— Вы не знаете?
Хорошенькое личико перекосила гримаса.
— Саша уехал. Его подставили, очень сильно. Отобрали все: дом, дачу, квартиру, машины, валюту, фирму, все. Он ничего не смог спасти. Я пока живу с его мамой, здесь недалеко. Работаю на прежнем месте, хорошо, что приняли обратно.
— Где?
— В универмаге, продаю парфюмерию и косметику. Мы ведь с Сашей там и познакомились.
Арине стало жаль эту яркую птичку.
— Как ужасно. Но вы держитесь молодцом.
— Спасибо. К хорошему быстро привыкаешь. Первое время думала, что сойду с ума. Свекровь меня то ругала, то успокаивала. Я не одна. Мы с ней дружим.
— А что стало с Басмачом? С вашими зверюшками?
Спросила Арина участливо.
— Собак почти всех удалось пристроить в поселке. Нам ветеринар помогла, знакомая. Да вы должны помнить ее. Конечно, должны. Федор ее отыскал, когда спасли Изауру. Кошка, кстати со мной, то есть с нами. Басмач не остался у новых хозяев нашего дома, не захотел. Его муж вашей подруги пристроил к кому-то в деревню, кажется на пасеку. Бедный дед, я его почти любила. Вроде бы ему живется сносно. Не как у нас, конечно, но сносно. Он меня все утешал: «Не плачь, красавица, глазки красные, нехорошо. Муж у тебя как кот, упадет на четыре лапы. Назад старика возьми тогда. Ладно?» Замечательный дед. Шайтана с собой забрал. Кажется все. А как вы?
— Работаю помощницей по хозяйству. Немного горничная, немного кухарка, немного прачка.
— Ясно.
— А кому легко?!
Сказали они одновременно наполовину серьезно, наполовину шутя. У Арины потеплело на сердце. Она уважала тех, кто держался на плаву и бодрился не смотря ни на что. Вот только…Федор. Федор. Что с Федором. Уж у него то все должно быть замечательно.
— Заходите ко мне в магазин, поболтаем. В конце концов, мы с вами живы-здоровы. Не то, что некоторые. Ужасный год. Столько людей погибло. Таких людей! Федор вот тоже пропал в своей Африке, или где? Вы ведь с ним не поладили тогда. Классный был мужик.
— Был?
— А что вы думаете? Как пропадают во время войны или беспорядков? Что там было переворот? Я не помню… Революция?
Она продолжала щебетать. Арина переспросила еле слышно.
— Пропал? Пропал? Федор?
Обледеневший асфальт покачнулся, вздыбился и ударил по лицу. Из пакета сюрреалистическим натюрмортом вывалились на снег мандарины и яблоки. В голове вспыхнуло и взорвалось солнце.
Криком замерзшим вспоров сеть тишины.Я уверяю себя, что в случившемся нету вины.Ни единой капли, миллиметра, грамма.Нет моей вины, как ни странно.Нет. Совершенно. Абсолютно. Точно.Минуты складываются в одинокие ночи.Ветер перелистывает судьбы страницы.Господи, может все это мне снится?!Лишь мимолетность чудовищного кошмара…Пусть все пройдет. Сумасшедший подарокВымаливаю. Напрасно ли, ответствуй!Победи Дракона единственным жестом.Разгони тучи взмахом ресниц небрежным.Пусть все вернется к понятию ПРЕЖДЕ.Пусть он живет. Пусть даже любит другую.Господи, эту чашу не донесу я…До губ. Испить не смогу. Не по силам.Более ничего не прошу……. И никогда не просила.Пусть смеется, дышит, целует. Тебе ничего не стоит!!!!!!!Пусть он будет. Все остальное пустое.
* * *
— Арина! Арина. Ты меня слышишь?
Кто-то шлепал ее по щекам, теребил, приоткрывал веки.
— Арина!
Она застонала от нежелания возвращаться обратно. В мир, где больше не было ЕГО. В мир, который перестал быть нужным. В мир, который обходился с ней неоправданно жестоко.
— Арина!
По лицу потекли слезы. И сразу, селевым бурлящим потоком на сознание обрушились чрезмерно громкие голоса врачей, режущий глаза, ядовитый свет лампы, прикосновения чужих рук и боль.
— Вася?
— Ну, вот и молодец.
Растолстевший, пышущий теплым оптимизмом, он наклонился над плывущей каталкой, погладил восковой лоб девушки.
— Разве так можно, дорогуша! Пропала, не звонит, не приходит! На тебе, Вася сюрприз. До чего себя довела! Я тебя не сразу узнал.
— Ба…
— Что?
— Бабушка. Одна…
— Не горюй. Я к ней пошлю пару студенток. Помоют, накормят. Ключи где? В сумке?
— В кошельке.
— Ага. Где ее сумка? Мария Петровна, Мария Петровна! Вызывайте реанимацию! Быстро! Эй, дорогуша….
Она провалилась в ласковую тишину. Подхваченная переливающимися полосами света, заскользила вниз по наклонному желобу, стены которого вытянулись, сомкнулись, образовав трубу. Скорость падения и время перестали существовать. Тишина переросла в вибрирующую молчаливую предгрозовую. Пространство свернулось, скомкалось, сжалось в точку и исчезло.
* * *
Арина поняла, что лежит на зеленой доброй траве. Вдалеке плывет, заполняя собой прозрачный воздух, негромкая нежная мелодия. И голос, ласковее которого представить невозможно, обращается к ней.
— Бедная моя…
Лицо, склоненное над Ариной, правдивое в каждой линии, ясное, светлое, Славянское… Русые волосы, заплетенные в косу, уложены высокой короной. Длинная белая шея, молочно-белая и покатые плечи, не прямые с выступающими косточками, а мягкие, округлые… теплые. К такому хорошо прильнуть и вздыхая, поведать самые сокровенные или тяжелые мысли.
— Бедная моя… внученька.
— Бабушка?
— Все будет, все о чем мечтала. Твое терпение и доброта, мои молитвы, ЕЕ милость. Не печалься, детонька. Все будет. И обо мне не плачь. Он тебя любит. Твой грешник. Станете двумя крыльями. А сюда не спеши. Успеется. Редко кому удается обрести себя целиком и взлететь. Ты заслужила. А он — нет. Но он будет прощен, для тебя, ЕЮ. Ступай, не холодей только сердцем, неразумная моя. Ступай.
— Бабушка.
— Мне легко теперь. И ты не плачь.
— Бабушка?
Трава выросла, обняла шелково, убаюкала, запеленала в кокон. Далекая песня, доброй рукой дотянулась, погладила, подняла. Вспыхнул брызгами невероятно белый свет. Распахнулся навстречу, сжался, втягивая, и понес вдоль берегов спокойной реки. Мимо. Вверх. Обратно?
* * *
— Арина.
— Арина.
— Арина. Вот и умничка. Вот и молодец. А то помирать собралась. Тридцать первого декабря. Другого времени не подобрала? Мы тут намылились спокойненько попьянствовать, ну спасибо дорогая, удружила. Больше копыта не отбрасывай. До нового года два часа осталось. Народ как раз успеет картошку с огурцами на стол поставить, хлеб нарезать… чай заварить. В реанимации тоже люди работают. Дай им передохнуть, праздник отметить. Идет?
— Ба…
