Иван вылез, как только снаружи все затихло. Он выглянул из-за бетонного куба шахты, осторожно огляделся. Кажется, кумора убралась восвояси. У стены двое курумканов доедали останки собаки. Один из них злобно глянул на Ивана, предупреждающе зарычав, но Иван и не собирался приближаться к ним. Он поднял с земли дробовик, проверил. На душе сразу стало спокойнее. От куморы эта штука не избавит, помнил он, но вот курумкана можно убить с одного выстрела. Иван обошел вентиляционную шахту по кругу и, стараясь не шуметь, перелез через пролом в заборе, оставшийся от куморы. Сильна, однако, была тварь… За забором оказался проезд между двумя заводами.
Иван вышел на середину пустынного проезда, подумал, задрал голову и, оглядев небо над крышами, повернул налево: ему показалось, что шоссе в той стороне, где сгущалась сумеречная мгла.
На кольцевой он оказался минут через двадцать — взобрался на нее по пологому съезду. В этой части Москвы он никогда не бывал и поэтому с интересом рассматривал простирающийся перед ним вид. Скорее всего, его интерес подогревался тем, что только сейчас Иван по-настоящему понял: к прошлому возврата нет. Миру на самом деле наступил конец, и то, что Иван наблюдал вокруг, было всего лишь его останками.
Загроможденная разбитыми автомобилями эстакада метров на пятнадцать возвышалась над городом. В этом был свой плюс — здесь хищников было поменьше, но был и минус — от летающих тварей пришлось бы прятаться за перевернутыми машинами или внутри их, а подобное укрытие смущало ненадежностью. Пока он озирался, прикидывая маршрут, его взгляду предстала мрачная картина: такого количества покореженного металла, что всего несколько дней назад воплощал тщеславное человеческое благополучие, которого, как казалось, в том, прошедшем, мире, должно было хватить надолго, он не видел ни на одной войне.
— Надолго не хватило… — вслух подумал Иван и двинулся вперед, лавируя между машинами и поглядывая на небо.
Да, всего благополучия этого мира роскоши, мира удовольствий, мира развлечений, мира, нацеленного на удовлетворение любых человеческих прихотей и желаний, всего богатства этого мира, его военной мощи, его идей и людей не хватило на то, чтобы остановить Бога, когда Тот решил, что история человечества закончилась. Финиш. И ни к чему ныне золото и бриллианты, яхты и вертолеты, роботы-слуги и достижения медицины, позволявшие самым омерзительным людям жить, обманывая время, так долго, что умирали они уже от скуки. Финиш — и никакая мощь ядерных боеголовок, смертельно опасных вирусов и отравляющих газов не в силах уберечь тебя от суда Божия. Финиш — и каждый отвечает только за то, что сделал он сам. В этой простенькой мысли, на взгляд Ивана, и заключалась вся катастрофа жестокого мира, но в этом была и справедливость. Справедливость для каждого.
«Как Бог это сделал? — думал Иван. — Нажал кнопку и свет погас? Или это произошло как-то иначе? Может, у него там есть какой-то небесный рубильник? Или генератор вселенской энергии? А быть может, осталась только одна Земля? Или вообще — одна только Москва и Московская область? А все остальное: планета Земля, солнце, звезды, галактики — все исчезло? Провалилось в дыру, схлопнулось в пространстве? Если вселенная началась с большого взрыва, быть может, сейчас она завершается обратным процессом? И все, наоборот, стремительно сближается, чтобы совершенно исчезнуть?»
Иван силился представить это и не мог, воображения не хватало. Несколько раз внизу он замечал стаи животных, а пару раз видел, как под эстакадой прошла кумора. «Неужели та же самая?» — удивился он. Но если Мария говорила, что кумора сбежала из зоопарка, значит, она была одна и, по странному стечению обстоятельств, двигалась параллельно Ивану. А еще Иван отметил, что его преследуют две собаки. Возможно, они шли за ним от вентиляционной шахты. Собаки были мелковаты и опасности для него не представляли. Ему даже показалось, что псы, лишившись вожака, следуют за Иваном как за новым вожаком или хозяином. Кто знает, что у них там, в собачьих головах, творится?
Иногда Иван оборачивался на собак, но особого беспокойства они не вызывали — у него есть дела и поважнее. Через пять километров он увидел долгожданную голубую эмблему батальона ООН и свернул с дороги. Он рассчитывал найти на базе оружие и, миновав пустырь, вернуться на шоссе на следующей развязке — так он сэкономит время и силы.
Иван беспрепятственно пересек контрольно-пропускной пункт, прошел мимо учебных полигонов и стальных ангаров, забитых дорогой, но совершенно бесполезной техникой, миновал вертолетную площадку, на которой застыли восемь знаменитых «Пираний». Теперь они стали металлоломом. А ведь как было бы здорово сесть и улететь сейчас к башням Тринити. И приземлиться на крыше одной из башен. И заняло бы это всего минут десять-пятнадцать. Но эти пятнадцать минут Иван потратил на то, чтобы отыскать склад с оружием. Наконец в одном из блочных зданий, Иван нашел арсенал. Он равнодушно прошел мимо ящиков с переносными зенитными комплексами, тем более не посмотрел в сторону реактивных: все это было неподъемно. Он искал хорошую штурмовую винтовку крупного калибра. Вскоре он нашел то, о чем мечтал: последнюю модификацию легендарной штурмовой винтовки Бундесвера «Heckler-und-Koch». Оставалось найти к ней патроны. Хорошо, что приемник винтовки был стандартным и в него можно было воткнуть любой ООНовский магазин. Иван нашел несколько «пакетов» — магазинов, соединенных между собой. Напоследок Иван прихватил несколько гранат, справедливо рассудив, что лишними они не будут. На этом он закончил, решив, что набранного веса и так предостаточно. В офицерских кабинетах Ивану посчастливилось обнаружить самое необходимое — обычные бумажные карты. Наверное, им он обрадовался даже больше, чем оружию. Плотно набив сумки и рюкзак, он закинул G-36 за плечо, взял в руки «Сайгу» и уверенно двинулся обратно. Собаки вертелись у КПП, поджидая Ивана, но стоило Ивану подойти поближе, как они бросились врассыпную. Иван обогнул шлагбаум и повернул направо — к пустырю. Привычный груз придавал уверенность, и Иван легко прошел километр до следующей развязки, по которой он собирался подняться на кольцо. До подъема оставалось метров триста, когда он случайно засмотрелся на кладбище. Что-то его смутило. Пораженный, он вытянул голову, пытаясь получше рассмотреть его сквозь заросли бурьяна, но вдруг застыл как вкопанный. Да, там, за низким заборчиком, действительно было старое кладбище. Было. Раньше было. Иван подошел к забору, чтобы поближе рассмотреть то, что не укладывалось в голове.
Все могилы были разрыты. Все до одной. Мертвецов не было. Зато были следы. Следы ног, которые начинались сразу же у разверстых могил и тут же исчезали, словно все, кто восстал из мертвых, воскреснув, сразу же поднялись на небо. Кладбище было очень старым, многие надгробные плиты и памятники покосились, а некоторые обрушились и были втоптаны в землю. Несколько уцелевших крестов виднелись вдали, среди берез. Иван на мгновение закрыл глаза.
— Господи! Что же это?
«Что тогда отец Евлампий читал? — судорожно стал вспоминать Иван. — Вспомню? Нет?.. Вспомнил! „Не убоишися от страха нощнаго, от стрелы, летящия во дни, от вещи, во тме преходящия, от нападения и беса полуденнаго. Падет от страны твоея тысяча, и тма одесную тебе, к тебе же не приближится…“ И вот еще: „На руках возмут тя, да не когда преткнеши о камень ногу твою; на аспида и василиска наступиши и попереши льва и змия. Яко на Мя упова, и избавлю и: покрыю и, яко позна имя Мое“. Господи! Спасибо Тебе, ибо дал Ты мне еще один шанс, хотя знаю, что должен был я стоять перед Тобою, сир и наг, и нечем мне было бы прикрыть свои грехи. А так… Господи! Искуплю!»
Иван повернулся и, стараясь не оглядываться, почти бегом направился к шоссе.
Он заметил ее километров через пятнадцать, когда сделал пятиминутный привал в салоне большого автобуса, брошенного прямо на разделительной: маленькая фигурка, которая спокойно лавировала между автомобилями. Иван пригляделся: манерой двигаться существо напоминало человека. Так оно и оказалось. Когда тот подошел ближе, к своему удивлению, Иван обнаружил, что по шоссе идет ребенок, мальчик лет двенадцати. С каждым его шагом удивление Ивана росло: ему, взрослому человеку, прошедшему войну, было непросто выжить в новых условиях, а мальчик шел совершено один, без оружия и, казалось, абсолютно никого не боялся. Сперва Иван подумал, что это приманка. Но, внимательно оглядевшись, он не обнаружил ничего подозрительного. К тому же мальчик шагал так уверенно, что становилось ясно: он ничего не боится. Когда он подошел совсем близко, то Иван смог разглядеть на нем форму ювенального департамента. Это могло означать только одно: мальчик был воспитанником детского интерната.
Быть может, его родители были, как отец Евлампий, конви и власти решили, что растить ребенка лучше в интернате, под присмотром пасторов и опытных педагогов, а может, его родители были бедняками и не могли сами содержать ребенка — в подобных случаях детей тоже забирали в интернаты. Правда, часто туда же сдавали детей и люди побогаче — воспитывать своих отпрысков им было некогда. Евразийский Союз, как утверждала пропаганда, не делал различий между детьми разных социальных слоев и разных рас — их всех воспитывали в одинаковых условиях, в новой вере — «New Earth», или «Новая Земля».
