class="p1">– Мы ведь не дадим ему свалить?
Капустин снова посмотрел на рисунок Маро.
– Нет, на этот раз нет, – буркнул он.
– Но ты ведь сразу почувствуешь, как положено?
Отвечать было трудно. Слишком много энергии он потратил на то, чтобы сегодняшним утром загнать Выхина – как дикого зверя – в лес. Вскрыть еще один слой памяти.
Интересная в итоге обнажилась задача: заставить жирдяя вспомнить прошлое, чтобы тот спускался к детским воспоминаниям, как по веревке, глубже, глубже, чтобы накопил достаточно злости из-за событий тех лет и снова стал приманкой для тех, кто сидел в кенотафе.
Капустин не знал, как их идентифицировать – бесов ли, демонов, ментальных паразитов, скопление темной потусторонней энергии. Они называли себя тварями божиими и считали свой род от Сотворения мира.
В старой ритуальной могиле засел кто-то, кто обладает невероятной силой. Шутка ли – энергии нескольких камней из кенотафа хватило на то, чтобы девятнадцать лет поддерживать жизнь (подобие жизни?) в теле Капустина. Личинки мух выедали его глазницы, а он лежал и видел лица людей из прошлого, видел узоры и линии, которыми был покрыт кенотаф изнутри, слышал голоса, шепчущие истории – десятки, сотни историй от тех, кому довелось оказаться внутри ритуальной пещеры. Мыши обгладывали его косточки, а Капустин общался с далеким эхом демона, беса, твари божией, которая звала его, хотела пообщаться с ним, мечтала увидеть его. В конце концов он понял, что рано или поздно снова окажется среди живых, а дальше – дело за малым.
– Нам надо найти кое-что… Было три камня. Где-то здесь лежит еще один.
Капустин тяжело поднялся, отшвырнув тетрадь. Карикатуры Выхина сидели у него в голове. Он знал их наизусть, выучил каждую черточку.
Обогнул дурацкую самодельную крепость из одеял и стульев, внутри которой по ночам прятался Выхин. Главное, чтобы камень не лежал внутри. Внутрь этого сгустка страха и злости Капустин проникнуть не мог.
Кондиционер потряхивало, он скулил и пытался выдавить из себя немного холода.
Капустин методично переворошил одежду, которую Выхин вытащил с балкона и шкафов. Перевернул диван, кровать. Уродливый Вано суетился следом, помогал. От Вано едко пахло соляркой и блевотиной.
Затем вдруг Капустин почувствовал, как что-то кольнуло его пальцы. Он нашел камень. Выудил его из кармана старой подростковой курточки, впился взглядом в заискрившиеся узоры.
Частичка твари божией, беса, демона, как его там, зашевелилась внутри. Она жаждала вкуса.
– Третий камень, а потом все, – пробормотал Капустин. – Если не найдем логово, вернемся в нору.
Он знал, что больше уже не умрет. Но ему очень не хотелось валяться в могиле и ждать, когда кто-то на него наткнется – сотню, тысячу лет. Кто знает…
Капустин повертел камень в пальцах, а потом запихнул его в рот и начал есть. Зубы-гвозди скрежетали по твердой поверхности, ломались, но на их месте тут же вырастали новые, кривые и ржавые. Камень сначала не поддавался, но потом вдруг хрустнул и рассыпался разом в мелкую крошку. На вкус он был как сухая мука.
Вано стоял рядышком и облизывался.
2
Мы твари божии, и нас много.
Это было первое, что он услышал после смерти в двухтысячном году.
Глянь-ка.
За закрытыми глазами возникли лица. Разные. Много лиц.
Это все мы.
Сказало было не без гордости.
Капустин хотел пошевелиться и не смог. Он мало что помнил, мысли о прошлом спрятались в глубинах памяти, вместо них было только настоящее, здесь и сейчас, как пленка киноленты, сменяющая один кадр другим.
Глаза не двигались, нельзя было отвести взгляда от лиц, что появлялись и исчезали в темноте.
Пожилой мужчина с белой бородой, которая торчала клочьями из подбородка и шеи. Лоб разрисован синими и красными линиями. Правая щека порвана, шрам еще не зарос, сквозь плоть видны щербатые зубы.
Девочка с яркими желтыми глазами – будто светятся! – пытливо всматривается, шевелит губами. В ноздрях торчит массивное кольцо.
Чернокожая старуха. Не негритянка, а просто очень сильно загоревшая. Зрачков не видно из-за катаракты. Седые редкие волосы рассыпались по лицу.
Мальчишка с рыжими кудрями.
Кричащий ребенок.
Еще один. Не старше двух-трех лет. Их приводили к камням для ритуалов. Убивали. Окропляли кровью.
Несколько мужчин один за другим.
Лица. Лица.
Через какое-то время Капустин перестал осознавать, что именно видит. Образы слились в единое, превратились в линии, переплетающиеся друг с другом и сменяющие друг друга.
Он почувствовал запах мха и плесени, запах влаги, разлагающегося мусора. Подступил страх.
Ты умер. Но ты живой. Держись, пацан.
Твари божии помогут тебе, пока есть силы. Мы далеко от дома, твой дружок оторвал нас, притащил с собой, оставил здесь. Мы выдохнемся рано или поздно, если не сможем питаться, но надежда есть, пацан. Ты и мы выберемся, рано или поздно.
Капустин беззвучно закричал. Он не чувствовал боли, но знал, что придавлен камнями, засыпан землей, похоронен – не живым, но мертвым. Первые насекомые уже копошились в его теле, исследовали, звали других на славный пир мертвой плоти.
Нам надо продержаться. Не ссы, пацан. Выберемся.
Чувствуешь? Мы внутри тебя! Мы единое целое!
У него сломались ребра, и ворох тяжелых камней провалился внутрь, заполняя тело. Что-то звонко лопнуло, муравьи прыснули в разные стороны, изучая, щекоча. Хотя, наверное, щекотка осталась только в его воображении.
Перед глазами крутился бесконечный сериал из лиц. Старухи, дети, подростки. Охотники, ведьмы, девственницы, купцы, случайные прохожие. Все те, кто находил камни. Кто имел счастье взять в руки тварь божию, напитаться ее энергией, почувствовать первородную силу природы.
Мы все твари божии, и нас много. Рассыпаны по миру, валяемся под ногами, а еще растем, развиваемся, размножаемся. Как любая тварь природы, как каждый живой организм на земле.
Он чувствовал тепло камней внутри себя. Парадоксально, но именно чувствовал, а не воображал. Камни держали его живым, не отпускали тонкую дрожащую нить, которой Капустин зацепился за этот мир.
Он пытался плакать, но не смог. Ему было жалко себя, родителей, сестру. Он боялся оказаться в бесконечной темноте – а темнота была близко, ее холод дышал в спину, морозил затылок. Темнота приходила каждый день в виде насекомых, мышей, птиц, доедала его плоть и терпеливо ждала, когда у Капустина иссякнут силы.
Но с ним были твари божии. Лучшее, что случалось в этой жизни.
Их голоса постепенно становились тише, тусклее. Тепло отступало, и мертвое тело заполнял ненавистный холод. Капустин знал, что в его сознании время остановилось в феврале, на изломе южной зимы, когда снег в лесу уже начинал подтаивать, а лед в реках становился предательски
