– Ладно, – решилась я. – Мне все равно мимо идти. Пойдем взглянем на бабу из мерседеса.
– Ага, – сказал Кирилл, развернулся и побежал вниз.
«Научить его, что ли, в каких случаях люди говорят „спасибо“ и „пожалуйста“? – лениво подумала я. – Может ведь потом и пригодиться где-нибудь…»
Девушке, сидящей в мерседесе на месте водителя, я бы дала лет двадцать пять. Это значит, что ей вполне могло быть и двадцать, и тридцать. Успехи современной косметологии совершенно сбили меня с толку – возраст одетых и накрашенных девушек и женщин я разучилась определять уже довольно давно.
Девушка была одета во что-то меховое и, медленно поводя накрашенными глазами, оглядывалась по сторонам – вот все, что я сумела рассмотреть через стекло машины.
– Ну, что дальше? – шепотом спросила я у Кирилла, когда мы с ним миновали припаркованную у тротуара машину. – Мне на работу надо.
– Я не знаю, – подросток оглянулся через плечо, сжал кулаки и сплюнул сквозь зубы. Именно эту последовательность жестов я не раз видела в зоопарке, у чем-то обиженных или разочарованных обезьян.
– Знаешь, что? – я вспомнила книги, которые читала в детстве. – Я сейчас пойду на работу, а тебе оставляю задание: проследить, кого, собственно, ждет эта девушка. Если она с кем-нибудь здесь встретится, то этот кто-то скорее всего где-нибудь поблизости и живет. Постарайся узнать, где именно. И запомни его или ее хорошенько. А потом мы подумаем, как нам про них все выяснить. Понятно?
– Ага, сделаю, – удовлетворенно кивнул Кирилл и сразу же отошел к подворотне, из которой было удобно наблюдать за машиной.
* * *
– Она просидела еще пятьдесят минут, – докладывал вечером Кирилл, развалившись в кресле у меня в комнате и поглаживая кого-то из морских свинок. – Ни с кем не встречалась и не говорила. Потом позвонила по телефону, быстро, одну минуту. Потом вышла, зашла в магазин, купила банку колы. Я вошел за ней. В магазине она тоже ни с кем, кроме продавщицы, не базарила. Потом села в машину и уехала. В сторону Невского.
В дверь просунулась Машка. Ей было обидно, что у Кирилла со мной какие-то дела.
– Кирилка, мать есть зовет! – сказала она.
– Исчезни, селедка! – Кирилл скорчил свирепую гримасу.
Машка скрылась, но тут же в качестве мести подослала вместо себя младшую сестру. Она знала, что я не позволю ее обидеть.
– Синка! – сказала Кира, входя в комнату, и потянулась к морской свинке на коленях брата.
– На! – тут же сказал Кирилл. – На и иди!
Хлопси или Мопси вырвалась из неуклюжих ручонок девочки и шлепнулась на пол, как кусок теста. С трудом перевернулась и, виляя задом, побежала под шкаф. Кира, сопя, полезла за ней. Из коридора снова просунулась лукавая веснушчатая физиономия Машки.
– Прибью! – с тихой угрозой сказал Кирилл.
– А я папе скажу, – на удивление чисто пригрозила в ответ Кира, выгребая ладонями пригоршни пыли и мусора из-под шкафа.
Я отвернулась к окну. Кирилл скрипнул зубами. Умственно отсталая Кира так и не смогла понять, что отец умер. Каждое утро, просыпаясь, она спрашивала: «А сёдня папа пидет?»
– Забери Киру и идите есть, – сказала я. – Почему-то мне кажется, что этот мерседес мы еще увидим.
* * *
Ночью мне приснился знакомый сон. Он, почти без изменений, время от времени снится мне уж и не помню с каких годов. Кажется, я видела его еще прежде, чем стала осознавать себя как личность, хотя и совершенно невозможно представить, как такое может быть. Наверняка в координатах моего внутреннего пространства он кодирует что-то весьма важное. Проснувшись ночью и глядя в высокий и загадочный как небо потолок, который то и дело накрест перечеркивали фары проезжающих автомобилей, я вспомнила, что не видела этого сна уже лет десять. К чему бы теперь?
Сон такой: я пробираюсь сквозь кусты по сильно заболоченному лесу. Время года – позднее лето или ранняя осень. В шевелюрах берез уже проглядывает золотая седина. Черника поспела, а жесткие листочки на ее кустиках кое-где покраснели. Я иду по лесу не просто так, у меня есть цель. Я иду к реке. И вот наконец – тяжелый свинцовый проблеск между стволами деревьев, вода. Выхожу на низкий берег, раздвигая кусты, смотрю на широко разлитую водную гладь. Ветра нет и солнца нет тоже. Все вокруг молчит, чего-то ожидая.
Откуда-то я точно знаю, что река, расстилающаяся передо мной, – Нева.
«Ага! – заинтересованно думаю я. – Так вот, значит, как здесь все выглядело до того, как на ее берегах был построен Петербург!»
Кусты мешают обзору, и я решаю пройти вперед по стволу толстого дерева, упавшего прямо в воду. Когда-то оно было высокой елью и росло прямо на берегу. Придерживаясь за обглоданные временем и водой сучья, осторожно ступаю по скользкому зеленоватому стволу, внимательно глядя себе под ноги. Но вот – дальше идти некуда. Я выпрямляюсь и оглядываю открывшиеся горизонты. По берегам – подтопленный лес, кусты, упавшие деревья. В небе тучи, округлые, как хорошо взбитые подушки. А прямо передо мной, в воде, неведомым образом опрокинутые навзничь – отражаются всем известные дворцы, арки, купола и шпили блистательного Санкт-Петербурга.
Озноб мгновенно пробирает меня до самых костей. Становится нестерпимо тревожно. Хочется куда-то бежать, кого-то звать, что-то делать. Но бежать некуда. Нелепая, нарушающая все законы мироздания картина – дикий лес на берегу и отражение имперской столицы в воде – лежит передо мной в многозначительном безмолвии.
Когда я просыпаюсь после этого сна, сердце у меня бешено колотится и не сразу возвращается к своему обычному ритму. Что я вижу в нем? Прошлое или… будущее моего города? Или он означает что-то совсем иное?
Полученное мною психологическое образование и знакомство с трактовкой сновидений по Юнгу, Фрейду, Пёрлзу и иже с ними, увы!, ни на сантиметр не приблизило меня к разгадке…
* * *
Последующая неделя не ознаменовалась никакими значительными событиями в моей жизни. Заходили еще несколько милиционеров из ближайшего отделения, и, отдельно, их подружки и жены. Хотели видеть потомственную колдунью, то есть меня. Откуда-то было изначально известно, что денег я не беру, поэтому женщины приносили мне цветы и конфеты, как носят их учителям, зубным врачам и гинекологам. Милиционеры не приносили ничего, но держали меня в курсе того, как продвигается (то есть не продвигается вообще) расследование убийства Федора. Я восприняла это неожиданное паломничество философски, так как давно знала, что любые шутки так же вовлечены в кармические законы причины и следствий, как и все остальное. Подшутил над людьми, получил удовольствие от своего, якобы, превосходства, теперь изволь – расплачивайся.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
