Я решительно направилась к двери, той, что справа, на мгновение замерла в недобром предчувствии и толкнула ее… Поначалу я даже не поняла, что передо мной, и только через несколько секунд смогла собрать разрозненные фрагменты в более-менее связную картину. Мухи, их было очень много, сбились плотной массой, взлетали, опускались, двигались… «Так вот что за гул я слышала», – успела подумать я, боясь, что меня немедленно стошнит от отвращения. В центре гостиной, а это была гостиная, стоял большой обеденный стол с остатками еды, давно превратившейся в гниющую массу. Стол был празднично накрыт, как бы нелепо это ни звучало. Я видела посеревшие салфетки с кружевом, аккуратно разложенные ножи и вилки, хрустальные фужеры, все в образцовом порядке. Праздник, который так и не начался. И которому хозяйка создала этот жуткий памятник из мух и отбросов.
«Сумасшедшая», – думала я, в очередной попытке справиться с тошнотой. Хотелось бежать отсюда со всех ног, вместо этого, закрыв на мгновение глаза и заставив себя успокоиться, я начала оглядываться с особым вниманием. На комоде рядом с телевизором подарок в красивой упаковке. На плечиках возле зеркала белое платье, на полу туфли, изящные лодочки. Паутина на окнах, на люстре и даже на стульях. Чтобы комната приобрела такой вид, должно пройти несколько лет. Господи, эта несчастная здесь живет? Видит такое каждый день? И я еще сомневалась в ее сумасшествии.
Взгляд мой упал на фотографии в рамках. На одной девушка лет пятнадцати, с длинными светлыми волосами, улыбается краешками губ. На второй та же блондинка с девушкой постарше. Они сидят обнявшись, на обеих венки из ромашек. Изумительная фотография. Обе девушки так хороши в своей бесконечной вере, что мир им непременно улыбнется и вслед за одним счастьем придет другое и будет длиться вечно… А я уже знала, ничего этого не случилось. Все рухнуло в один день и час, и счастье обернулось неутихающей болью, гнилью и гулом мух.
– Что же с тобой произошло? – пробормотала я, глядя на фотографию, там, где девушка была одна. И мгновенно почувствовала боль, точно кто-то ударил кулаком в самое сердце. Мука… долгая… несколько часов, нет, дней. Только через двое суток она перестала чувствовать. Я зажмурилась, пытаясь избавиться от видений, но они становились все яснее, все детальнее. Где-то льется вода, гладкие стены… колодец? И жизнь по капле уходит из истерзанного тела.
Я почувствовала, что сзади кто-то стоит, резко повернулась и едва не закричала, обнаружив за спиной жуткую старуху с перекошенным ртом. И только спустя несколько секунд поняла: ничего особо зловещего в женщине не было. Правую щеку раздуло – флюс, от этого лицо казалось перекошенным. Морщинистая кожа, седые волосы, коротко стриженные, светлые глаза смотрели с сочувствием.
– Напугала я тебя? – спросила женщина, слегка пришепетывая. – Пришла Ольгу проведать. Куда она делась-то?
– Ольга Павловна? – переспросила я, успев прийти в себя.
– Ага. Где хозяйка-то?
– Не знаю. Я стучала, дверь оказалась открытой…
– Вот что, пойдем-ка отсюда. – Женщина распахнула дверь и ждала, когда я выйду. – У меня от этой комнаты мурашки по коже. Давно убрать здесь хотела, но Ольга не дает. Оля! – громко крикнула она. – Ты где? Гости у тебя…
– Если дверь открыта… – начала я, но женщина только рукой махнула.
– Она ее никогда не запирает. Ни днем, ни ночью. С головой-то у моей соседки неважно. Приглядываем за ней, но много ли проку? Одной ей никак нельзя. Ее сестра к себе забирает, Ольга поживет у нее, поживет, а потом опять сюда. Сколько уж та с ней намучилась. В инвалидный дом сдавать жалко. Она бывает совсем нормальной, то есть вроде все понимает и ничего худого не делает. А потом вдруг ни с того ни с сего заговариваться начнет.
Мы успели выйти на улицу, женщина заглянула во двор дома и опять позвала:
– Оля, Оля, ты где? – Потом ко мне вернулась. – Надо сестре звонить. Хотя Веру, сестру-то, тоже понять можно, не веревкой же Ольгу привязывать, да и, если честно, и Вере отдых нужен. Это ведь не с ребенком малым сидеть, тут похуже.
Соседка устроилась на скамейке, оглядывая улицу в ожидании, когда появится Ольга. Я села рядом и просила:
– Давно это у нее?
– Как дочка пропала, так в мозгах и замкнуло, – вздохнула женщина.
– Пропала? Уехала куда-нибудь?
– Да какое там уехала, дитем совсем была. Аккурат в ее день рождения все случилось, пятнадцать лет исполнилось Любочке. Ольга ее одна поднимала, с мужем развелась, когда дочке три года было. Мать парализованная лежала, мужу все это надоело, он и сбежал. Нашел себе зазнобу на работе, а Ольга с больной матерью, с ребенком на зарплату медсестры жила. Тяжелехонько пришлось, потом мать умерла и осталась у соседки моей одна радость – дочка. Очень она ее любила, да и нельзя ее было не любить. Красавица, умница, училась хорошо, добрая, ласковая. Улыбнется – и на душе радостно становится. Не ребенок, а чистый ангел. Никогда о ней никто плохого слова не сказал. Девчонки, когда взрослеть начинают, бывает от рук отбиваются. Курят, бранятся, а то и того хуже. А с Любочкой никаких проблем, и подружки у нее подобрались ей под стать. Скромницы, и в пятнадцать лет все еще дети.
– На фотографии она с подружкой? – спросила я.
– Да, – вздохнула соседка. – Ко дню рождения дочки Оля так старательно готовилась. Сережки золотые ей в подарок купила, дом украсила, всего настряпала, гостей ждала. Люба должна была из музыкальной школы вернуться. Да не вернулась. Сначала Ольга не беспокоилась, думала, задержалась дочка в школе, поздравляют, наверное. С остановки здесь две минуты идти, улица у нас хоть и в сторонке, но тихая. Никогда ничего такого… Но Оля все равно дочку на остановке встречала, когда могла, конечно. Работала много, в трех местах, дочь, считай, невеста, одеть-обуть надо… Ждала она, ждала, потом позвонила. Мобильный не отвечает. Поехала в школу, а там ей сказали, Любочка давно ушла. Она по улицам металась, всех подруг обзвонила. Расстались возле школы, двух девочек Люба на день рождения пригласила, но они к себе домой пошли принарядиться. Оля в милицию, те сначала отругали, мол, зачем панику поднимать, только на следующий день искать начали. Любин мобильный отключен, последний раз она подружке звонила еще из школы. И все… – взглянув на меня, сказала соседка. – С тех пор ни слуху ни духу. Как в воду канула. Ольга-то сначала надеялась, все говорила: «Жива моя девочка». Ждала ее. Нам бы сразу сообразить, что она от горя рехнулась, со стола ничего убирать не дает, говорит, Любочка вернется, а тут и стол накрыт. Уж стухло все, а она ни в какую. Сестра настаивать стала, так она комнату на замок и сестру прогнала. Уж потом в больницу ее определили, но и там поделать ничего не могли. Сестра здесь пожила да к себе уехала, она в районном городке живет, недалеко отсюда.
– В Решетове? – спросила я наудачу.
– Да, там. Оля вам говорила?
Я кивнула и поморщилась, потому что врать не любила, женщина моей гримасы не заметила и продолжила:
– Осуждать сестру язык не поворачивается: поживи-ка в доме со всем этим… Потом она Ольгу к себе взяла. Та вроде успокоилась малость, даже поправилась, а то ведь точно тень ходила. Опять домой вернулась. Я порадоваться не успела, что дело вроде к выздоровлению идет. Помощь предложила, чтоб в доме убрать, а она опять за свое: Любочка вернется, а у меня стол накрыт. Тогда и стало ясно: не вылечить ее. То тут побудет, то сестра ее опять увезет. Беда, одним словом.
– Давно она от сестры вернулась?
– Да уж дня три. Вечером. Я у окна сидела, ужинала. Стол у меня как раз у окна, что на улицу выходит. Смотрю – Оля. Ну я первым делом сестре звоню, та уже ее хватилась. Говорит, приеду, как смогу. Нога совсем отбилась, ходить сил нет. У сестры жизнь тоже не сахар. Сын пьяница, то сойдется с женой, то она его выгонит. А куда идти? К матери. В двух комнатах и сынок-пьяница, и сестра-сумасшедшая. Еще смотри, чтоб друг друга не покалечили. Думаю, не скоро здесь появится. Приходится мне за Ольгой смотреть. Она ведь как ребенок: не накормишь, не поест. В кухне вон вымыла, чтоб хоть было ей где голову приклонить. Куда ж она делась-то? Обычно, когда сюда возвращается, она в доме или вот здесь на скамейке сидит. Дочку ждет. Должно быть, опять ее искать отправилась. До остановки дойти, что ли? Да народ спросить. Она семнадцатым маршрутом ездит. Им Любочка от музыкальной школы добиралась.
– Скажите, а когда Люба исчезла?
– Восемь лет назад, семнадцатого апреля. На всю жизнь этот день запомню. – Женщина тяжело поднялась. – Надо идти. Вечером я ее не видела и сегодня с утра… Батюшки, да ее ведь вчера целый день не было. Не случилось ли чего?
До остановки мы дошли вместе, Ольги там не оказалось. Соседка поспрашивала прохожих и пассажиров троллейбуса, вышедших на остановке. Ольгу никто не видел.
– Надо опять сестре звонить. – Соседка выглядела встревоженной. – Или в полицию? В полицию-то не хочется, заберут в дурку, жалко. Ладно, что сестра скажет, то и сделаю.
