и Вайнштейн{184}. И хотя на этот раз в Совете и президиуме пока было обеспечено пропорциональное представительство, вскоре после победы Октябрьского вооруженного восстания Троцкий сам поддержит меры большевиков по ликвидации начал революционного плюрализма. А как же его заверения в отношении прав меньшинства? О них Троцкий постарается «забыть». Он еще не знает, что через десять лет после своего октябрьского триумфа окажется жертвой той партийной монополии, которую сам будет скоро насаждать. Троцкий, один из архитекторов будущей большевистской Системы, главным виновником своего драматического исхода с вершины завоеванной власти, как известно, считал Сталина, еще не понимая, что первый генсек партии большевиков будет лишь неизбежным продуктом партийного монополизма и политической диктатуры одного класса. Возникающая тоталитарная Система всегда нашла бы своего Сталина. А для ее установления и укрепления сам Троцкий сделал очень много.
Итак, завершилось превращение Троцкого в большевика. Многолетний центризм меньшевистского толка как-то сразу был решительно отброшен. Противоречие, мучившее Троцкого и выражавшееся в тяге к левому радикализму, с одной стороны, и с другой – в приверженности к политической культуре западной социал-демократии, разрешилось как бы само собой в пользу первого. Троцкий, отвечая на вызовы смутного времени, предстал в облике левого революционера – радикального большевика. Будущая коммунистическая диктатура заполучила еще одного вождя.
Власть мифов
Думаю, что Ложь является универсальным Злом. Все беды, трагедии, катаклизмы человеческого бытия, как правило, связаны с Ложью и начинаются обычно с нее. Первой жертвой любой несправедливости всегда выступает Правда. Но наиболее уверенно, спокойно, а часто и просто уютно Ложь чувствует себя в истории.
Троцкий, которого Сталин сделал «шпионом», «извергом», «двурушником», «убийцей», «фальсификатором», «империалистическим агентом», до последних дней своей жизни боролся с этой ложью, хотя и создавал ее. Он писал: «Революция есть разрыв социальной лжи. Революция правдива. Она начинается с того, что называет вещи и отношения их собственными именами… Но сама революция не есть целостный и гармонический процесс. Она полна противоречий… Она сама поднимает новый правящий слой, который стремится закрепить свое привилегированное положение и склонен видеть в себе не временное историческое орудие, а ее завершение и увенчание». Так создается, завершает свою мысль Троцкий, ложь против него{185}. Добавим: и Ложь против истории. Но Троцкий никогда не признавался даже самому себе, что он – один из творцов тех условий, в которых Ложь чувствовала себя на месте.
Читая о Великой Октябрьской социалистической революции, невольно ловишь себя на мысли: авторы учебников, монографий и энциклопедий неизменно руководствовались уже упоминавшимся древнеримским «Законом об осуждении памяти», в соответствии с которым предписывалось предавать забвению какое-то неугодное нынешним правителям лицо, событие, факт. Как я отмечал ранее, Троцкий полностью подпал под действие этого закона. Передо мной фундаментальная энциклопедия «Великая Октябрьская социалистическая революция», изданная в 1987 году. Сегодня едва ли кто всерьез станет отрицать, что Троцкий был вторым по популярности человеком в этой революции. А если точнее – вторым и по той исторической роли, которую ему довелось сыграть в этой великой человеческой драме. Однако Троцкий упоминается в энциклопедии только для того, чтобы показать, как он мешал революции… Дело здесь не в уважаемых авторах: просто еще не был «отменен» этот злополучный закон. Сталинские мистификации исключительно живучи, они держат в плену сознание многих честных историков, которые никак не могут вырваться из паутины лжи «Краткого курса». Люди, не подпавшие под действие этого закона, давно и честно сказали и о революции, и обо всех ее действующих лицах. Достаточно обратиться к «Энциклопедии русской революции», подготовленной профессором Г. Шукманом из Оксфорда{186}, хотя были и более ранние исследования.
Я не намерен воспроизводить хронику событий октября 1917 года. Об этом много написано. Правда, сейчас активно многое переписывается. Но я попытаюсь, опираясь на архивные и иные документы, показать действительную роль Председателя Петроградского Совета в Октябрьском вооруженном восстании.
Троцкому по сей день вменяется в вину его стремление не допустить, чтобы вооруженное восстание в Петрограде началось до открытия II съезда Советов. В энциклопедии об Октябрьской революции говорится, что у «некоторых из них (большевиков-руководителей. – Д. В.) было настроение оттянуть захват власти до открытия 2-го съезда Советов (вечер 25 октября). На их позиции сказалось влияние пред. Петрогр. Совета Л. Д. Троцкого, стоявшего за оттяжку восстания, что грозило его срывом»{187}.
Как обстояло дело в действительности? Троцкий не выступал против вооруженного восстания, которое так торопил Ленин. Ведь «восстание в октябрьские дни, – пишет С. Мельгунов, – становится для Ленина навязчивой идеей»{188}. Троцкий всецело боролся за реализацию этой линии. Он как-то быстро стал «правоверным» ленинцем. Но он фактически выражал идею, что восстание должно подняться не только под эгидой и руководством ЦК партии большевиков, но и по воле съезда Советов. Едва ли можно возражать, что большевистский лозунг «Вся власть Советам!» имел целью создание значительно более широкой социальной базы революции и восстания. В этом лозунге, если хотите, – народное начало. Нетрудно представить, что «благословение» на восстание в этом случае (а сомневаться в нем не приходилось из-за известного уже состава депутатов) будет исходить не от одной партии (что даст обоснованный повод для обвинений на многие десятилетия!), а от всего альянса революционных сил России. Именно всего! Мировая общественность могла бы воочию убедиться, считал Троцкий, что революционный переворот – результат не узкого «заговора» одной радикальной партии (что в основном так и было), а реализация решений «широких прогрессивных кругов» российского общества.
Угроза немедленной контрреволюции, сильной встречной контрреволюционной волны, чего некоторые так боялись, конечно, была. В фонде Троцкого есть заявление начальника штаба Верховного главнокомандующего «Фронт требует подчинения Временному правительству!», направленное в Петросовет, в газеты, в правительство в те переломные дни. В документе говорится:
«От имени армий фронта мы требуем немедленного прекращения большевиками насильственных действий, отказа от вооруженного захвата власти, безусловного подчинения действующему в полном согласии с полномочными органами демократии Временному правительству, единственно могущему довести страну до Учредительного собрания – хозяина земли русской.
Действующая армия силой поддержит это требование. Начальник штаба Верховного главнокомандования
Духонин
Пом. нач. штаба по гражданской части Вырубов
Председатель общеарм. комитета Перекрестов»{189}.
Угроза сильной антибольшевистской волны существовала. Но самоуверенное заявление Духонина: «Действующая армия силой поддержит это требование» – не учитывало степени деморализации войск, быстрой эрозии тех связей в военном организме, без которых идет неумолимый процесс его обессиливания. Армия хотела тогда лишь одного – мира. Оставался один путь – революционный выход из войны. Соглашатели не решались на этот шаг. Керенский сохранял верность союзникам. А мир могла дать тогда лишь революция.
В своих выступлениях Троцкий виртуозно проводил эту мысль. Выступая 21 октября перед солдатами и рабочими в Народном доме, Троцкий «раскачивал» толпу: «Советская власть уничтожит окопную страду. Она даст землю и уврачует внутреннюю разруху. Советская власть отдаст все, что есть в стране, бедноте и окопникам. У тебя, буржуй, две шубы – отдай одну солдату… У тебя есть теплые сапоги? Посиди дома. Твои сапоги нужны рабочему…» Зал был почти в экстазе. «Казалось, толпа запоет сейчас без всякого сговора какой-нибудь революционный гимн… Предлагается резолюция: за рабочее-крестьянское дело стоять до последней капли крови… Кто за? Тысячная толпа, как один человек, вздернула руки…»{190}
Трудно понять Ленина, находившегося по-прежнему на нелегальном положении и требовавшего 24-го вечером в письме к членам ЦК партии: «Изо всех сил убеждаю товарищей, что теперь все висит на волоске… Надо во что бы то ни стало, сегодня вечером, сегодня ночью арестовать правительство, обезоружив (победив, если будут сопротивляться) юнкеров и т. д.
Нельзя ждать!! Можно потерять все». И далее: «Правительство колеблется. Надо добить его во что бы то ни стало!»{191}
Сейчас некоторые историки Октября не без основания утверждают, что Ленин явно сгущал краски, принимая суждения, высказанные в определенных газетах об опасности новой корниловщины, за непреложные факты. Все старые рассуждения о демократии отлетели, как сухие осенние листья. Исторические призывы
