что впоследствии послужило причиной спора за престолонаследие, формально приведшего к большой войне поколение спустя[111].
Через несколько дней после подписания договора в Париже представители Филиппа IV Красивого официально передали владение Аквитанией английским уполномоченным перед толпой юристов, свидетелей и зрителей, собравшихся в Сент-Эмильоне. Но Эдуард I так и не смог полностью вернуть то, что потерял в 1294 году. Некоторые французские чиновники в отдаленных частях герцогства особенно медлили с отъездом, и споры по этому поводу продолжались еще много лет. В западных предгорьях Пиренеев французские войска удерживали замок Молеон до 1307 года. Прибывшие чиновники короля-герцога нашли дела своего господина в состоянии беспорядка, который был заметен и десять лет спустя. Многие из его прав были проданы. Другие были присвоены могущественными местными сеньорами, которые воспользовались неразберихой, чтобы заявить забытые претензии или придумать новые. Другие были обременены долгами и последствиями десятилетней бесхозяйственности. Ряд гасконских дворян были подкуплены или принуждены выступить на стороне Филиппа IV Красивого, в том числе большинство главенствующих семей на юго-востоке герцогства, граничащего с Лангедоком. Среди них были графы Фуа и Арманьяк. Освободившись от тяжелой руки Эдуарда I и его чиновников, они превратили южную часть герцогства в театр разрушительной междоусобной войны. В других местах, в долинах рек Дордони и Гаронны, целые районы были отданы на откуп анархии и разбойникам. В Ландах сеньор д'Альбре узурпировал целый ряд герцогских прерогатив и сделал свою семью почти неподконтрольной правительству. "В Гаскони нет короля, кроме него", — сообщал один из корреспондентов Эдуарда I в 1305 году[112].
Самым значительным последствием войны стало изменение отношения к ней тех, кто определял политику Англии. До войны Эдуард I оспаривал некоторые из наиболее раздражающих проявлений французской королевской политики, но он никогда не оспаривал суверенитет своего кузена. Он стремился определить полномочия Парижского Парламента и, по возможности, ограничить их. Но он не отрицал, что эти полномочия существуют. 5 июня 1286 года, когда Эдуард I принес оммаж Филиппу IV Красивому, его канцлер Роберт Бернелл произнес речь в большом зале королевского дворца в Париже, в которой мрачно упомянул о более резких возможностях. Эдуард I, сказал Бернелл, вполне мог решиться оспорить права французского короля, если бы не был уверен в его справедливости. Среди членов его Совета были многие, кто поддержал бы такой шаг. То, как французский король и его Парламент обошлись с ним в 1294 году, было шоком. Вероятно, многие стали большинством. Хитроумные аргументы, адресованные Папе в 1298 году, возможно, были выдвинуты в качестве аргументов для торга, но они находились в процессе превращения в принципы английской политики. К концу правления Эдуарда I его секретарь Филипп Мартел, опытный дипломат, на долю которого выпала основная часть переговоров по договору 1303 года, записал свои мысли в конфиденциальном меморандуме. В ближайшем будущем король-герцог должен был попытаться вернуть то, что он потерял за три десятилетия французских посягательств и одну открытую войну. Анклавы французской юрисдикции в пределах герцогства должны быть уничтожена, а постоянному вмешательству французских судов положен конец. Пока эти условия не будут выполнены, считал Мартел, Эдуард I должен отказаться от принесения оммажа королю Франции. Но он встречался с Филиппом IV Красивым и видел, что это были условия, на которые не согласился бы ни один французский король, отлитый по образу и подобию Филиппа IV. Это были лишь временные меры, предварительные условия более масштабных амбиций. Главной целью, по мнению Мартела, было дать возможность английскому королю в удобный момент отказаться от Парижского договора "без неприятных последствий и без бесчестья в глазах Бога или человека". Это была оговорка, характерная для этого стареющего церковного юриста, воспитанного в терпеливой манере английской гражданской службы, который не дожил до того момента, когда его взгляды будут применены силой войны[113].
Насколько Эдуард I был посвящен в эти мысли, сказать невозможно, но вряд ли можно предположить, что Мартел не обсуждал их с ним. По условиям договора Эдуард I должен был лично принести оммаж, и для этого была назначена дата в сентябре 1303 года. Но оммаж так и не был принесен. Было предложено множество оправданий. Мало сомнений в том, что истинная причина заключалась в том, что Эдуард I не хотел приносить оммаж за Аквитанию, пока его права в герцогстве не будут определены договором, а права короля Франции не будут сведены к номинальному сюзеренитету. Еще менее Эдуард I был склонен приносить традиционный оммаж. Филипп Мартел сказал об этом министрам французского короля в ходе бурной беседы в Верноне в феврале 1306 года[114].
* * *
Конечно, были признаки того, что Эдуард II, сменивший своего отца на троне в 1307 году, был нетерпим к ограничениям, которые налагали на него его феодальные обязательства перед французским королем. 31 декабря 1308 года он лично принес оммаж в Булони. Для человека, который был королем в своей собственной стране, эта церемония была унижением, и Эдуард II, к сожалению, не смог повторить ее в том количестве случаев, в котором его призывали. Филипп IV Красивый умер в 1314 году, и ему наследовали последовательно три его сына. Каждый из них требовал от Эдуарда II принесения оммажа, и один из них, Людовик X, втерся в доверие, призвав Эдуарда II стать судьей в суде пэров и нести военную службу во Фландрии. Эдуард II смог противостоять всем требованиям Людовика X, пока последний не умер в 1316 году. При Филиппе V злополучный оммаж был отложен на четыре года. В конце концов, в июле 1320 года в Амьенском соборе оммаж был принесен, но это было сделано с неохотой и без клятвы верности. Церемония сопровождалась беспричинной лекцией о нарушениях договора французами, а затем последовал ряд споров, в ходе которых участники утратили всю доброжелательность, которую предполагал акт оммажа. Когда в августе 1323 года Эдуарда II в очередной раз призвал к себе Карл IV, он грубо удалил французских послов и в письме сообщил своему "дорогому и любимому брату", что он слишком занят[115].
Отношения Эдуарда II с французским двором могли бы быть лучше, если бы он был более учтивым дипломатом и более способным политиком, но по природе вещей они не были близкими. За событиями в Амьене скрывались реальные претензии. Вернув свои старые владения в 1303 году, Эдуард I вернулся к своим старым проблемам, и эти проблемы теперь унаследовал Эдуард II. Мозаичная картина конкурирующих юрисдикций все еще существовала. Границы не были установлены. Старые споры не были разрешены. В 1311 году английское правительство предприняло решительную попытку раз и навсегда определить соответствующие права двух королей на юге Франции. Для этого была создана постоянная комиссия,
