет никого круче шоу «Номер один», да? Мы можем его захвалить или зарезать.
— Не говори ерунды, придурок. Конечно, мы не станем его резать. Он хочет набрать голоса, и он получит этот шанс. Он дойдет до финала.
— Точно. Да. Конечно, дойдет.
— Поэтому должно казаться, что к нему относятся как ко всем остальным.
— Да. Мммм.
— Иначе станет понятно, что все подстроено.
— Ясно. Все ясно, босс.
— Его участие в шоу для нас гораздо важнее, чем провал, а значит, надо дать зрителям возможность узнать его лучше и полюбить. Они ни за что не полюбят его, если он будет на особом положении, верно?
— Да.
— Потому что если мы знаем что-то о самих себе как о нации, так это тот факт, что мы поддерживаем королевскую семью с ее дворцами и роскошью, потому что это доказывает, как мы хорошо живем, но мы при этом не хотим, чтобы королевская семья была на особом положении.
— Хм… понятно. Что-нибудь еще, шеф?
— Да… — небрежно сказал Кельвин, словно ему это только что пришло в голову. — Мне нужен ребенок, который не умеет читать.
— Хорошо. Отлично. По-нят-но, — ответил Трент, удивившись, но пытаясь не показать этого.
— И еще жертва домашнего насилия. Женщина, разумеется, не смей тащить мне какого-нибудь подкаблучника или педика с синяками, чей дружок любит грубый секс.
— Нет, конечно нет. Понял.
— И еще кого-нибудь, кто ждет операции… Да, тот, кто ждет операции, лучше ребенок.
— Хм… Ясно, шеф. Хорошо. Все понял. Хм, это будут конкурсанты?
— Нет, я с ними в отпуск поеду. Конечно, конкурсанты. Твою мать, Трент, я тороплюсь. Просмотри конверты и попытайся найти кого-нибудь, а если не найдешь в конвертах, найди где-нибудь еще. Просто сделай так, чтобы перед региональным отбором они были в толпе.
Трент знал, когда лучше не спорить.
— Хорошо. Понятно, шеф. Будет сделано. Ребенок, который не умеет читать. Женщина, жертва домашнего насилия, и кто-то, кто или сам ждет операции, или чей ребенок ждет операции. Какие-нибудь еще условия?
— Ну, разумеется, телегеничность. Миленькие, если получится, особенно ребенок и жертва. Пожалуй, «липучки», но не «сморчки». И было бы неплохо, если бы они хоть немного пели, но, разумеется, это не обязательно. Так, это все. Совещание закончено. Молодец. Продолжайте в том же духе. Увидимся в первый день прослушивания.
И Кельвин поспешно вышел из комнаты.
Ужин и непристойное предложение
В тот вечер ровно в восемь часов в маленькой квартире Эммы прозвенел звонок. Дел было много, но она была готова. Вернулась к семи, остановила выбор на маленьком черном платье от «Кукаи» с красной кружевной оборкой по линии декольте, и у нее осталось достаточно времени, чтобы накраситься и недостаточно, чтобы слишком беспокоиться о предстоящем ужине.
Кельвин прислал за ней «ягуар», прекрасный и роскошный, а на его заднем сиденье Эмма нашла розу, к которой была прикреплена записка со словами: «Роза от колючки».
Последние следы злости испарились. Он говорил «прости». Он сделал это ненарочно. У него был мозговой штурм, он страдал он недостатка соли в организме. Что-то в этом роде. Эмма была настроена вести себя с Кельвином жестко, но если он так искренне раскаивается, то было бы невежливо не простить его.
