Девушка снова пробежалась взглядом от брата к Айрис и, ненадолго задержавшись на зеленых глазах волчицы, вернулась к серому холоду Акутагавы:
— Господи, вы так и будете молчать? — ее терпению приходил конец.
— Гин, ты не с той ноги встала? — пожав плечами, кинул Рюноске.
Ну, наконец-то Акутагава вспомнил, что у него есть рот и им можно разговаривать. Потому что Айрис об этом маленьком, но моментами полезном атрибуте своего лица решила временно забыть. И просто посмотреть, как будет выкручиваться парень.
— Да я-то как раз встала с той, что надо, — на выдохе отчеканила Гин. — Если так будет проще… — она сделала паузу. — Что между вами двумя случилось после того, как вы меня проводили в номер? — она поднесла ко рту чашку с молочным улуном и отпила несколько глотков, так и не услышав какого-либо ответа. — Вы переспали?
— Нет, — замотала головой Айрис, краснея.
Не спали же? Не спали. Значит, не соврала. А если бы и переспали, она бы все равно ответила точно также. Так что грош цена ее словам в данном моменте.
— Хотели, — синхронно с ней бросил Рюноске.
Ладони вспотели, а сердце бешено застучало. То есть, пока она терялась в догадках, пытаясь все это дело замять, ощущала вину за поцелуй и отчитывала себя за инициативу, ссылаясь на нетрезвое состояние и бог знает что еще, Рюноске даже не стал отрицать того, что хотел ее?! Вот так просто?
— Вот, значит, как, — нервно повторила Миура.
— Мне обсудить это с вами или вы в состоянии решить проблему самостоятельно? — поджав губы, спросила Гин. Она не была удивлена ответом. Услышанное было слишком очевидным.
— Да мы уже вроде как все обсудили, — Айрис поднялась из-за стола. — Рюноске, выпусти меня, пожалуйста.
— Значит, плохо обсудили! — рявкнула Гин. Она редко выходила из себя, отчего Миуре стало стыдно, что из-за их недоразумения страдает еще и подруга. — Мне ведь тоже об этом неловко спрашивать.
— Избавьте меня от этого, — Акутагава нахмурил брови и с отстраненным взглядом удалился от них, игнорируя все летящие в его адрес возражения сестры.
Гин печально опустила глаза и тяжело вздохнула.
— Прости, что на тебе это тоже сказалось, — виновато прошептала Айрис. — На самом деле это я его поцеловала. Мне не стоило.
— Ну, — девушка развела руки, после чего сложила их в замок, — Судя по его ответу, против он тоже не был, — она расправила плечи и откинулась на спинку дивана. — Ладно. Просто дайте друг другу время. Думаю, все образумится.
— Надеюсь на это, — мрачно согласилась Миура. — Мне правда жаль.
— С ним все непросто, ты же знаешь, — Гин отрезала кусочек пирожного и протянула его подруге. — И так уже кожа да кости. Ешь давай.
— Спасибо, — Миура попыталась улыбнуться, но вышло неубедительно.
— Он любит тебя, Айрис, и очень тобой дорожит, — Гин сказала это так легко и непринужденно, будто это что-то само собой разумеющееся.
— В каком плане?
— Раньше я думала, что это… — она замялась, подбирая нужные слова, — Что-то платоническое. Может, так и было раньше. Я честно не знаю. Единственное, в чем я уверена — он бы никогда не причинил тебе боль и не бросил бы тебя, как это сделал Дазай.
— Ох, не напоминай даже, — Айрис непроизвольно содрогнулась, словно на нее вылили ведро помоев из солянки воспоминаний, как хороших, так и плохих, но одинаково причиняющих боль.
Конечно, Миура думала о нем. Уже не так часто, как в первое время, но все еще думала. Однако теперь уже ни на что не рассчитывала. Хотя в какой-то момент ей даже стало любопытно, что если на месте Дазая оказалась бы она сама, и он решился бы в нее выстрелить еще и два раза, смогла бы она ему это простить? Сложный вопрос. И совершенно теперь бессмысленный. Айрис отпустила его. Но, так или иначе, Осаму продолжал жить в ее голове. И от этого очень сильно хотелось избавиться. Дазай не вызывал в ней ничего хорошего: приятные воспоминания и болезненные — всё смешалось воедино, отторгая этого человека всеми фибрами души. Девушка даже ловила себя на мыслях о том, что он и вовсе стал ей неприятен. Наверное, так и должно быть. Ведь испытывать симпатию к бывшим партнеру, который тебя бросил, было бы совсем плачевно и унизительно.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Телефон Гин, что лежал дисплеем вниз, разрывался от уведомлений, вытаскивая из бессмысленных блужданий в своем сознании. Девушка бегло посмотрела на экран и отключила звук.
— Извини, — прервалась она. — Я в уборную.
Айрис несколько минут прожигала ее оставленный на столе мобильник взглядом и, не удержавшись, перевернула его, бросая взгляд на дисплей:
«10 непрочитанных сообщений от: Томас»
— Г-и-и-и-н, — протянула Айрис себе под нос, потирая виски. Голова уже шла кругом от всего этого дурдома.
Чтобы не усложнять отношения еще и с подругой до кучи, она решила оставить свои потенциальные нравоучения, тем более что они не имели абсолютно никакого смысла. Гин не была ребенком, и Айрис не могла оберегать ее и контролировать сутки напролет. Более того, девушка в этом не нуждалась. Она делала то, что хотела, и вряд ли кто-то мог этому помешать. Однако если Акутагава узнает о их общении — Томас не жилец. Это стоит просто принять как данность. Если на очередного дружка-обмудка Рюноске еще и мог бы закрыть глаза, то в случае с Томасом, что напрямую угрожал жизни его сестры, это было просто исключено. В том, что он убьет парня, Айрис не сомневалась. Вероятно и Гин отдавала себе в этом отчет, потому что ему это действительно ничего не стоило. Чудом было вообще то, что Акутагава не прикончил Томаса еще в первую их встречу.
***Несмотря на то, что погода к вечеру изрядно испортилась, застилая чистое небо густыми серыми тучами, Айрис не хотела оставаться у себя в апартаментах. Не могла. Стены собственной квартиры начали отчаянно душить ее, отчего возникла острая потребность в свежем уличном воздухе. Однако причиной всего этого являлась отнюдь не погода. А номер Осаму, цифры которого высвечивались входящим вызовом на ее новом телефоне. Впрочем, с его навыками вычислить подобное не составило бы никакого труда. Вот только что ему было нужно, девушка вообще не представляла. Миура не собиралась брать трубку. Она лишь задалась вопросом: зачем Дазай позвонил с того номера, который она помнила наизусть? Куда больше шансов было бы дозвониться с неизвестного номера. Или же он знал, что девушка не ответит в любом случае, и у него была какая-то цель заявить именно о себе? Это было странно. Осаму точно не относился к такому типу парней, которые, не подумав, разрывают отношения и спустя время начинают об этом жалеть, пытаясь вернуть упущенное. Нет. Он бы не стал так поступать.
Ничего не придавало душе большего спокойствия, чем ночная свободная магистраль, сливающаяся перед глазами в одну сплошную полосу. Кричащие огни многочисленных придорожных заведений Йокогамы, отели, бары и казино мерцали по бокам, расплываясь бликами в зеркале заднего вида. Скорость на спидометре превышала двести, но совсем не ощущалась в реальности. Да и сама реальность ощущалась едва ли. Можно было плестись, как черепаха, или гнать, как сейчас — разницы не было. Можно кричать во все горло, срывая голос, или глухо молчать — разницы не было. Продолжать свое никчемное существование или закончить все прямо здесь и сейчас: вывернуть руль вправо и вписаться в бетонный столб — разницы не было.
Может, прекратить терапию было не лучшей идеей, но доктор Швартц на продолжении не настаивал. Безвольное существование в статусе овоща, неспособного испытывать какие-либо эмоции, выносить было уже и вправду тяжело. Ведь от этого страдала не только она. Зато теперь целая феерия чувств разом обрушилась на голову: неловкость перед Рюноске, чувство вины перед Гин, совсем не вовремя вернувшееся либидо, от которого хотелось лезть на стены. Может, оно и спровоцировало ее поцелуй с Рюноске? Скорее всего, так и было. Но больше всего вывел из равновесия тревожный страх после звонка Осаму. Швартц бы сказал, что все это не взаправду, что эти эмоции — фикция. Но разве могло быть обманом то, что ощущалось физически? Каждая клетка собственного тела сейчас проживала настоящую жизнь. Мерзкую, холодную и грязную, но все-таки жизнь. Пусть она и представляла собой лишь жестокость и несправедливость, обманывала, внушая ложные надежды и разбивала вдребезги человеческие сердца. Но никакой другой жизни узнать все равно не получилось. Да, наверное, уже и не получится.
