Прохазкова берет сверстанную полосу Кралицкой библии, набранную в тайной типографии, набивает краску, зажимает набор на станке и с усилием поворачивает рукоятку. Лист Кралицкой библии отпечатан. Остается его подсушить. Качество печати, пожалуй, не уступает оттискам, полученным с современных печатных машин.
В 1956 году археологи обнаружили на месте старых сельскохозяйственных построек остатки фундамента и стен замка, его пристроек, детали аркад и балюстрады, каменные косяки дверей и окон, два клада средневековых серебряных талеров. Самое же ценное найдено было чуть позже — остатки тайной типографии: 4 тысячи литер, пробельный материал и клише. Находка такого количества полиграфических материалов XVI века, да к тому же в отличной сохранности, — явление уникальное. Все это теперь стало экспонатами Кралицкого музея. Удалось установить даже некоторые имена печатников. Так, некий Захариаш Солин изготовил превосходную сигнатуру Кралицкой библии.
По всей Чехии и Моравии собирали в музей кралицкие инкунабулы: несколько библий, увидевших свет в типографии, книги второй половины XVI века в кожаных переплетах с медными застежками — все это изготовлялось здесь же, в мастерской. Тексты украшены буквицами, сигнатурами, миниатюрами, расписанными золотом, киноварью, охрой. Древний «Иванческий песенник» 1564 года снабжен крюковыми нотными знаками, ждущими еще полной расшифровки.
А перед зданием музея возвышается гранитный памятник: надгробье над книгой. Единственный, наверное, в своем роде памятник Кралицкой библии, с которой начинался чешский литературный язык...
Ю. Бём
Ветер на побегушках
Ч еловек перестал ждать милостей от природы, очевидно, с того момента, когда стал человеком и этим выделил себя из животного мира. Он усилил свои руки топором и молотком, защитил тело от холода шкурами и стал укрываться от непогоды в хижине. Человек научился выращивать злаки и приучил животных. Он стал использовать силу воды, жар солнца и скорость ветра.
Ветер гнал корабли, крутил крылья мельницы, но направление свое избирал сам, и с его крутым норовом приходилось считаться. Если воду можно направлять, провести даже в дом и накапливать, то ветер — есть, когда он есть, и его нет — когда нет.
В жарких странах ничто не может умерить зной так, как свежий ветер. Но как загнать его в жилище, чтобы он создавал там равномерную приятную прохладу?
Мы не знаем, кто первый ухитрился одомашнить ветер, так же как не узнаем, кто приручил первую собаку и изобрел колесо. Но самые разные приспособления для ловли ветра обнаружены в древнеиндийском городе Мохенджо-Даро — рубеж третьего и второго тысячелетий до нашей эры. Сами дома с сооружениями для отлова ветра, конечно, не сохранились, но многочисленные изображения их на глиняных печатях вызывали недоумения у археологов. Даже открыватель Мохенджо-Дарс доктор Баннерджи — сам индиец — не смог сразу разобраться: что это за высокие дома без окон, с какими-то шкафами на плоских крышах?
Доктор Баннерджи был родом из совсем другого района, зато подсобных рабочих, набранных в окрестных деревнях, странные сооружения не удивили ни в малой степени.
— Это для ветра, — объяснили они. — Чтобы в доме было прохладно.
И, видя недоумение доктора, десятник Агзам Хан повез его в ближайший городок Тхатту. На его окраинах доктор Баннерджи увидел точно такие же дома, что и на мохенджодарских изображениях: высокие, без окон — как элеваторы, с какими-то этажерками на плоских крышах. В каждой «этажерке» чернело отверстие, обращенное в сторону моря.
— Мангх, — объяснил Агзам Хан. — Ветер ловит.
Отверстие могло быть открыто или закрыто — в зависимости от направления ветра. Если ветер чересчур сильный, заслонка задвинута наполовину. Воздух поступает внутрь, в низкую чердачную каморку, где стоят глиняные плоские чаны с водой, и, когда сухой горячий ветер попадает туда, вода начинает испаряться. Температура в каморке заметно понижается, и, поскольку холодный воздух тяжелее теплого, по сложной системе отверстий, просверленных в толстых стенах, он опускается в жилые помещения.
На улице было градусов сорок, а в этих домах царила приятная прохлада. Это относилось, впрочем, только к глинобитным старым домам без окон, ради которых и приехал в Тхатту доктор Баннерджи.
У богатых местных жителей дома традиционного типа популярностью не пользовались и престижными не считались. Но продукты, которые портились в мощных холодильниках, прекрасно сохранялись под плоскими крышами окраины.
Нашли немолодого мужчину, который не один десяток лет строил мангхи в Тхатте и окрестностях, убедили его съездить на раскопки Мохенджо-Даро. Мастер смог объяснить археологам массу тонкостей в особенностях вентиляции древнейшего из городов Земли так, словно строил его если не он, то по крайней мере его отец или дед.
А может быть, так и было? Может быть, пра-пра-пра... ...предок мастера точно так же, как он, резал из глины кирпичи, долбил проходы для воздуха, определял направление ветра в Мохенджо-Даро?
Только сейчас начинают проявляться связи обитателей Мохенджо-Даро с древним Двуречьем, со Средиземноморьем. На восточном побережье Африки сохранились кое-где в старинных кварталах глиняные дома с вентиляцией, напоминающей индостанскую. Есть нечто подобное по техническому решению и в Индокитае.
Принесли это с собой древние мореплаватели и купцы из Мохенджо-Даро? Или же одна и та же мысль родилась у разных народов, живущих в сходных климатических условиях? Ответить на это так же непросто, как узнать, кто первым изобрел колесо...
Л. Ольгин
Средневековый биатлон
Е сли бы не камеры и бинокли в руках у зрителей, вполне можно было бы представить, что мы перенеслись в средневековье. Травянистый луг у замка Чилем в графстве Кент превратился в рыцарское ристалище. Поперек поляны воздвигнут деревянный барьер. Два всадника-рыцаря в полной экипировке устремились вдоль него друг к другу со скоростью 30 миль в час. Кони храпят, развеваются султаны из перьев, копья в три с половиной метра длиной устремлены в грудь противника.
Нужно задеть щит, но не поранить лошадь или всадника. Однако, когда живые массы сталкиваются на большой скорости, требуется немалое искусство от всадника, даже чтобы удержаться в седле. Один из рыцарей повержен на землю, двое пеших помогают ему подняться. Зрители аплодируют победителю и — не меньше того — побежденному, когда он вновь взгромождается на лошадь. Турнир продолжается.
Рыцарские турниры вошли в моду в Британии в XII веке — надо же было как-то поддерживать бойцовскую форму в промежутках между настоящими битвами! Сначала побоища шли без всяких правил: стенка на стенку — между двумя отрядами рыцарей. Но так много погибало в этих «тренировках», что неизбежно зародился тогда «спортивный кодекс». Для начала двух конных рыцарей разделили специальным крепким забором, потом рыцаря и лошадь одели в доспехи.
Кстати, найти храбрую и послушную лошадь и тогда и теперь — дело непростое. Долгие недели проходят, прежде чем лошадь привыкнет, не пугаясь, нестись во весь опор вдоль барьера, освоит конные доспехи, позволит тяжеленному рыцарю загружаться в полном облачении в седло. Тренерам приходится заранее заботиться и о том, чтобы груженная металлом живая махина не понесла при звуках барабанов, музыки и аплодисментов.
Ассоциация, ведающая Чилемскими турнирами, избрала для своих тренировок испанскую породу лошадей. И в последние 10 лет благодаря соблюдению правил серьезных ранений лошади не получали, чего нельзя сказать о рыцарях: «Скорая помощь» обязательно дежурит возле ристалища во время турниров.
Ну а кто же современные рыцари? Как и всякий другой спорт, этот «средневековый биатлон» собирает в свои ряды любителей самых разных специальностей. Рыцарь Танет в мирной жизни водолаз, Майкл Мидлсэкс между турнирами дает консультации по уходу за волосами, в доспехах рыцаря Лоренса Саутуотера прячется художник, а храбрый Уильям из Уорика — детский врач.
Они-то и представляют зрителям весьма рискованные сцены, вроде Скачки Квентика. Чучело рыцаря в самых что ни на есть настоящих доспехах, со щитом в одной и с ядром на цепи в другой вытянутой руке установлено крепко-накрепко на поворотном круге. Всадник несется к «болвану» на полной скорости и старается задеть щит копьем. Едва он дотронулся до щита, как чучело поворачивается на стержне, и ядро настигает спину всадника — если он, конечно, недостаточно проворен.
