Пока ехал к Ротшильдам, приводил мысли в порядок. И ведь все один к одному – внесли раздрай и сумбур в голову и бери «царского фаворита тепленьким». Проплатили статью, на день выхода отправили приглашение, стюарду полшиллинга в лапу, чтобы газету подал… ничего сложного.
Хорошо работают, ничего не скажешь.
Поместье Ротшильдов… да, впечатляло. Ажурные ворота, огромный ухоженный парк с прудом. В воде плавали белые и черные лебеди. Вот они, хозяева жизни – цари отдыхают.
Авто зарулило к большому крыльцу с колоннами, сразу двое слуг проводили меня в патио – увитую плющом беседку со столом и креслами. Вокруг щебетали птички, по идеальной зеленой лужайке немного вдалеке разгуливали фазаны, а у леса, если мне не показалось, щипали травку две косули. Еще в стороне поблескивал водой второй пруд, и вот гадом буду, если в него не напиханы какие-нибудь золотые карпы или сазаны. Английская пастораль давила всей своей мощью – вот вроде никаких регулярных аллей и стриженных по линейке кустов, как у французов, но все приглажено, вычищено, острые уголки срезаны…
– Добрый день.
В патио вошел высокий, прилизанный хлыщ в модном костюме и с моноклем в глазу.
– Джеймс Арманд Эдмонд Ротшильд.
Банкир церемонно представился, первым подал руку. Я сильно, до боли в ладони пожал ее.
Ротшильд выхватил руку, вымученно улыбнулся.
– Добро пожаловать, господин Распутин. Мне сказали, что вы владеете английским?
– Весьма поверхностно.
– Я могу говорить на французском, итальянском, немецком. Увы, по-русски не понимаю.
Мы уселись в кресла, Ротшильд закурил длинную сигару. Раскуривать ее помогали сразу двое слуг – один обрезал, другой поджигал.
Вышколенные, прямо роботы. Стоило Джеймсу задымить – мигом испарились.
– У вас были хорошие учителя… – покивал я, оглядываясь.
Нет, нас никто не слушал – плющ не сказать, чтобы сильно обвил беседку. Удачное место.
– У вас их не было совсем? – поинтересовался Ротшильд.
– А что написано в вашем досье на меня? – вопросом на вопрос ответил я. В этот «бадминтон» с перекидыванием волана я готов был играть долго. Совсем не английский «смол толк». Про погоду тут не будет.
Джеймс рассмеялся, выпустил кольцо дыма.
– Мне говорили, что вы настоящий самородок. Чистое золото. Девятьсот девяносто девятой пробы.
– Кто же говорил?
– Барон Фредерикс.
– Министр царского двора?
– Он.
Легкость, с которой Ротшильд сдал своего информатора, поражала. Мы для них все, включая «черчиллей», тут пешки. Да… разговор явно не будет легким.
Глава 13
– Зачем вот это?
Я кинул на стол беседки «Таймс» с открытой статьей про меня.
Ротшильд выпустил еще одно кольцо дыма. Хорошо, что не в лицо. Или он так издевается?
– Вы фокусируетесь на мелочах. Я же предлагаю говорить о глобальном.
Ну хорошо, поговорим о глобальном.
– Это правда, что своим состоянием Ротшильды обязаны афере вашего дедушки с английскими и французскими облигациями? Ну та история с Ватерлоо? Когда барон Ротшильд перехватил сообщения оптического телеграфа о проигрыше Наполеона, сначала играл на понижение, потом на повышении и выпотрошил всех французских и английских биржевиков?
Мне удалось удивить Джеймса. Тот резко затушил сигару, кинул монокль на стол:
– Откуда вы знаете эту историю?
– Может, у меня тоже есть свой Фредерикс в вашем окружении? – Я усмехнулся, достал платок, демонстративно высморкался.
Слуги быстро сервировали стол, а Джеймс тем временем с интересом меня разглядывал.
– Сто лет прошло. Это старая история…
– Которую можно рассказать по-новому… – я кинул платок с соплями поверх монокля Ротшильда. Ну как? Съел?
– В вас есть какая-то загадка… – Джеймс покивал сам себе.
– Вы не первый, кто мне это говорит.
– Давайте о деле. Не в наших интересах усиливать Россию – говорю откровенно. Ваша политика антисемитизма… Она порочна. Черта оседлости, эта грязная история с Поляковым…
– Давайте договариваться, – я тяжело вздохнул. – Полякова больше спасать не будем. Утонет – утонет. Выплывет – мешать не будем. А черту отменим. Не в следующем году, так через год… Обещаю. Но в обмен… – я задумался, что тут можно выторговать. – Кроме химического завода, мне нужна фабрика по производству телефонных и телеграфных аппаратов. А также радиостанций. Желательно от Сименс или Telefunken.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Пошла торговля. Тяжелая. Ротшильды во всех этих предприятиях имели долю, входили в совет директоров. Но делиться технологиями вот так просто за здорово живешь – не хотели. Пришлось в ответ рассказать про Баку и нефтяную колонну, пообещал пустить в свой нефтяной бизнес. Ну и еще минус полтора миллиона золотых рублей на покупку предприятий. Мысленно схватился за голову. Почти все, что «нажито непосильным трудом… куртка кожаная три штуки…».
– Рокфеллеры и Нобели будут в ярости, – Джеймс подвел итог нашей беседы, – лезем на их территории…
– Повоюем. Но потом договоримся.
Мы довольно тепло попрощались, я отправился обратно в отель, собирать вещи.
И писать третье письмо. Баку ведь станет ареной битвы гигантов, а они сейчас ничем не брезгуют, запросто будут гореть вышки, скважины, совершаться диверсии… Нужен запасной вариант – Поволжье!
Вот я и написал Манташеву, что общался с Ротшильдами и те землю носом роют, уверены, что под Бугульмой нефть есть. И что не вредно бы и нам пощупать те края, и что я настолько уверен, что готов экспедицию профинансировать, так что, дорогой друг Александр Иванович, пиши Вернадскому, готовь людей, на следующий год отправим. Если меня не пристрелят раньше, разумеется.
Наутро спокойно доехал в Дувр, где меня встретил на своем авто Кристиан, чуть не подпрыгивая от возбуждения, что в исполнении англичанина смотрелось странно. Но его понять можно – сегодня старт обратного перелета. Фергюссон молодец, истинный гений пиара – собрал всех своих друзей, авиатусовку, журналистов… Вот будет номер, если этажерка грохнется на взлете, сраму не оберешься. Но Вуазен уверил меня, что все в порядке, что последний большой осмотр провели вчера, а с того момента аэроплан стоял запертый в сарае поместья, где его караулили сам Габриэль и двое слуг хозяина, как я и требовал, а то знаю я местных уродцев, с них станется гадость сделать, тросик надрезать или в бензобак сахарка сыпануть.
Кристиан, пока аппарат тягали на взлетную лужайку, а мы шли следом, предложил быть моим представителем в Англии. Задумался тут – нужно ли? Бизнес неплохой, процент с фоток перелета копеечку принесет, но дальше-то что? Ну игры…
– Кристиан, милай, я же в английские устои не вписываюсь.
– Ничего, Грегори, джентльмен должен быть эксцентричен.
Ну что же… «Таймс» приложила, пусть кто-то и на моей стороне играет. Помог ведь Фергюсон, крепко помог, а что себя не забыл – а как иначе? Хочешь, чтобы дело сделалось – дай людям заработать.
– А вот тебе на прощание еще идейка: запатентуй и продавай «шлем Распутина» и «плащ Распутина», пока я в моде.
Судя по загоревшимся глазам, этот своего не упустит, хваткий парень. Блин, да он даже оркестр пригласил! И спич выдал на загляденье: высоты прогресса, стремление человека в небо, дерзновенная мечта, вот это вот все. Ну, теперь облажаться никак нельзя. Двинул и я речь перед стартом, упирая на Божий промысел, на благодать и на то, что человеку, крепкому в Боге, ничего не страшно. Колумбы росские, презрев угрюмый рок, в общем.
Вуазен выкатил аппарат, пыхнул магний, фото у аэроплана, фото с ближайшими друзьями, сэр Фергюсон обнимает русского авиатора, мистер Распутин в окружении английских воздухоплавателей и тому подобное. Еле отбился, еще раз осмотрел полотняное чудо, сел и помахал ручкой. «От винта!»
Кричали женщины ура и в воздух чепчики бросали, а я потихоньку взлетел. На этот раз я уже был ученый и после прохода линии береговых скал ручку держал крепко, не давая ветру валять самолетик. Выровнял, поставил на курс и глянул вниз.
