– Иди к выходу, – раздельно приказал мне Павел, подталкивая в спину. В глазах его разгорались, знакомые волчьи огоньки. – Откроешь дверь, спустишься с крыльца, и сядешь в машину. Давай, двигай.
Не испытав даже малой толики удивления, я двинулась вперед в точности выполняя команду и постепенно ситуация начинала проясняться. Он пришел за мной. Каким образом он узнал, где меня нужно искать, как проник в этот вывернутый наизнанку рай?.. Я даже не задала себе этих вопросов. Он просто пришел. И сейчас ввязывается безнадежную драку с выбегающими на крик Великого гуру белозерцами. Дежа вю. Совсем недавно на этом самом месте я фурией кидалась на сектантов, и многим таки показала небо в алмазах. Так почему же я послушно иду к двери, когда он остается за моей спиной, – один против тридцати?
Из омута счастья выплывать оказалось куда труднее, чем из настоящего омута. Ничего. Я выплыву. Выплыла тогда, выплыву и сейчас. Мне бы только схватиться за соломинку. Но соломинка все не находилась. Используемая для «разгонки» ненависть не могла даже на йоту внедриться в мое блаженное состояние. Жажда жизни, стремление к свободе, все эти слова были пустыми оболочками, и не имели ко мне никакого отношения. И я все шла вперед, слыша позади себя гортанные вскрики, отлетающих от Павла братьев. Я должна вернуться… Нет, я никому ничего не должна. Мне сказали идти, и я иду. Мне все равно. «Но если все равно, то можешь и не идти? – попыталась я вступить в диалог с самой с собой. «Могу», – ответила я сама себе, и остановилась. Но на этом дело и кончилось: никакими уловками я не могла заставить себя повернуться помочь человеку, которого лю… Которого что? Соломинка нашлась. Любовь зла – она и в рай протиснется, чтобы как следует тебя помучить.
Один Бог знает, каких усилий мне стоило развернуться, и на прямых ходулях, в которые превратились мои ноги, двинуться к кипевшей вокруг Павла схватке. Именно вокруг – коридор был достаточно широк для того, чтобы его сумели взять в кольцо. Несколько человек уже неподвижно лежали в этом кольце, и, пожалуй, ляжет еще столько же, прежде чем бывший омоновец упадет сам, пропустив чей-то внезапный удар. Если я не успею к нему пробиться.
Я не успела. Успела только увидеть, как занесенная над головой Павла плеть пошла вниз, и удар металлического шарика пришелся как раз на пересекающий темя шрам. Павел рухнул на пол беззвучно. Зато братья радостно возопили, и набросились на упавшего, устроив настоящую кучу-малу.
– Вот и все. А ты боялась… – услышала я совсем рядом сухой смешок. И медленно, словно преодолевая сопротивление километровой толщи воды, выкинула вперед сжатую в кулак руку, целясь прямо в кадык Бекетова, вытирающего трудовой пот. Ему не составило большого труда увернуться, и ответить таранным ударом, превратившим мое солнечное сплетение в жидкий холодец. Напрасно я открывала и закрывала рот в безрезультатных попытках глотнуть живительного воздуха – мышцы отказывались подчиняться. И едва последние молекулы кислорода покинули легкие, как меня неудержимо потянуло вниз, под ноги человека, которому не следовало родиться на этой земле.
Глава седьмая
Удар был так силен, что воздуха мне не хватало, даже когда я очнулась. В отличие от прошлого возвращения на грешную землю на этот раз все было как-то не так. Я стояла. И не падала только потому, что прочные веревки до боли крепко притягивали меня к столбу. Преодолев сопротивление слипшихся ресниц, я буквально продрала глаза, и сразу увидела Павла. Он стоял в каких-то полутора метрах от меня, прикрученный к точно такому же столбу, а между нами умудрился втиснуться одетый в телогрейку Бекетов. И телогрейка эта была совсем не лишней на тридцатиградусном морозе, превратившем мое занемевшее тело в бесчувственную колоду.
– Очнулась? – участливо осведомился он, поворачиваясь в мою сторону, и в силу своего небольшого роста заглянул мне не в глаза, а в потрескавшиеся губы. – Интересно, сколько же спасателей на мою голову свалилось? Табунами, что ли, ходите? Предупреждаю, у меня на всех беседок не хватит.
Тут до меня дошло, что мы с Павлом привязаны к столбам, поддерживающим крышу выполненной в индийском стиле беседки. Обрамляем вход, так сказать. Тоже мне статуи нашел, любитель ледяных фигур! Стоило только подумать об этом, как Бекетов продолжил:
– Но вот вас двоих в моей коллекции точно не хватало. – Он махнул перчаткой в направлении сборища прозрачных богов и богинь, искрящихся под матовыми электрическими шарами. – Ты, Ника, будешь Кали – богиней смерти и разрушения. Никогда не забуду, как ты моих несчастных лакшми приложила. И они тоже не забудут, поверь. А ты, парень, за Шиву сойдешь. Был такой бог у мудрых индусов. Тоже танец смерти и разрушения танцевал, да так, что мало никому не казалось… Совсем как трем нашим братьям, которые после твоих ударов до сих пор в отключке валяются.
Улыбка выползла на разбитые губы Павла змеей подколодной. И это очень не понравилось Великому гуру. Чтобы стереть ее с лица бывшего омоновца, он с разворота ударил Павла под дых и, как ни в чем не бывало, повернулся ко мне.
– Твоя сопротивляемость препарату просто поразительная. Всего час прошел, а у тебя уже ни в одном глазу. Я, пожалуй, не отказался бы продолжить эксперимент, но не хочу рисковать. Потому что не знаю, сколько еще отважных спасателей может явиться за тобой. И за ним.
Бекетов дернул плечом в направлении коттеджа, и я увидела, как двое братьев-братков выводят из двери согнутого в три погибели Хуана, протискиваются мимо меняющих замок послушников, и прикручивают моего брата к ближайшему фонарному столбу. Увидеть-то увидела, но быстро отвела глаза. Смотреть на Хуана было еще страшнее, чем на Павла. Потому что попал он в руки Великого гуру на половину суток раньше, чем Павел Челноков.
Увидев меня, Хуан захлопал глазами, и выдал по-испански такое, что на русский лучше не переводить. Но он перевел, как только немного пришел в себя. Получилось не слишком разборчиво – губы Хуана больше напоминали кровавые лепешки. Похоже, Иннокентий Бекетов вспомнил былые увлечения, и использовал моего брата вместо боксерской груши.
– Где Эля? – Мне, наконец, удалось разобрать вопрос кубинца.
– Убежала. – Я попыталась улыбнуться ему, сверхусилием растягивая сведенные морозом губы.
– Но не добежит, – «успокоил» Хуана Бекетов. – По весне оттает где-нибудь. Вам повезло больше: вы прямо здесь оттаете. Девочки!
Четверка верных «лакшми», в одинаковых ярко-красных пуховиках, вывернула откуда-то слева, и я содрогнулась от холода, бросив беглый взгляд на то, что они притащили. Нет, вру. Холод тут был ни при чем – я содрогнулась от страха. Каждая «лакшми», пыхтя от натуги, поставила на гладко утоптанный снег два ведра, до краев наполненных речной водой, масляно поблескивающей в электрическом свете. Вот теперь мне стало все понятно. Великому Кеше показалось, что его ледяное творчество нуждается, так сказать, в правде жизни. Поэтому он решил опробовать на нас новую методику получения ледяных фигур.
Я думала, что Бекетов прикажет телохранительницам окатить нас водой, но ошиблась. Не доверяя создание шедевров даже ближайшим помощницам, он с кряхтением наклонился, и под наше гробовое молчание одним махом выплеснул ведро ледяной воды на стиснувшего зубы Павла. Глядя, как сбегают окрашенные кровью струйки по груди небезразличного мне человека (багровую хламиду с него давно сорвали), я с ног до головы покрылась частыми мурашками. И даже не сразу заметила, что Бекетов пристально смотрит на меня.
– Это тебе еще аукнется, – заявила я, не в силах оторвать взгляд от ползущего вверх двадцатилитрового ведра.
– Не думаю, – покачал головой Великий гуру, выплеснув часть воды себе на валенки. – К завтрашнему вечеру вы обрастете такими ледяными слоями, что никто никому и в голову не придет задуматься о начинке.
Иннокентий Семенович жизнерадостно улыбнулся, и медленно, тоненькой струйкой, начал лить воду мне на темя. Поглощенный актом творения, он даже не замечал тяжести воздетого над головой ведра, и внимательно наблюдал, как алмазные капли ползут по моей коже, тут же превратившейся в гусиную.
– Ее-то хоть отпусти, извращенец! – не выдержал Павел.
– Отпустить такое украшение? – усмехнулся Бекетов, продолжая поливать меня ровной тонкой струйкой. – Она будет лучшей моей фигурой. Так, по крайней мере, я смогу любоваться ею без опасения проснуться со свернутой шеей.
Когда ведро опустело, мне удалось немного перевести дух. Как выяснилось, все это время я почти не дышала.
– Да пошел ты, – совершенно безразлично заявила я Бекетову. Похоже, его отрава не до конца выпустила меня из райского равнодушия.
– Конечно, пойду, – согласился Великий Кеша. – Вот, только не привык я работу на середине бросать.
Ледяной душ из третьего ведра окатил Хуана с ног до головы. Затем пришел черед остальных пяти ведер. А так как восемь на три без остатка не делится, то мне досталось на одно ведро меньше, чем Павлу и Хуану.
