class="p1">
Лекс. Весьма благодарен, но… пакет этот секретного свойства.
Воронцова. Неужели вы могли подумать…
Лекс (поспешно). Нет-с! Нет-с! Я ничего не думаю. Не смею сомневаться в супруге его сиятельства. (Достает пакет.) Некоторое служебное упущение, конечно. (Передает пакет Воронцовой.) Но видимость должна быть такая, будто я самолично вручил этот пакет Александру Сергеевичу. В случае каких-либо вопросов. Со стороны графа.
Воронцова. Будьте спокойны, Михайло Иванович.
Лекс. Исключительно из расположения к вам. У меня ведь тоже сердце в груди, а не пуговица с казенным орлом.
Воронцова. Спасибо, Михайло Иванович. Я позабочусь, чтобы вы впредь не спали на полу на шинельке.
Лекс (видимо, растроган славами Воронцовой). Ну что вы! Это ни к чему-с. Честь имею кланяться. (Уходит.)
Воронцова, помедлив, пока скроется Лекс, быстро разрывает пакет, вынимает предписание. Бросает конверт на землю. Вяземская испытующе смотрит на Воронцову. Воронцова, нахмурившись, читает предписание, заметно бледнеет, прячет бумагу у себя на груди.
Вяземская. Ну что? Воронцова. Мелкие придирки. Вяземская. Но все же?
Воронцова (улыбается). Это же секретное предписание, Вера Федоровна. Не заставляйте меня быть нескромной.
Вяземская. Одна нескромность влечет другую.
В кустах раздается грозное рычание. Женщины вскрикивают. Из кустов со смехом выскакивает Пушкин.
Воронцова (радостно). Пушкин! Наконец-то!
Вяземская. Что это еще за новое ребячество!
Пушкин (хватает Вяземскую за руки и кружит ее). Вольно же вам пугаться! (Оставляет Вяземскую, целует у Воронцовой руки.) Мне сейчас все трын-трава! Хотите, я заставлю эту волну остановиться? (Показывает на море.)
Оттуда с плеском и гулом подходит большая волна. Она бьет в стену. Пена высоко взлетает над балюстрадой и заливает женщин и Пушкина. Пушкин хохочет.
Вяземская (отряхивая платье). Насквозь промокла. А он еще хохочет! Вот пустельга!
Пушкин. Да! Я дурак, пустельга, свинья! Сегодня я согласен на все!
Воронцова (Вяземской). Надо переменить платье, Вера Федоровна. Мои вам будут впору. Пойдемте в дом.
Вяземская. Ради бога, не беспокойтесь. Я пойду одна. Надеюсь, ваша Аннета мне что-нибудь найдет.
Воронцова. Конечно.
Вяземская уходит, погрозив Пушкину пальцем.
(Протягивает Пушкину руки.) Ну, здравствуйте! Я не видела вас целую вечность. Я так рвалась сюда из Крыма… Даже бросила там Воронцова. (Садится на скамью.)
Пушкин опускается на землю около ее ног, облокачивается одной рукой о колени Воронцовой.
Встаньте. Тут сыро.
Пушкин. Ни за что!
Воронцова. Вы сегодня какой-то особенный.
Над балюстрадой снова всплескивает пена.
Какие волны! (Ворошит волосы Пушкину.) Смешной!
Пушкин. Смешной?
Воронцова. Нет! Очень хороший.
Пушкин. Только няня вот так ворошила мне волосы. Когда прощала за какую-нибудь шалость.
Воронцова. А мать?
Пушкин. Никогда! (Замолкает.) Со мной только что случилось забавное происшествие.
Воронцова. Я боюсь теперь ваших происшествий.
Пушкин. Это особенное. Я шел сюда, заблудился и забрел на береговую батарею. Меня арестовали.
Воронцова. Ну конечно!..
Пушкин. Послушайте дальше. Меня привели в офицерскую палатку. Под штыками. Но когда офицеры узнали, кто я такой, они дали три залпа из пушек. В мою честь.
Воронцова. Так вот почему стреляли!
Пушкин. Да. Перед вами мне хочется хвастать.
Воронцова. Почему?
Пушкин. Может быть, потому, что вам я легко могу подарить свою славу. Больше у меня ничего нет за душой.
Воронцова. Встаньте, милый. Я боюсь за вас. Земля сырая.
Пушкин. Ничего! Я думаю сейчас об одном…
Воронцова. Да? (Легко гладит Пушкина по волосам.) О чем же?
Пушкин. О том, что я в конце концов счастлив. Это совершенно неожиданное открытие.
Воронцова. Если бы это было так!
Пушкин. Я предан своему народу. Я ему нужен. Сегодняшний случай меня в этом утвердил. В этом моя гордость. И моя сила. Перед ней меркнут мощь и блеск всех императорских дворов. Кто дал мне поэтический дар, я не знаю. Но я буду верен ему до последнего вздоха. И до последней крупицы я его отдам тому, перед кем я в неоплатном долгу.
Воронцова. Кому это, Пушкин?
Пушкин. Своему народу. Он создал меня. Я обязан ему всем счастьем поэзии, всей радостью славы, всей силой своего существа. (Замолкает.) И вы…
Воронцова. Как странно то, что вы говорите. (Замолкает.) Что я? (Смотрит на море.) Как быстро темнеет.
Пушкин. Подходит гроза. Видите?
Над морем мигает отдаленная зарница.
Да… странность и прелесть любви… в том, что мы с вами живем в одно время. А могло быть иначе. Тысячелетия были до нас и будут после нас. Они нас могли разделить. Но жизнь свела нас после многих лет неясного ожидания. А могло быть иначе. И вот надо же было так случиться, что меня сослали в Одессу, а вы приехали сюда из своих пышных Александрийских садов. И вошли в библиотеку вашего дома, когда я сидел там и писал свои заметки о цыганах. Вы остановились позади, я оглянулся и увидел свет ваших глаз. «Какой у вас неразборчивый почерк!» – это единственное, что вы тогда сказали, но я ощутил эти слова как слова… любви.
Воронцова (порывисто). Родной мой!.. (Наклоняется к Пушкину, но тотчас отстраняется.) Нет не могу.
Пушкин (восторженно). Что с вами?
Воронцова. Нет, ничего… (Быстро опускается на колени рядом с Пушкиным, обнимает его за плечи, прижимается головой к его груди.) Как мне страшно остаться… без тебя.
Пушкин (тихо). Как ты сказала?
Воронцова (едва слышно). Без тебя…
Пушкин поднимает голову Воронцовой. Она смотрит на него встревоженными глазами, потом снова прячет лицо у него на груди. Волна захлестывает в сад.
Пушкин. У тебя лицо холодное от бури.
Воронцова. Я не могу дольше скрывать это…
Пушкин. Зачем скрывать любовь?
Воронцова. Нет. Вот здесь… (сжимает у себя на груди платье) я ношу несчастье. Послушай. Только что приезжал Лекс. Он привез секретный пакет для тебя. Я отобрала его. И вскрыла.
Пушкин вскакивает, помогает подняться Воронцовой. Буря разыгрывается, Срывается ветер. Шумит сад.
Пушкин. Опять этот Лекс! Что было там, в пакете?
Воронцова. Я не в силах тебе рассказать. Прочти. (Достает бумагу, протягивает Пушкину.)
Пушкин начинает читать. Воронцова порывисто вырывает у него бумагу, но тотчас отдает ее обратно.
Все равно! Читай! Все кончено теперь!
Пушкин (берет фонарь, светит на бумагу и читает; бумагу рвет ветром). «По повелению его императорского величества, сообщенному мне Новороссийским генерал-губернатором графом Воронцовым, вам надлежит не позже, чем на вторые сутки по получении сего, отправиться в имение ваших родителей в Псковскую губернию, где вы будете находиться под надзором местных властей без права перемены жительства. Прогонные деньги в сумме 389 рублей 4 копеек благоволите получить в моей канцелярии. Одесский градоначальник Гурьев». (Начинает хохотать.)
Воронцова. Что с вами?
Пушкин. Властители России! Лавочники! Рассчитали все до четырех копеек. Дешево же я обошелся его величеству – всего триста восемьдесят девять рублей четыре копейки. (Перестает смеяться.) О нет! Черта с два! Вся эта
