Стоп! Минуточку. Так ли уж и не может?
Кое-что может, хоть и с заткнутым ртом.
Томми принялся во все горло храпеть. Глаза он закрыл, прикидываясь крепко спящим на случай, если поинтересуется Эпплдор. И громко, прерывисто храпел и храпел...
Краткий всхрап, еще один краткий всхрап, еще один – остановка – и долгий, протяжный раскат, еще один и еще один – остановка – и снова краткий всхрап и еще один и еще...
2
Таппенс оставила Альберта в большой тревоге. С возрастом он стал медленнее соображать, но сообразив, твердо стоял на своем. Теперешнее положение вещей он считал неправильным.
Начать с того, что война – это никуда не годится.
Ох уж эти немцы, думал Альберт огорченно, но без особой злости. Кричат Гитлеру «Хайль!», маршируют гусиным шагом и расползлись по всему миру, бомбят, расстреливают мирных жителей из пулеметов и вообще всячески отравляют людям существование. Их, конечно, надо остановить, тут двух мнений быть не может – но до сих пор что-то ни у кого не получается.
Или взять миссис Бересфорд – такая прекрасная женщина, другой ей подобной не сыщешь, а ввязалась в опасное дело, да еще мало ей, затеяла такое, что еще того опаснее. Как ее остановишь? Ему, Альберту, это не под силу. Вздумала схватиться с пятой колонной, хотя они, видно по всему, злодеи без стыда и совести. И среди них есть даже урожденные англичане, подумать только. Позор!
А шеф, который один умел ее осадить, когда она уж очень зарвется, куда-то, невесть куда подевался.
Нет, это Альберту совсем не нравилось. Не иначе как и тут эти немцы подгадили.
Альберт не был склонен к глубокомыслию. Как большинство англичан, он, проникшись одной какой-то мыслью, упрямо держался ее и копал, копал, покуда не докапывался так или иначе до сути. Вот и теперь, придя к выводу, что необходимо отыскать шефа, он принялся за поиски с неотступностью, характерной разве что для верного пса, разыскивающего хозяина.
Определенного плана действий у него не было. Он просто начал с того, с чего всегда начинал, когда требовалось отыскать куда-то запропастившуюся женину сумку или свои очки. А именно, вернулся к тому месту, где видел потерявшийся предмет последний раз.
В данном случае про Томми было известно, что он ужинал у капитан-лейтенанта Хейдока в «Привале контрабандистов» и возвратился оттуда: последний раз его видели входящим в ворота «Сан-Суси». Поэтому Альберт поднялся в гору до пансиона и постоял минут пять, выжидательно разглядывая ворота, но, поскольку никакая догадка в голове у него так и не блеснула, он вздохнул и побрел дальше вверх по косогору к «Привалу контрабандистов».
А раньше на неделе Альберт посетил кинотеатр «Узорный» и находился под сильным впечатлением от фильма «Странствующий менестрель». Вот это романтика так романтика! Его поразило сходство сюжета с его собственной судьбой. Он ведь тоже, как тот верный Блондель в исполнении Ларри Купера, блуждает в поисках своего плененного господина[72]. Как Блондель, он в прежние времена бился с врагами плечом к плечу с господином. И теперь, когда господина изменнически предали, кроме него, верного Блонделя, некому его отыскать и возвратить в любящие объятия королевы Беренгарии.
Альберт вздохнул, вспомнив чувствительную песню «О Ричард, mon roi[73]», которую верный трубадур[74] с таким чувством исполнял под стенами замков. Жаль, что сам Альберт не мастер схватывать мотивы. Сто раз должен прослушать, пока запомнит. Он сложил губы трубочкой. Что бы такое попробовать насвистеть? Последнее время в моду опять вошли старые песни.
Ты – моя единственная,Других для меня нет.И я твой единственныйНа весь белый свет.
Альберт остановился перед белыми воротами «Привала контрабандистов». Вот сюда зашел шеф, приглашенный к ужину.
Он прошел еще немного вверх по косогору и завернул на голую вершину холма. Ничего тут нет. Только трава, и пасутся овцы...
Внизу под ним раскрылись белые створки ворот, и на дорогу выехал автомобиль. За руль сел крупный мужчина в брюках-гольф. Рядом с собой он положил сумку с клюшками, развернулся и покатил под гору. Это, надо полагать, сам капитан-лейтенант Хейдок и есть, сказал себе Альберт.
Он снова спустился с холма и стал осматривать «Привал контрабандистов». Неплохой домик. Хороший сад. Вид на море. Альберт поглядывал с одобрением, напевая под нос: «Я бы столько тебе сказал...»
Из боковой двери вышел человек с тяпкой и скрылся, нырнув в калитку. Альберт сразу заинтересовался – он тоже выращивает у себя за домом настурции и немного салата. Он подошел ближе и проскользнул в открытую калитку. Да, ухоженный садик, ничего не скажешь. Он не спеша пошел в обход. Несколько ступеней вели вниз на ровную площадку. Там был разбит огород. В огороде копался тот тип с тяпкой. Альберт постоял, глядя сверху, что он делает. Потом обернулся посмотреть на дом. Неплохой домик, еще раз сказал он себе. Для морского офицера в отставке лучше не придумаешь. Значит, в этом доме вчера ужинал хозяин...
Альберт не спеша обошел здание. Он разглядывал его, как раньше ворота «Сан-Суси», выжидательно, словно рассчитывал получить подсказку.
Альберт шел вдоль стены и тихонько напевал – современный Блондель в поисках своего господина.
«Я бы так тебя обнимал-целовал, я бы столько тебе всего сказал, – напевал себе под нос Альберт. – Я бы столько тебе всего сказал, я бы так тебя обнимал-целовал...»
Опять сбился, этот припев он уже пел вроде.
Эге, надо же! Капитан-лейтенант, оказывается, держит свиней. До Альберта донеслось протяжное хрюканье. Странно, кажется, будто идет из-под земли. Ну кто же содержит свиней в подвале?
Нет, это не свиньи. Это, похоже, кто-то задает храпака. Человек вздремнул в подвале. Время как раз подходящее. Но вот место? Странное место для сна. Гудит что твой шмель. Альберт пошел на звук. Вот он откуда раздается, этот храп. Из оконца, забранного решеткой. Хр, хр, хр, хрююююю, хрююююю, хрююююю, хр, хр, хр. Странный какой-то храп, что-то он напоминает...
– Эге! – сказал Альберт. – Да это морзянка, вот что это такое! «SOS». Точка, точка, точка, тире, тире, тире, точка, точка, точка.
Он быстро огляделся. И, встав на колени, по чугунной решетке на подвальном оконце тихонько отстукал ответ.
Глава 13
1
Хотя спать Таппенс легла в приподнятом настроении, пробудившись в предрассветный час, когда бодрость нашего духа бывает на спаде, она почувствовала на сердце невыразимую тоску.
Однако, спустившись к завтраку, она снова приободрилась, так как увидела у своего прибора письмо. Адрес на конверте был выведен нарочито неуклюжим почерком. Это не было сыновним посланием от Дугласа, Реймонда или Сирила, которые она регулярно получала заботами Департамента вместе с остальной сфабрикованной корреспонденцией – сегодня утром, кроме письма, пришла только цветная открытка с изображением песика и с краткой надписью: «Прости, что долго не писала. Все благополучно. – Моди». Таппенс ее отложила и вскрыла конверт. В письме было написано:
«Дорогая Патриция!
Здоровье тети Грейс, к сожалению, резко ухудшилось. Врачи не говорят прямо, что дни ее сочтены, но, боюсь, надежды никакой. Если ты хочешь успеть с ней повидаться, я думаю, тебе лучше всего приехать сегодня же. Если ты приедешь поездом 10.20 до Ярроу, тебя будет встречать друг с машиной.
Будет приятно снова увидеться с тобой, дорогая, хотя и по грустному поводу.
Твоя Пенелопа Плейн».
Таппенс едва удалось скрыть радость. Вот спасибо, милая Пенни! Придав своему лицу траурное выражение, Таппенс тяжко вздохнула и положила письмо на стол. Двум присутствующим за завтраком соседкам, миссис О'Рурк и мисс Минтон, она передала содержание письма, подробно рассказала про тетю Грейси, какая она мужественная, как спокойно относится к бомбежкам и к приближению смерти от тяжелой болезни. Мисс Минтон полюбопытствовала, что у нее за болезнь и каковы симптомы, и с воодушевлением привела в пример болезни своей кузины Селины. Таппенс слегка смутилась, поколебалась между водянкой и диабетом, но в конце концов все-таки выбрала «неприятности с почками». А миссис О'Рурк живо поинтересовалась, не принесет ли ей кончина старой родственницы каких-нибудь материальных благ, и услышала в ответ, что ее меньшенький, Сирил, всегда был у тети Грейси любимым внучатым племянником, и к тому же он ее крестник.
После завтрака Таппенс позвонила портнихе и отменила назначенную на сегодня примерку юбки и жакета, а затем разыскала миссис Перенью и предупредила, что, возможно, ближайшую ночь или две не будет ночевать дома.
Миссис Перенья выразила принятые в таких случаях соболезнования. Вид у нее был усталый, озабоченный и подавленный.
– Все еще никаких известий о мистере Медоузе, – поделилась она с Таппенс. – Как это все странно, не правда ли?
