Не торопясь побрели они вдоль Невы по набережной.
— Нет, напрасно, вовсе напрасно вы так-то настроились к Александру Николаевичу, — укорял Иван Михайлович, услышав от Ляпунова о неприязни студентов к Коркину после экзамена прошлого года. — Математик сей — старейший из учеников Чебышева. Да все они — и Золотарев и Сохоцкий — все вполне достойные и заслуженные профессора, все из чебышевского гнезда. Золотарев всех моложе, а заявил себя уже весьма заметно. Второй год как избрали его адъюнктом Академии наук. А с самим Чебышевым знаком ли?
Александр признался, что много раз видал прославленного математика в публике, но и только.
— Пафнутий Львович — выдающегося ума человек, фигура авторитетная для всей мировой науки. Много чести от него нашему университету. В прошлом году чуть было не покинул он кафедру, да упросили остаться еще на пятилетие. Не всякому такая редкая честь! По университетскому уставу профессор, прослуживший 25 лет, освобождается от должности. Когда срок Чебышева истек в 1872 году, Совет университета вошел с ходатайством в Министерство народного просвещения, дабы продлили ему профессорскую деятельность на пять лет. В виде исключения это дозволяется правилами. А ныне вторую уж пятилетнюю добавку отбывает Пафнутий Львович в должности профессора. Расстаться с ним никак не хотят. И то сказать, уход его будет для университета потеря невосполнимая.
Помолчав несколько, Иван Михайлович продолжил с теплотою в голосе:
— Не далее как вчера повстречались мы с ним в канцелярии. Старик куда как занимателен и отзывчив. В един миг помог уладить вопрос о типографии. Между нами сказать, Пафнутьич постоянно уверяет меня, что интересуется химией, и непременно заводит разговор о моей работе. Так и вчера… А что, не зайдешь ли к нам? — обратился Сеченов к Александру, видя, что подошли они к 4-й линии.
Извинившись, отговорился Александр неотложными делами, которых в самом деле накопилось предостаточно, пока он безотрывно готовился к экзамену.
— Ну так приходи, когда тебе будет время и охота, — сказал на прощание Иван Михайлович, и они расстались.
Выдержав в конце мая последний экзамен, Ляпунов решил провести свободный вечер у Крыловых, где не так часто приходилось ему бывать. Думал он вместе с ними отправиться в деревню и торопился заранее уговориться об отъезде. Но оказалось, что попутчиком будет только Николай Александрович. Сонечка на все лето оставалась в Петербурге, так как у Алеши продолжались еще классы в пансионе.
НЕЖДАННОСТИ СУДЬБЫ
Невеселой была первая встреча с родственниками в Петербурге после летнего перерыва. Собрались все у Крыловых по случаю именин Софьи Викторовны, но разговоры крутились вокруг последних горестных событий. Этим летом болезнь свела в могилу Николая Андреевича Михайловского, а в Теплом Стане умер внезапно старший из братьев Сеченовых — Алексей Михайлович.
Овдовевшая Анна Михайловна сразу постарела и выглядела маленькой, сухощавой старушкой. Иван Михайлович, безмерно любивший сестру, весь вечер просидел с ней рядом, участливый и нежно внимательный. Он явился прямо из университета и принес услышанную там поразительную и печальную весть: в начале июля попал под поезд и скончался в больнице молодой профессор математики Егор Иванович Золотарев. «Тот самый, что ассистировал весной у нас на экзамене!» — воскликнул пораженный Александр.
— Удивительно был талантлив, и Чебышев весьма отличал его среди своих учеников, — с горьким сожалением говорил Иван Михайлович. — В университете об этом множество толков. Сейчас бы он уже академиком мог быть, да, видно, не судьба. Всего лишь месяца не дожил.
И рассказал Иван Михайлович о том, что в мае собрание физико-математического Отделения Академии наук единогласно представило Золотарева на звание экстраординарного академика, хотя полагалось ему по уставу еще четыре года пребывать адъюнктом академии. Был уже заготовлен на август протокол для баллотировки в Общем собрании академиков и вот…
— Собрание-то состоялось, да не застало уж оно бедного Золотарева, — по некотором молчании произнес Иван Михайлович, — и протокол остался незаполненным.
Жаль, вчуже жаль было Александру молодого математика, запомнившегося тем, что походил он несколько на Менделеева: густая борода скрывала нижнюю часть лица и густые длинные волосы доставали почти до плеч. Рассказ Ивана Михайловича вернул всех к собственным горьким обстоятельствам, и за столом воцарилась атмосфера затаенной грусти. Так и сидели они, неторопливо и тихо переговариваясь, тужили и вспоминали ушедших близких. Никто не мог тогда предполагать, что на предстоящие месяцы скорбный счет утратам еще не завершен.
Несколько оживил и развеял компанию Рафаил Михайлович, поведавший о забавном обороте событий, приключившемся у его семьи. Поскольку Наташа, окончив гимназию, поступила на Высшие женские курсы, то родители ее решили нанять новую квартиру, поближе к их местонахождению. С Васильевского острова переехали они в противоположную часть города. А курсы неожиданно переменили свой адрес и поместились совсем невдалеке от их прежней квартиры. Делать нечего, приходилось теперь Наташе ездить на занятия в вагоне конно-железной дороги.
— Но квартира попалась в самом деле недурная, — утешительно говорил Рафаил Михайлович, в то время как жена его и смеялась и досадовала одновременно, — четыре комнаты, прихожая и кухня. Вся цена — сорок пять рублей в месяц, это с дровами и с водой. А вода прямо в кухню проведена.
— Вот бы и Софье Александровне так-то устроиться, — обратился Иван Михайлович к Александру. — Мало им радости ютиться в гостиничной комнате. Что, обедами, как прежде, из кухмистерской пользуются? А то жили бы своим домом, имели бы свою кухню — и дешевле и удобней. Истина не новая, но несомненная. Да и отпускают в кухмистерской всякую скверность. Необходимую мебель можно дешево в Москве приобрести, если подержанную. Поговори им об этом, коли поедешь туда на святки.
— Завтра же непременно напишу, — охотно откликнулся Александр, которого немало беспокоило неустроенное житье матери и братьев.
Летом 1878 года пришла пора Сергею планировать свое дальнейшее образование. Гимназия осталась позади. Рвался он в консерваторию, несмотря на неудовольствие Софьи Александровны. Как раз на то время случился в Нижнем Николай Григорьевич Рубинштейн, один из основателей Русского музыкального общества и Московской консерватории, обязанности директора которой он отправлял. Софья Александровна немедля кинулась к нему за советом. Николай Григорьевич согласился переговорить с Сергеем и просил его прийти со своими сочинениями. «Задатки есть несомненно, — объявил он после беседы, — но отвечать за успех не могу, потому как все зависит от прилежания». Встреча с Рубинштейном и порешила дело окончательно. Переезд в Москву сделался необходим.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
