нянечка зыркнула на ярко расписанные стены первого этажа (цветы, животные, деревья – сплошной позитив), оглядывая окна и явно что-то припоминая. И выдала задумчиво:
– Дорошевич-то ищете? Ленку?
– Елену Марковну Дорошевич, вы угадали! – обрадованно закивала я и вытянула из папки распечатанную фотографию с телефона – с самого позднего группового снимка. – Вот.
– А что за дело-то такое? Кто ее ищет? – Вторая женщина выхватила снимок прежде первой, поднесла к самому носу. – Она здеся больно молодка, смотри, Дашуль.
– Вообще не узнать. – «Дашуль» едва глянула. Потом перевела взгляд на меня. – Так что за дело? Чего ее ищут-то?
– Один из наших подопечных хочет оставить ей наследство. Он, увы, очень болен, и…
– Большое? – азартно спросила товарка Дашули.
Так, Охотникова, аккуратно. Смотри не раздразни гусей.
– Всего лишь свои личные вещи. Ничего ценного, на память. Простая сентиментальность. У него когда-то был роман с Еленой Марковной, и сейчас, на смертном одре…
Я выдержала паузу, чтобы дамы прониклись. Одна из них жестом попросила еще одну сигарету, я с готовностью раскрыла пачку «Житан».
– В общем, для него это очень важно, – закончила я.
– В обломе твой опечный, – прямо произнесла циничная Дарья.
– Маленечко опоздал, – добавила ее коллега, закуривая сигарету уже из своей пачки. – Говоришь, первый этаж? Так вот он, первый этаж весь и есть. Весь под детский садик. Восемь или девять лет… сколько, Дашуль?
– Восемь. Как поперли садик устраивать, жильцов расселили. Только Ленка расселяться не стала. Продала свою квартиру и, значится, в монастырь…
Они рассуждали неторопливо, подогревая уже мое любопытство. Видимо, с перекура их скоро не ждали. А, может, просто разговаривать с новым лицом было приятной альтернативой рабочей рутине.
– В таком случае, если Елена Марковна в вашем местном монастыре, я еще не опоздала, – возразила я, поочередно вглядываясь в лица своих собеседниц.
– Да опоздала по-любому, – с удовольствием возразила в ответ Дарья, вкусно затягиваясь недешевой сигаретой. – Лена в монастыре, да. На кладбище монастырском, уж четыре года как. Если не пять.
– Память у тебя, Дашка! – уважительно подтвердила вторая женщина и ткнула снимок мне в руку, возвращая. – Держи. Она, Марковна-то, в монастыре сестрой Марфой звалась. Там мать-настоятельница не то Арина, не то Агафья… короче, ты поспрошай ее, она там с самого начала все дела ведет. Эт, если тебе интересно. Так-то, если тока вещички передать – то извиняй, некому уже.
Я всунула чуть помятую распечатку в папку. И протянула всю пачку «Житан» нянечкам.
– Ох, грустно-то как. Девочки, а не припомните еще, Елена Марковна – она одна жила? До монастыря? Может, ребенок, муж, мама-папа? Очень не хочется нашего больного расстраивать. Ему лишь бы вещи передать…
Я действовала грубо и в лоб: наивная, слезодавильная логика сердобольной и старательной фондовской сотрудницы.
Дарья, оценив жест, медленно забрала сигареты у меня из рук и деловито спрятала в карман.
– Вот как мы наблюдали тут, мы ее соседки, вообще-то, со второго этажа, всю жизнь живем тут, я вот и Нинок, – кивок на вторую нянечку, – как мы вообще наблюдали, так она все время одна была. Как вернулась из этого, из Тарасова-то. И чо-то злая такая вообще или просто недовольная.
– Ни с кем не общалась, – подтвердила Нинок, бросая второй окурок на землю, затаптывая и все-таки педантично выбрасывая его, не мусоря на детской площадке, – в монастырь, поди, побежала как в отпуск на Канары.
– А кем она до этого работала? – напоследок поинтересовалась я.
– Дак в том и вопрос, что никем. Может, наследство какое получила, да не из вещичек, а нормальное, – рассудила Нина. – У нас тут, видите, город маленький, насквозь видать. Но про Лену по-нормальному никто ничего не знал. Мутная она баба была, если моего мнения хотите.
Слова Нины напомнили мне о пропавшем напольном шкафчике из ДСП. Очень вероятно, что ему приделала ноги именно Елена Марковна, и не из праздного желания прихватить сувенир с бывшего места работы. Шкафчик мог иметь весьма ценную начинку, которая и позволила бывшему администратору жить, не работая, все годы до монастыря.
Конечно, нужно еще порасспросить мать-настоятельницу. Но очень похоже, что Дорошевич однозначно вне игры и в случае с Кочановым-предполагаемым-грабителем, и в случае с Кочановым-я-просто-хочу-найти-своего-ребенка.
Я уточнила дорогу к монастырю, еще раз поблагодарила щедрых на информацию дам. Дарья на это неожиданно сочувственно и горько проговорила:
– А какой резон тут скрывать-то? Ленке-то, покойнице, ваша инфа уже до десятой лампочки, ни добра ни худа.
Логично.
Мне пришлось проехать через все Запокровское и еще километра два пересчитывать «Фольксвагеном» ухабы и рытвины узкой дороги по пути к Запокровскому женскому монастырю.
Солнце припекало вовсю, вдобавок захотелось есть. На подходах к монастырю я свернула чуть в сторону от дороги и расчехлила походный паек: контейнер с бутербродами и термос с кофе. Сыр на бутербродах от душного весеннего тепла размяк, а вместо горячего кофе я бы охотнее хлебнула водички. Но голод взял свое.
Затем еще минут пятнадцать я позволила себе наслаждаться тишиной, разглядывая зеленое поле, лес вдали, виднеющееся здание монастыря. Судя по снующим вокруг людям и козам, монастырь в упадке точно не был.
…Я не стала подъезжать совсем вплотную и распугивать коз. Притормозила, прихватила сумочку и, прикрывая папкой голову, двинулась к монастырским воротам.
Вопреки моим опасениям мать-настоятельница (ее звали не Арина и не Агафья, а вовсе даже Аграфена) удовлетворилась вступительной байкой «Сотрудница социального фонда». И не стала подробно расспрашивать – какого рожна мне потребовалось от сестры Марфы, в миру – Елены Марковны Дорошевич. Нянечка Дарья была права: о мертвом человеке ничего скрывать не будут, ибо незачем.
Так что мать Аграфена (или ее полагалось называть «сестра»? Я так и не разобралась, а переспросить было неловко) просто проводила меня за ворота основной территории, к монастырскому кладбищу. Женщина не просто пожилая – старая, она шла, опираясь на трость, с равнодушием поглядывая окрест на старые надгробия.
В дальнем конце кладбища располагались более свежие захоронения.
– Вот она, голубушка, – тяжело вздохнула мать Аграфена. – Ты посмотри, милая моя, все ли совпадает по вашим документам, чтоб тебе лгать-то не довелось.
