– Замечательно, Кирби. И поэтому он делал бизнес на продаже поддельных шедевров.
– Не бизнес. Он никогда не имел материальной выгоды. – Она поставила бокал и сцепила руки. – Каждый потенциальный покупатель тщательно изучается. – Она ненадолго замолчала. – Харриет.
Адам пораженно опустился обратно в кресло:
– Харриет Меррик тоже в этом участвует?
– Да, – спокойно ответила она. – Это их общее хобби на протяжении пятнадцати лет.
– Хобби, – пораженно пробормотал он.
– У Харриет много полезных связей, как ты заметил. Она удостоверяется, что покупатель достаточно состоятелен и живет где-нибудь в отдаленном месте. Два года назад папа продал арабскому шейху великолепного Ренуара. Он был одним из моих любимых… – продолжала она, пополнив сначала бокал Адама, затем свой. – Каждый покупатель известен своим отношением к деньгам или полнейшим отсутствием духа коллективизма или чувства долга. Через Харриет они узнавали о том, что папа владеет редким, официально не изученным шедевром.
Она взяла бокал и уселась на кровать в прежней позе. Адам хранил молчание.
– При первой встрече папа отказывается, будто даже не принимает предложение всерьез. Но постепенно позволяет себя уговорить, и сделка совершается. Цена, естественно, непомерна, иначе ценители чувствуют себя оскорбленными. – Она сделала маленький глоток, с наслаждением почувствовав горячую волну, затопившую тело. – Он берет только наличными, поэтому платеж нигде не регистрируется. Затем картина отправляется в Гималаи, или Сибирь, или еще куда-нибудь, чтобы храниться в тишине и покое. Затем папа анонимно жертвует деньги на благотворительность.
Произнеся эту речь, Кирби глубоко вздохнула и вознаградила себя очередным глотком обжигающего напитка.
– Ты хочешь сказать, что он проходит через все это, плетет интригу и ничего не получает?
– Этого я не говорила. – Кирби покачала головой и подалась вперед. – Он получает очень многое, например, удовлетворение, Адам. А что еще нам нужно?
Адам изо всех сил пытался здраво оценить ситуацию.
– Кирби, он ворует.
Она склонила голову и задумалась.
– Кто был бы достоин твоей поддержки и восхищения, Адам? Шериф из Ноттингема или Робин Гуд?
– Это разные вещи. – Он провел рукой по волосам, пытаясь убедить и ее, и себя. – Черт возьми, Кирби, это разные вещи.
– Отделение педиатрии в местной больнице было недавно переоборудовано, – тихо начала она. – Городок в Аппалачах получил новую пожарную машину и современное оборудование. В другом городе – в пыльной долине – теперь великолепная новая библиотека.
– Хорошо, – прервал он и снова поднялся. – Уверен, за пятнадцать лет накопилось достаточно достижений. Возможно, с одной стороны, тут есть чем гордиться, но это незаконно, Кирби. Это нужно остановить.
– Я знаю. – То, как быстро она согласилась, обескуражило его.
Скупо улыбнувшись, она пожала плечами:
– Я веселилась, пока это было лишь забавой, но потом поняла, что нужно все прекратить, пока не случилось беды. Папа задумал написать пять картин, и я убедила его поскорее начать. Занятие для него по меньшей мере на пять лет, а мы бы свободно вздохнули. Но он уже успел натворить такого, с чем я вряд ли справлюсь.
Кирби была готова открыть ему больше. С самого начала Адам знал: она выложит всю правду. Он молча сидел, презирая самого себя, пока Кирби рассказывала о Рембрандте.
– Я думаю, это месть Стюарту, – продолжала она, снова болтая жидкость в бокале. Адам курил. – Каким-то образом Стюарт прознал о папином хобби и стал угрожать ему разоблачением в ночь, когда я разорвала помолвку. Папа попросил меня не волноваться, убедив, что Стюарт не в том положении, чтобы поднять бучу. Тогда я еще и понятия не имела о Рембрандте.
Кирби открылась ему без вопросов, без колебаний. А он собирался добраться до глубин истины, но, Боже правый, разве у него был выбор?
– Есть хоть малейшая идея, где он мог его спрятать?
– Нет, но я и не искала. – В этот момент она больше не была развратной цыганкой или экзотической принцессой. Всего лишь дочерью, волнующейся о своем обожаемом отце. – Он хороший человек, Адам. Никто не знает этого лучше, чем я. Всему, что он сделал, есть причина, и я обязана принять это. Я не жду, что ты разделишь со мной сочувствие и уверенность. – Он ничего не ответил, и она восприняла его молчание как одобрение. – Сейчас меня больше всего волнует то, что папа недооценивает жестокость Стюарта.
– Он передумает, если ты расскажешь ему о случившемся в библиотеке.
– Я ничего не расскажу. Потому что не могу предсказать его реакцию. Ты, наверное, уже заметил, папа – человек настроения. – Крутя в руках бокал, она встретила его пристальный взгляд. – Не надо волноваться об этом, Адам. Поговори с папой, если хочешь. Или с Харриет. Лично я считаю иногда полезным потормошить его, а затем дать возможность впасть в спячку. Как гризли.
– Гризли…
Она засмеялась и встала:
– Позволь налить тебе еще бренди.
Он остановил ее, сжав запястье:
– Ты все мне рассказала?
Она хмуро смахнула с покрывала облачко пуха.
– Я упоминала Ван Гога?
– О боже. – Он от всей души надеялся на конец. – Что не так с Ван Гогом?
Кирби скривила губы:
– Не совсем с Ван Гогом.
– С твоим отцом?
– Его последняя сделка. Он продал его Виктору Альваресу, кофейному барону из Южной Америки. – Она улыбнулась, Адам молчал, уставившись в пустоту. – Условия труда на его фабрике весьма прискорбны. Мы, конечно, ничего не можем сделать, чтобы это исправить, но папа уже вложил деньги в школу где-то в той области. Это его последняя сделка за прошедшие несколько лет, – добавила она, когда Адам сел, закрыв глаза рукой. – И я думаю, он действительно будет доволен, что ты обо всем знаешь, и с радостью показал бы тебе эту картину – его особенную гордость.
Адам потер лицо. Даже не удивился, услышав собственный смех.
– Наверное, я должен радоваться, что он не подделал потолок в Сикстинской капелле.
– Не исключаю, он займется этим, после того как выйдет на пенсию, – бодро ответила Кирби.
Не уверенный, шутит она или нет, Адам решил оставить замечание без внимания.
– Мне нужно время, чтобы свыкнуться с этим.
– Справедливо.
Отставив бокал в сторону, он решил, что пока не будет докладывать Макинтайру, ведь Кирби рассказала ему все без вопросов и ограничений. Сейчас, когда она так доверчиво смотрела на него, он не мог думать о своей работе и обязанностях. Как-нибудь потом он найдет способ объяснить. Теперь он не знал точно, как отличить правильное от неправильного.
Адаму хотелось успокоить Кирби, доказать ей, что она права, преподнеся ему самый драгоценный дар – полное доверие. Возможно, он не заслужил его, но нуждался в нем. И в ней.
