– А разве это имеет значение? – парировала она. – Я профессионал, а твоя история – самая большая сенсация недели. – Она одарила его ослепительной улыбкой. – Не вижу смысла упускать такую возможность.
– Действительно. Начнем сразу, или хочешь сначала выпить кофе?
– Ничего не надо. Спасибо. – Лиз подошла к столу у окна и села, достав бумагу, ручку и небольшой диктофон.
– А это зачем? – нахмурился Джуд.
– Можно прокрутить назад, если что-то будет непонятно. Главное, чего я не хочу, так это неправильно тебя процитировать или ошибочно истолковать твои слова.
– Боже упаси! – взмахнул он руками. – Жаль, что твоего диктофона не было с тобой, когда мы были в бунгало. Это могло бы сэкономить нам обоим время.
– Я тогда не работала, а была в краткосрочном отпуске по разрешению редактора.
– Ты считаешь, что заслужила его? – Он откинулся на спинку стула. – Ты считаешь, то, чем ты занимаешься, имеет какую-то ценность?
– Я считаю свою работу такой же необходимой, как и та, которую выбрал ты, чтобы заработать на хлеб, – отрезала она. – Мы оба наемные работники. А ты теперь выставлен на продажу. В чем разница?
– Что ты имеешь в виду, говоря, что я выставлен на продажу?
– Я говорила с человеком, который подписывает чеки, и тебе, и мне. Может, начнем оправдывать деньги, которые он нам платит?
– Можно и так. – На его скулах появилась краска – он явно начинал злиться. – Так как же ты определишь то, что проделывала со мной в бунгало? Как сверхурочную работу?
– Как неизбежное зло. – Его слова глубоко ее задели, и ей захотелось нанести ответный удар. – А как вы определите гонорар, который получите за свою историю, мистер Дэрроу? Как заработанный кровью? Вам ли говорить о тридцати сребрениках? – с презрением добавила она. Вставив кассету в диктофон, она открыла блокнот. – Можем мы наконец перейти к делу?
– Думаю, что можем.
– Прекрасно. Давайте начнем с некоторых личных деталей. Что вам нравится из еды?
– Вы знаете об этом почти все – или уже забыли? – Его тон жалил ее как оса.
– Тогда прошу вас освежить мою память для протокола.
Она очень надеялась, что, как только они начнут говорить, все пойдет как надо. Что ее профессионализм возьмет верх и ей удастся отодвинуть на задний план их личные отношения.
Однако резкие односложные ответы Джуда не способствовали тому, чтобы напряженная атмосфера хотя бы немного разрядилась.
Наконец она отложила ручку и выключила диктофон.
– Я передумала насчет кофе.
Джинджер спустился в кафе и принес им кофе в номер.
– Как идут дела, дорогая? – тихо спросил он, когда она открыла ему дверь.
– Хуже некуда, – ответила она одними губами.
– Этого я и боялся. С тех пор как вы вчера ушли, он места себе не находит. Но если бы я прошел через тот ад, через который прошел он, я бы тоже не хотел, чтобы мне об этом напоминали.
– Ему за это хорошо заплатят.
– Это что-то меняет?
Лиз невольно сжалась под его испепеляющим взглядом.
Джуд сидел, откинувшись на спинку стула и закрыв глаза. Она разлила кофе по чашкам и поставила одну перед ним.
– Нам надо поговорить.
– Я думал, мы уже говорим, – пожал он плечами.
– Нет, я задавала вопросы, а ты отгородился от меня стеной. Если таков твой план, мне следует напомнить тебе, что никто тебя не заставлял брать деньги у нашей газеты. Ты мог продолжать молчать или скрываться до тех пор, пока журналисты от тебя не отстанут.
– Но, как ты уже догадалась, деньги оказались слишком притягательной силой. Я смогу перестать быть героем и для разнообразия начать читать о подвигах других людей, может быть, даже в твоей газете.
Лиз натянуто улыбнулась:
– Но если ты не пожелаешь сотрудничать с нами, то и денег не получишь. Я уверена, что ты подписал контракт. Настоятельно рекомендую тебе внимательно прочитать то, что в нем написано мелким шрифтом.
– А вам не кажется, дорогая мисс Арнолд, что вы просто не умеете брать интервью?
– Ну, это легко исправить. Позвоните моему редактору и потребуйте, чтобы меня заменили.
– Сомневаюсь, что он это сделает. Придется нам с вами исправно нести службу вместе.
– Не понимаю почему. К тому же мне не нравится ваш способ ведения войны.
– Уж не пацифистка ли вы? В таком случае мы можем прекратить войну и вернуться к нашим великолепным методам мирного урегулирования.
– Урегулирования? – повторила она в недоумении, но потом увидела его улыбку и полный чувственных воспоминаний взгляд серых глаз.
Кровь бросилась ей в лицо.
– Ты негодяй! Да скорее ад покроется льдом, чем я…
– Зачем же так злиться? Тебя ведь не мучили угрызения совести, когда ты легла ко мне в постель. Я думаю, что это идеальный компромисс – мое сотрудничество в ответ на твое. – Он кивнул в сторону спальни: – Там огромная кровать. Почему бы нам не воспользоваться ею прямо сейчас? Если ты меня хорошенько попросишь, я даже разрешу тебе положить включенный диктофон на подушку.
Лиз закрыла блокнот и швырнула его в сумку.
– Куда-то собрались?
– Ага. Я только что вспомнила, что у меня назначена встреча.
– Вы же не бросили свой лагерь беженцев, когда там стало слишком неспокойно?
– Нет. Но мне очень хотелось. И этот лагерь останется со мной – буду ли я спать или бодрствовать – на всю жизнь. Но я не жду, что вы это поймете.
Он был в ярости, но все еще сдерживал себя.
– Только не надо говорить это мне, леди. Никогда не смейте так говорить – и вы знаете почему. Вы были со мной ночью, обнимали меня и утешали. А потом продали этому грязному подонку Дункану Уайту! Так что вы от меня ждете? Рекомендации на повышение в должности?
– Я никогда не говорила про вас Дункану, даже имени вашего не упоминала! И если бы я знала, что он за мной шпионит, я бы и близко к вам не подошла. Хотите верьте, хотите нет, сейчас это уже не важно. Дункан не имеет никакого отношения к вашей сделке с Клайвом. Вы сами себя продали.
– И за хорошие деньги. Может, лучше объявим перемирие?
– На каких условиях на сей раз? И каков будет мой интерес?
– Возможно…
– Кстати, как насчет процентов от пары сотен тысяч фунтов? Об этом тоже стоит подумать.
– В первую очередь.
– Не знаю, каким экстравагантным титулом вы сами себя наградили, но я предпочитаю термин «наемник». Он вам подходит как нельзя лучше.
– Давайте обсудим терминологию, когда придет время.
– Только без меня.
– Ошибаетесь. Потому что вы не уйдете. Во всяком случае, не навсегда. Вы ведь не только журналист, Лиззи. Вы женщина, и у вас есть вопросы, не имеющие никакого отношения к газете, но на которые вы хотели бы получить ответ.
