Когда разгорались вдруг между сыновьями словесные баталии, Софья Александровна, запасшись рукоделием, тихонько устраивалась рядом, дивясь про себя содержательности и зрелости их суждений. Лишь иногда, если дело становилось горячо, вступала она в разговор.
— А что, Саша, с Михайловскими ты тоже в театр ходишь? — спрашивала Софья Александровна нарочито невинным голосом.
— Именно с ними чаще всего и ходил, — отвечал не остывший еще Александр. — Николай Андреевич любил со мной в опере бывать. Случалось нам с ним вдвоем только идти в Мариинский. А ныне, как стало у него худо со здоровьем, так не до театров уж. Совсем одолели его приступы удушья. Когда к нему подступает недомоганье, тетя Катя всю ночь у Михайловских проводит, помогает Анне Михайловне.
— А с Сеченовыми так же часто видишься?
— До недавних пор каждое воскресенье. А то тетя Катя с дядей Рафаилом и Наташей сами ко мне в будни заглянут. Посидим за чаем, скоротаем вечерок. Но как начал я уроки давать, так свободного времени вовсе не стало.
Уроки, которые нашел себе Александр, в самом деле поубавили досуг до чрезвычайности. Трижды в неделю обучал он сына одного их петербургского знакомого арифметике, латыни и русскому языку, приготовляя его за гимназический курс. Каждый урок оплачивался по рублю, что существенно пополняло студенческий бюджет Ляпунова. Но приходилось затрачивать немало времени на дорогу, так как у себя проводить занятия не было ему никакой возможности. Опять не повезло с квартирой: двое жильцов за стеной — тонкой перегородкой — оказались большими любителями карточной игры. Играли азартно и довольно горячились, невообразимо шумя. Так что намерен был Александр по окончании каникул нанять другую квартиру.
— Сам-то ты здоров ли? — тревожилась мать, взволнованная вестью о жестокой болезни Михайловского. — Как тебе петербургская сырость?
— Что делать, приходится ее глотать. В ноябре вот захватил себе простуду, — неохотно признался Александр. — Принял 30 гранов хины и тотчас оправился.
— На что же ты столько хины употребляешь? Чай, не лихорадка же у тебя, — всполошилась Софья Александровна.
— По нынешним воззрениям медиков, хина — единственное лекарство, не приносящее никакого вреда, — объявил Александр. — Иван Михайлович советует принимать ее в таких количествах, чтобы звон в ушах стоял. Вот тогда, говорит, можно пользы ждать. Впрочем, со мной такое случается крайне редко, разве только весной или осенью…
Авторитет Ивана Михайловича произвел успокоительное действие на Софью Александровну, но все же она изумленно покачивала головой. Чтобы не вызвать еще большего ее испуга, воздержался Александр от ужасающей характеристики петербургской весны или осени, когда на вечерних улицах и мрачно и темно, тело охватывает пронизывающим холодом, доводящим до озноба, а с неба срываются попеременно то дождь, то снег.
Именно такая погода установилась в первой половине марта, когда заканчивал Александр нынешний, второй уже университетский год. Ни на колесах, ни на полозьях не проехать сносно по улицам… И вдруг все разом переменилось, как только март перевалил за середину. Всего неделя ясных, солнечных дней — и улицы высохли, даже пыль появилась. Нева сделалась голубой, и ожидалось, что днями тронется на ней лед. Еще вчера можно было по льду реки переходить на «ту сторону», как называли главную часть Петербурга жители Васильевского острова, а сегодня это уже решительная невозможность. Весна делала свое дело.
На улицах воцарилось радостное и суматошное оживление, что напоминало нижегородскую ярмарку. Вагоны конно-железной дороги переполнены, и на тротуарах теснота. Все суетливо готовились к празднику. На 8-й линии Васильевского острова, против рынка, выстроились столы с куличами и пасхами, украшенными цветами, вокруг которых шумели и роились возбужденные покупатели и зеваки. Но Александру не до праздничной суеты — вплотную надвинулись экзамены. Этот раз предстояло сдавать из физики, высшей алгебры, дифференциального исчисления и физической географии. Опять удивляются родственники, что целые недели не показывает он глаз, не был у них даже на пасху, не ходил смотреть, как вскрылась и очистилась Нева. И только двадцатого апреля, сдав первый экзамен, объявился Александр у Сеченовых. Поразившись его бледному, изнуренному лицу, Екатерина Васильевна и Наташа почти насильно вывели затворника прогуляться. По Неве шел ладожский лед, и картина была совершенно зимней. Даже в воздухе пахнуло зимним холодком. Впервые после трехнедельного перерыва провел он вечер со всеми вместе у Михайловских. А впереди предстоял ему самый трудный экзамен — из высшей алгебры.
До сих пор вспоминали студенты, как прошлого году на этом предмете провалились две трети курса. Винили во всем профессора Коркина, ассистировавшего на экзамене ведущему профессору. Чрезмерно напуганные второкурсники заранее готовились к худшему. И вдруг разнеслась весть: против обыкновения ассистировать будет не Коркин, а Золотарев. Тут же кинулись выспрашивать: кто таков и какого нрава. Старшекурсники удостоверили, что профессор Золотарев хоть и строг, но не так безбожно придирается, как Коркин.
У Александра были свои соображения, и на экзамен он явился за два часа до начала — в восемь утра. В аудитории уже расположились несколько человек с тетрадками в руках и в карманах, так что оказался Ляпунов по очередности шестым. К тому времени, как прибыли оба профессора, скопилось до нескольких десятков экзаменующихся. Александр вполне оценил свою предусмотрительность: кабы пришел он точно к сроку, так сдавал бы не сегодня, а завтра. Более тридцати студентов профессор Сохоцкий не успевал проэкзаменовать за день.
Юлиан Васильевич Сохоцкий из году в год читал второму курсу высшую алгебру. Неизвестно, по каким именно соображениям, но намерен был Александр сдавать только ему. Профессор предложил множество вопросов и спрашивал его целый час, что вовсе не было в особицу.
Других он держал еще дольше — до двух часов. Когда вышел Ляпунов с экзамена, утомленный и ликующий, не с кем было поделиться ему своею радостью. И Михайловские и Сеченовы уехали уже в Теплый Стан. В Петербурге оставались лишь Крыловы да Иван Михайлович. Вот с ним-то и случилось встретиться Александру на университетской линии.
— Так, стало быть, молодцом? — промолвил Сеченов, по довольному виду Александра догадавшись об успешной сдаче им экзамена. — А я вынужденно скучаю. Поразъехались все, и распалась наша партия в винт. Приходится гулять да дышать свежим воздухом.
Не торопясь побрели они вдоль Невы по набережной.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
