Когда худшее было позади, он начал говорить в ее волосы, оглядывая деревья вокруг них, прислушиваясь к любому звуку над ее последними, прерывистыми, дрожащими вздохами.
– Все хорошо? – он слегка отодвинулся и посмотрел на Клер. Она несчастно покачала головой.
– Как долго еще, Майк?
– Пока ты не научишься.
– Я не имела в виду оружие.
– Я знаю, – он настороженно посмотрел на лес вокруг них. – Ну, все. Мы хорошо поработали. Пора возвращаться. Все будет хорошо.
Но позже этим днем, когда они занимались любовью и он входил в нее все глубже и глубже, Клер почувствовала, как обнимающие ее руки дрожат от напряжения.
Раньше этого никогда не случалось.
К десяти вечера она поняла, в какую переделку он угодил. Они сидели, прижавшись друг к другу, и смотрели старый фильм с Кирком Дугласом, успокаиваясь от неизбежного триумфа хорошего шерифа над плохим бандитом. Он встал во время рекламной паузы и вернулся в теплом свитере, остановившись по дороге, чтобы установить термостат на более высокую температуру.
– Что-то холодно здесь становится, – объяснил он, снова садясь рядом и обнимая ее.
– Ты шутишь. Здесь ужасно жарко. Но через двадцать минут его начало знобить.
– А ты, действительно, не притворяешься. Тебе и в самом деле холодно, – сказала Клер, поворачиваясь, чтобы в изумлении взглянуть на него.
Его кожа была почти голубой, а легкая дрожь перешла в прерывистые резкие судороги, почти конвульсивные.
– Что с тобой? Ты, наверно, подхватил простуду, там…
– Это не простуда, дорогая. Это глупость. Если ты еще об этом не догадалась, я несчастный осел!
Еще одна волна дрожи сотрясла его, и он обхватил себя руками, наклоняясь вперед, словно у него болел живот.
Клер испуганно смотрела на него.
– Майк, ты не… ты не… привык к чему-нибудь, так ведь? Тот пузырек, с таблетками, пустой?
Малчек глянул на нее со злостью:
– Не будь дурой, Клер, конечно, нет. О, господи…
На секунду ей показалось, что он сейчас потеряет сознание, его глаза закатились и он сильно напрягся. Через минуту дрожь снова возобновилась.
– Глупо здесь сидеть. Давай забирайся в постель, и я включу электрическое одеяло. Видишь, я оказалась права. Хорошо, что мы его купили.
– При нормальном ходе событий я вполне способен согревать тебя в постели, – помпезный тон его заявления был слегка смазан стуком его зубов. – Просто так случилось, что в данный момент у меня трудности.
Он последовал за ней в спальню, неохотно позволил ей снять с себя ботинки и, не раздеваясь, забрался под одеяло. Она еще раз повернула ручку термостата и тревожно посмотрела на Малчека. Ей нравились темно-коричневые простыни, которые были в этой маленькой роскошной квартирке, но сейчас его лицо на фоне наволочки казалось мертвенно бледным и отливало голубым. Он сжал челюсти, чтобы остановить их вибрацию.
– И когда это чудесное одеяло собирается нагреться, к следующему Рождеству? – выдавил он сквозь зубы.
Клер просунула руку под угол одеяла – оно было уже довольно горячим. Она присела на край кровати.
– Ты сказал минуту назад, что это была глупость. Что это на самом деле?
– Ты поверишь, если я скажу малярия?
– Я поверю даже в черную лихорадку с истоков Замбези.
– Нет, это старая, скучная, обычная малярия. Многие из нас ее подхватили во Вьетнаме. У них было «лекарство», но от него становишься ярко-желтым. Большинство из нас перестали принимать таблетки, когда почувствовали себя лучше. Никто не хотел выглядеть желтолицым – так тебя легко застрелят. И все было нормально, мы были здоровы. А потом, несколько лет назад я переработал и бах! – все вернулось. Мой доктор предложил то же самое лекарство, но я сказал, что копов и так по-разному обзывают, еще и «желтопузый» меня не устраивало. В конце концов он дал мне еще что-то, и мне стало лучше.
– Особенно сейчас.
– О'кей, он не говорил, что это меня вылечит. И он предупреждал, что если я не буду следить за своим здоровьем, не буду поддерживать форму, это может вернуться. – Начался следующий приступ дрожи. – О черт! Он, действительно, знал, что говорил. Короче, я привез с собой таблетки, так? Нет проблем.
– Я принесу их.
Клер вошла в ванную и вернулась с маленьким коричневым пузырьком, отвинчивая на ходу крышку. Наклонив его над ладонью, она попыталась вытрясти таблетки наружу. Но ничего не выпало, хотя она слышала, как внутри что-то гремело. Потыкав пальцем внутрь, она вытащила то, что мешало – пакет силиконового геля, чтобы держать таблетки сухими. Она отчаянно потрясла пузырек еще раз. Ничего. Таблеток не было.
Пузырек был пуст.
Она показала его Майку, и его лицо еще больше побледнело.
– Я слышал постукивание. Я подумал… Клер отвернулась, не в силах смотреть на возрастающую жестокость судорог.
– Я позвоню доктору.
– Нет! В этом нет необходимости. Слушай, у меня уже так было. Клер, не о чем волноваться. Я точно знаю, что произойдет, так что успокойся. Все просто. Озноб будет продолжаться еще немного, а потом поднимется температура, может быть, очень высокая. Мне будет довольно плохо, но только на несколько часов, а потом жар спадет и меня прошибет пот.
– Боже, но ты же не можешь…
– Да не трясись ты обо мне, ради бога. Если я могу это пережить, то ты точно сумеешь. Просто оставь меня в покое. Через несколько минут мне уже будет все равно.
– Давай я схожу в аптеку и куплю обыкновенного хинина. Он же должен помочь?
– Теперь это уже не имеет значения. Как только приступ начинается, то продолжается до самого конца. Хинин может помочь, чтобы остановить следующий приступ, но мы поговорим об этом потом. Не выходи из квартиры одна.
– Следующий приступ? – Это звучало все хуже и хуже.
– Они повторяются. В этом-то все и дело. Они приходят каждые два дня.
Он закрыл глаза и отдался дрожи, сжимая одеяло вокруг трясущегося тела, пока выключатель на тумбочке не начал произвольно включаться и выключаться от перегрева.
Клер некоторое время продолжала смотреть на него, пораженная безраздельной и властной силой приступов. Его лицо осунулось, ногти стали голубыми от холода. Наконец, не зная, что еще сделать, она легла в кровать рядом с ним, пытаясь добавить тепло своего тела к теплу одеяла. Через несколько секунд она вспотела, но Майк оставался холодным.
– У меня выдающиеся способности превращать мужчин в дрожащее желе.
– Я не думаю, что хочу об этом знать.
– Трус.
– Клер, обними меня пожалуйста. Сделай так, чтобы мне стало тепло.
Его тихий голос ошеломил ее как крик. Это было так не похоже на него умолять о чем бы то ни было. Он всегда был сильным, он был у руля. Теперь, в первый раз, он нуждался в ней, а она ничем не могла ему помочь.
Она уже не могла его согреть. Малчек становился все холоднее и холоднее.
К трем часам ночи он впал в беспамятство. Последний раз, когда Клер измеряла его температуру градусником из автомобильной аптечки, он показал 104 и 4, а потом Малчек случайно уронил его на пол. Сначала вместе с температурой пришли боль и рвота, а затем, когда этот период прошел. Малчек так неистово поворачивался и изгибался, что Клер лишь иногда удавалось обтирать его тело мокрыми полотенцами, которые она мочила в тазике, наполненном водой со льдом.
Он лежал раздетым на темных простынях, и его желто-белая кожа туго обтягивала кости, испуская больше жара, чем электрическое одеяло. Как только Клер смачивала кожу, она мгновенно высыхала, испаряя влагу.
Клер была в ужасе. Для нее любая температура выше 103 означала немедленную госпитализацию. В отчаянии она снова и снова прикладывала полотенца, пока простыни по обе стороны кровати не промокли насквозь, но под его телом они оставались совершенно сухими.
В доме и на улице стояла мертвая тишина. Не проезжали мимо машины. Фонари освещали пустые улицы. Внезапно где-то вдалеке залаяла собака, отрывистый звук проникал через открытое окно. Прохладный ночной ветерок помогал снизить жар Малчека не больше, чем вода со льдом.
Сначала Майк постанывал от боли, но через некоторое время стоны сменились бормотанием, а затем горячечным бредом. Клер тошнило от некоторых вещей, сказанных им в беспамятстве. В его жизни было достаточно жестокости и насилия, чтобы запятнать сотни умов. Вьетнам, городские улицы, подворотни – все это изливалось из его рта.
Потом все стало проще. Гораздо проще.
«Помоги мне, Клер. Помоги мне, Клер. Помоги мне, Клер.» Но она ничего не могла поделать.
К пяти часам она была убеждена, что он умрет. Такое испытание разрушило бы даже здоровое тело, а тело Малчека было далеко не в лучшей форме. Недостаток еды, недостаток сна – он сжигал себя еще до того, как это начала делать лихорадка. Теперь он, казалось, исчезал у нее на глазах.
