пошло по-другому. Только тело земли осталось неизменным: по-прежнему покрывали его бесчисленные межи, жесткими гранями делившие землю на крохотные треугольники и квадраты. Точно ребра, выпирали эти межи из старческого тела матери-земли.
В полдень по ведущей в город широкой дороге молча шли двое крестьян. На обочинах дороги все еще стояли лужи воды. До города было далеко, и в лучах клонившегося к закату солнца можно было различить лишь купола храмов да высокие фабричные трубы.
На обоих крестьянах была одежда из грубой ткани, оба казались утомленными. Тот, что шел впереди, был коренастый, плотно сложенный мужчина лет сорока, с крепкой шеей, сильными руками и ногами. Второй на вид был почти ребенок, хилый и слабосильный, с желтым, нездоровым цветом лица. Руки мальчика были связаны веревкой, конец которой держал шедший впереди крестьянин. Иногда мальчик останавливался, и тогда старший начинал бить его кулаками и ногами и тянуть за веревку вперед. Один человек гнал другого, как скотину.
В тени дерева оба остановились. Мальчик присел на землю. Джат[46] попытался поднять его, но не смог это сделать. Тогда он достал из сумки, висевшей у него через плечо, грязный платок из грубой ткани и принялся завязывать мальчику рот. Мальчик беспомощно забился у него в руках, но, боясь ударов сверху, остался сидеть на земле, не в силах распрямить затекшие, связанные руки.
— Вставай, гаденыш! Ночь подходит, а город, видишь, еще где. Вставай, если жить не надоело!
Подняв кверху лицо с завязанным ртом, мальчик широко открытыми глазами посмотрел на джата. Тот, дергая за веревку, вновь принялся бить его.
Со стороны города медленно ехал на велосипеде средних лет бабу в черной шапочке и в очках. Увидев, что джат избивает мальчика, бабу остановился и слез с велосипеда.
— В чем дело? — спросил он. — За что ты его бьешь?
Джат, не отвечая, долго рассматривал бабу с головы до ног. Наконец, стараясь подавить свою ярость и дышать ровнее, он сказал:
— Это сумасшедший, сахиб. Вот уже третий день, как я бьюсь с ним. Никак от него не отвяжешься.
— Куда же ты его ведешь?
— В сумасшедший дом, сахиб. Чуть свет вышли из деревни, скоро уж вечер, а мы все еще не дошли до города. Так и тащу его третий день.
Сидевший на земле мальчик, поворачиваясь всем телом, смотрел ничего не выражающими глазами то на бабу, то на джата.
— Кто он? — спросил бабу.
Голос джата стал мягче.
— Он сошел с ума совсем недавно, — медленно проговорил он. — Когда отец у него умер, у мальчишки началась горячка, и он пошел к месту сожжения. Я его утешал, да все зря. Вернулся он оттуда — глаза точно стеклянные и несет всякую чепуху.
Опираясь на велосипед, бабу некоторое время молча рассматривал их обоих. Затем, видимо полагая, что опыт горожанина и образование дают ему на это право, сказал:
— Но зачем же ты бьешь его? Ведь чем больше ты будешь его бить, тем скорее он совсем лишится рассудка. Да и рот ты ему зачем-то завязал.
— Если бы я не бил его, он бы и шагу не ступил. Говори не говори ему — все попусту.
— Разве у него больше никого нет? Зачем ты тащишь его в сумасшедший дом? Полечи — поправится.
— Эх, господин, кто же его будет лечить? У него только и есть близких, что старая бабка, да и та слепая. Разве можно на нее оставить мальчишку? Она было хотела взять его к себе, да намбарда́р[47] отговорил — послушалась. Вы знаете урду́[48], господин? Письмо прочитать сможете?
— Конечно. Что там такое?
Джат пошарил в кармане жилета из грубой ткани, который был надет у него на рубаху, и извлек оттуда грязную, порванную по краям бумажку.
— Прочитайте ее, господин.
Бабу взял бумажку, посмотрел на два отпечатка пальцев и подпись, поставленные на ней, затем начал медленно читать:
— «…Сегодня мы, староста Да́дир Синх и два члена панчая́та[49], свидетельствуем, что Би́шан Синх, сын покойного Су́пха Синха, после смерти своего отца стал наполовину сумасшедшим. Мы просим определить его в сумасшедший дом Джаланда́ра. Родственников у него нет, и оставлять его в деревне опасно…»
Просмотрев этот странный документ до конца, бабу хотел перечитать его, но в этот момент сумасшедший, вырвав веревку из рук джата, бросился бежать в поле, покрытое грязью и крупными комьями земли и сплошь исполосованное межами. Мальчик бежал что было сил. Его худые, нетвердо ступавшие ноги то и дело скользили и разъезжались в разные стороны.
Между ног, извиваясь, как змея, тянулась веревка, которою были связаны руки мальчика.
С удивлением бабу увидел, что джат не делает ни малейшей попытки удержать сумасшедшего. Он даже уселся на обочину дороги.
— Да ведь он сбежал, — сказал бабу. — Что же ты будешь теперь делать?
— Куда ему бежать? — засмеялся джат. — Сейчас вернется. Он уже так три раза бегал. А вы, господин, говорили: «Развяжи веревку…»
Не успел безумный пересечь первую межу, как поскользнулся, и, не удержавшись, упал лицом в землю.
Испуганный, он вскочил и бросился бежать снова. Но через несколько шагов ноги его подкосились, и он опять упал лицом вниз. На этот раз он уже не смог подняться и, тяжело дыша, остался лежать на земле. Джат молча глядел на него.
Бабу почувствовал жалость к безумному. Бог знает, кто этот бедняга, у которого нет ни крова, ни родных и которого бьют на дороге. В той стороне, куда мальчик бросился бежать, тянулось бескрайное ровное поле. И в этом пустынном просторе он никуда не мог убежать, словно не только руки, но и ноги его были накрепко связаны веревкой джата.
— Иди сюда, я не буду ругать. Ну, иди же, время не ждет! — громко позвал джат.
Опустив голову, тяжело дыша, мальчик с трудом поднялся и медленно побрел к джату. Его бледный лоб и бритая голова были покрыты крупными каплями пота. Лицо его по-прежнему ничего не выражало, кроме смертельной усталости, ноги дрожали. Тряпку, которой был завязан его рот, он с трудом стянул, чтобы не задохнуться, и теперь она, как петля, болталась на шее. Спотыкаясь, он подошел к джату и уселся возле него на обочине дороги.
— Вы поезжайте, господин, нам идти надо, — сказал джат, поднимаясь с земли, и потянул за конец веревки.
Бабу молча развернул велосипед и вывел его на дорогу. Ему не хотелось вмешиваться в дела этих деревенских людей.
Не успел он сесть на велосипед, как мальчик, вскочил с места, ухватился обеими руками за
