Таким образом, только для немощных, несовершенных нужно напоминать о награде за добродетель, совершенные же знают ценность добродетели и потому будут добродетельными и без наград. Становясь на указанную точку зрения немощных, отцы Церкви никогда не забывали ее несовершенства и, допуская ее в жизни, никогда не освящали ее, никогда не забывали указывать своим пасомым, что это только подготовительная ступень и только в этом смысле допустима в христианстве. «На первую ступень, — говорит Климент Александрийский, — нас возвышающую над плотским человеком, возводит нас заповедь, соединенная с устрашением; страх удерживает нас от всякого рода неправд. Второю ступенью состоит надежда, нас устремляющая к верховному благу. К совершенству же, как и {281} естественно, приводит любовь, оканчивающая дело нашего воспитания на путях познания». «Это уже вторая степень похвальной жизни — делать что-либо из-за награды и воздаяния; и третья—избегать зла по страху наказания» (св. Григорий Богослов). Поэтому даже в своих обращениях к самым начинающим (подвиг), и притом в аскетических упражнениях, которые особенно суровы и, следовательно, по Златоусту, наиболее нуждаются в подкреплении воли обещаниями, даже в этих случаях отцы-подвижники напоминали истину о бескорыстной добродетели. «Если возможно для тебя, — говорит преп. Исаак Сирин, таким ограничительным выражением указывая на трудность иметь возвышенное настроение, — делай добро и не ради будущего воздаяния».
Следовательно, попытки обосновать добродетель на побуждениях, чуждых чистой нравственности, на выгоде или пользе, имеет в Св. Писании и Предании происхождение случайное: они обусловлены степенью развития людей, а совсем не существом того учения, которое проповедуется. Как такие {282 } случайные, они не могут поколебать нашего вывода о правовом жизнепонимании: это последнее, повторяем, непримиримо противоречит христианскому жизнепониманию, как оно выражено в Св. Писании и творениях отцов Церкви.
{283}
Книга 4 Мистика Церкви и мистика западных Верований
{285}
Введение
О Восточных и западных писателях [77]
Ныне занимаюсь чтением книги, имеющейся у меня на славянском, русском и других языках, заключающей в себе «собрание изречений святых пустынножителей Египта». Эти изречения — бесценные перлы! Спускается в глубокое море водолаз, чтоб достать дорогую жемчужину, — и святые отцы удалялись в глубокие пустыни, там глубоко вникали в себя, находили различные бесценные духовные перлы: христоподражательное смирение, младенческую простоту и незлобие, ангелоподобное бесстрастие, рассуждение и мудрость духовные, — словом сказать, находили Евангелие.
{286}
Сегодня я прочитал то изречение Великого Сисоя, которое мне всегда особенно нравилось, всегда было мне особенно по сердцу. Некоторый инок сказал ему: «Я нахожусь в непрестанном памятовании Бога». Преподобный Сисой отвечал ему: «Это не велико: велико будет то, когда ты сочтешь себя хуже всей твари».
Высокое занятие — непрестанное памятование Бога! Но эта высота очень опасна, когда лествица к ней не основана на прочном камне смирения.
Смотрите, как Писание согласно с отцами! Писание говорит:
«Всесожжения не благоволиши… жертва Богу дух сокрушен. Сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит»
. Жертва и самые всесожжения человеческие должны быть основаны на чувстве нищеты духовной, на чувстве покаяния. Без этого они отвергаются Богом.
Также мне очень нравится изречение Великого Пимена: «Если всегда и во всем будем обвинять себя, — сказал он, — то везде найдем покой». Другой отец сказал: «Мы оставили легкое бремя, состоящее в обвинении себя, и взялись за тяжкое, состоящее {287} в обвинении других». Такие изречения стоят целых книг! Никто, кажется, столько не вник в Евангелие, сколько вникли в него святые пустынножители; они старались осуществлять Евангелие самою жизнию, самыми помышлениями и чувствованиями своими. Отличительною чертою их было глубочайшее смирение; падение человека было постоянным предметом их размышления; постоянным их занятием был плач о грехах своих. Другое направление получили подвижники западной церкви и писатели ее о подвижничестве со времени разлучения этой церкви от восточной и отпадения ее в гибельную тьму ереси. Преподобный Венедикт, святый папа Григорий Двоеслов еще согласны с аскетическими наставниками Востока, но уже Бернард отличается от них; позднейшие уклонились еще более. Они тотчас влекутся и влекут читателей своих к высотам, недоступным для новоначального, заносятся и заносят. Разгоряченная, часто исступленная мечтательность заменяет у них все духовное, о котором они не имеют никакого понятия. Эта мечтательность признана ими благодатию. Святые отцы вос{288}точной Церкви приводят читателя своего не в объятия любви, не на высоты видений — приводят его к рассматриванию греха своего, своего падения, к исповеданию Искупителя, к плачу о себе пред милосердием Создателя. Они сперва научают обуздывать нечистые стремления нашего тела, соделывать его легким, способным к духовной деятельности; потом обращаются к уму, выправляют его образ мыслей, его разум, очищая его от мыслей, усвоившихся нам по падении нашем, заменяя их мыслями обновленного естества человеческого, живо изображенного в Евангелии. С исправлением ума святые отцы заботятся об исправлении сердца, об изменении его навыков и ощущений. Очистить сердце труднее, нежели очистить ум: ум, убедясь в справедливости новой мысли, легко отбрасывает старую, легко усвояет себе новую; но заменить навык навыком, свойство свойством, чувствование другим чувствованием, чувствованием противоположным — это труд, это усильная, продолжительная работа, это борьба неимоверная. Лютость этой борьбы отцы выражают так: «Дай кровь и прими {289} дух». Значит, надо умертвить все греховные пожелания плоти и крови, все движения ума и сердца, зависящие от плоти и крови. Надо ввести и тело, и ум, и сердце в управление духа. Кровь и нервы приводятся в движение многими страстями: и гневом, и сребролюбием, и сластолюбием, и тщеславием. Последние две чрезвычайно разгорячают кровь в подвижниках, незаконно подвизающихся, соделывают их исступленными фанатиками. Тщеславие стремится преждевременно к духовным состояниям, к которым человек еще не способен по нечистоте своей, за недостижением истины сочиняет себе мечты. А сладострастие, присоединяя свое действие к действию тщеславия, производит в сердце обольстительные, ложные утешения, наслаждения и упоения. Такое состояние есть состояние самообольщения. Все незаконно подвизающиеся находятся в этом состоянии. Оно развивается в них больше или меньше, смотря по тому, сколько они усиливают свои подвиги. Из этого состояния написано западными писателями множество книг. На них-то с жадностию кидается, их-то проповедует преимущест{290}венно святыми и духовными, достойными стоять возле Св. Писания слепотствующий и гордый мир, признающий себя просвещенным в высшей степени и потому не нуждающимся держаться неотступно преданий восточной Церкви.
В святых отцах восточной Церкви отнюдь не видно разгоряченного состояния крови. Они никогда не приходят в энтузиазм, который, будучи рождением крови, часто на Западе искал пролития крови. Из их сочинений дышит истинное самоотвержение, дышит благоухание Святого Духа, мертвящее страсти.
{291}
Часть I. Истинная и ложная мистика
I. Об истинной духовной Жизни, о Видениях и откровениях [78]
Духовная жизнь
Мистицизм и квиэтизм суть болезненные порождения ложно направленной религиозности. Они явились и возможны были только на Западе, в отпадших от св. Церкви христианских общинах и преимущественно во время брожения умов, произведенного протестантством и реформацией. Они искали доброго дела — живого общения с Богом, но не тем путем искали; а главное, надеялись своими усилиями и как бы по праву завладеть тем, что надлежало ожидать от милости Божией и что надлежало принять как дар этой {292} милости. В напряжениях этой самонадеянной самодеятельности разгоралось воображение и порождало мечтательные ожидания, которые, как жарко желаемые, скоро показались и сочтены исполнившимися, и цель трудов —достигнутою. Все это раскрашивалось самыми привлекательными красками и представлялось в образах прелестных, в мечтательных заоблачных созерцаниях. Писания их завлекают, ибо говорят о дорогих сердцу предметах, но они только манят, а ничего не дают. Это отличительная черта всех их.
Истинная во Христе жизнь есть жизнь сокровенная, таинственная (мистическая). Апостол Павел называет ее животом, сокровенным со Христом в Боге (Кол. 3, 3); Апостол Петр — потаенным сердца человеком (1 Петр. 3, 4); Сам Спаситель — царствием Божиим внутрь нас (Лук. 17, 21). Но в явлении своем она очень проста. Неведомо как приходит Дух и возбуждает к покаянию. Совершив этот внутренний переворот, Он потом вооружает верующее сердце на многотрудную борьбу со страстями, руководит в ней и помогает. Эта борьба {293} есть у всякого, более или менее долгая и болезненная; она приводит к чистоте сердечной, ради которой верующий труженик удостаивается и яснейшего постижения истин Божиих и сладостнейшего ощущения, того и другого в таких чертах, какие точно определены в Евангелии и писаниях апостольских. Это последнее является уже в конце долгих трудов и многих испытаний, как венец наградный. Мистики же за эту верхнюю точку совершенства, прямо или преимущественно, и хватаются, и ее-то и живописуют, как она рисуется в мечтах их воображения, всегда в ложных красках. Истину можно сказать только по опыту, по вкушении только духовных благ самым делом; а мистики самыми мечтами своими заграждают для себя настоящую туда дорогу. Напротив, в писаниях отеческих менее всего говорится об этих высших состояниях, а все о трудах покаяния, борьбы со страстями и разных при этом случаях.
