Видя, что Толмай хочет что-то возразить на прямое, незаслуженное обвинение, девушка снова прикрикнула на собеседника, ибо разговоры иногда вовсе не совместимы с работой:
– Нишкни, Толмай, не мешай! Я здесь не для того, чтобы разные разговоры разговаривать. Пора и честь знать!
Пока Чернава говорила и выясняла с собеседником различные жизненные проблемы, пламя в горниле разгоралось само собой, да так, что печка скоро загудела от рвущегося на воздух огня. Вырвавшийся наружу сгусток пламени, насыщенный оранжевым колером с малиновым оттенком и жёлтыми прожилками по краям так стал похож на адский язык онгона, что юноша смотрел на происходящее, от удивления раскрыв рот, потому как такое разноцветное и живое пламя увидеть где-либо ещё, было бы для него в диковинку.
Девушка, засучив рукава на яге, стала загружать жёлоб увесистыми кусками ржавой руды, вытянутые из старого Игримского болота. Юноше надоело сидеть в стороне, глазея на хлопотливую хозяйку, и выполнять оставленную для него роль важного иноземного гостя.
Толмай встал, отодвинул девушку в сторону лёгким и упрямым движением руки, готовясь сам приняться за работу. Но не тут-то было. Вроде бы парень делал всё так же: вычерпывал куски руды, загружал в лоток, отправлял в печку, подбрасывал угля, только всё у юноши получалось как-то не так. Чернава с улыбкой наблюдала за усердным парнем, и вскорости, немножко отдохнув, снова взяла дело в свои руки, пощадив нерадивого помощника.
– Возле печи, Толмай, всегда надо ягу одевать, – пояснила девушка. – А-то сыркья или менк[28] задавит. Все бабы ягу у печи надевают. Даже летом. Сиди пока, отдыхай. И запомни на всякий случай: ничто так быстро не помогает погибели человека как работа. Этот закон для Нави, Прави и Яви[29] нашей. Бездумная работа без удовольствия, без необходимости, без собственного выбора. Никогда не делай ничего просто так, чтобы только сделано было. Такая работа очень быстро превратит любого в обычного дурака, и не позволит думать ни о чём, кроме бездумного выполнения ради Жизни. Лучше живи, чтоб работать, а не работай, чтоб только жить.
Юноша подивился такому отворотному повороту, но возражать не стал. Он снова уселся на брёвнышко, не спуская глаз со своей новой знакомой, принявшей его запросто в этом чудном городе, куда он приехал в поисках истины. Ведь об Аркаиме давно знали в Египте, в Греции, в Месопотамии, в Индии, в Ассирии… пожалуй, нелегко будет отыскать место, где ещё не слыхали о Стране Десяти городов, или Семиречье, или же Троянском царстве. Все эти первые царства основаны были выходцами из Гипербореи, Атлантиды или, как ещё называли затонувший материк, Арктиды.
– А скажи, Нава, – вопрос давно мучил Толмая, только он никак не решался спросить, немного стесняясь происшедшего с ним. – А скажи, вот я ехал сюда и когда въехал на мост через Сынташту, вдруг из воды вынырнуло волосатое бревно и поплыло против течения. Что это было?
– Да ты, поди, испужался, варнак, – засмеялась девушка. – Это, верно, аджина[30] был. Он только из воды приходит. Я тебя как-нибудь сведу на болото, увидишь их, снова испужаешься, и уедешь к себе в Месопотамию шёлком торговать.
– Не уеду! – насупился Толмай. – Не к тебе ехал, не тебе прогонять! А реку Стикс всё одно отыщу. Говорят, там камень бел-горюч стоит. Не поможешь – сам отыщу! На баб надёжи никакой, только на язык горазды. А языком ты делу не поможешь, как пить дать!
– Ух ты, какой обидчивый, – усмехнулась Чернава. – В тёмное царство и у нас ход есть, и у вас. Искал плохо. Говорят, каждый отмеченный Богом должен скрозь Нижнее царство прошагать. Покажу я тебе, всё покажу. Как дойти к Алатырь-камню, как перебраться через реку Смородину. Только ты, не поймав горлицу, а уже и кушаешь? Не спеши пока. У нас в Игримском болоте царь-Горыныч живёт. Вот наши бабы ягу-то и надевают, чтобы в болото не утащили. У нечисти повадки проказные, что поделаешь – нелюди.
– Зачем же вы им хозяйничать здесь позволяете? – проворчал юноша. – Не лучше ли гнать их метлой поганой!
– Ух ты, умный какой. От них только оберёг спасает, – она показала на крест, высившийся на маковке городской пирамиды. – Все наши гостеньки по такому оберегу с собой увозят. Одни вавилонские только не увезли. Ох, чую, накажет их Господь за грехи такие.
– У нас Бога Эя[31] зовут, – опустил глаза юноша.
– Да Бог-то один, как ни зови, я тебе уже говорила. Только придёт Он и к вам когда-то. Сам придёт.
– А откуда ты знаешь? – прищурился Толмай.
– Сорока на хвосте принесла, – улыбнулась девушка. – Поживи у нас, научишься с сороками байками делиться. Когда время придёт с царь-Горынычем потолковать, я скажу.
– А кто у вас царь? То есть, земной царь? – полюбопытствовал парень. – Я, который день здесь, а ни князей, ни жрецов не видывал. Храм есть, пирамида есть, а вот молитвенников – как ветром сдуло.
– Мы не с царём живём, с Господом, – серьёзно ответила Чернава. – Но это очень уж нелюдям не по нраву, вот и звереют. Гиперборейцы им, как кость в горле! А ведь ангелами были когда-то. Сами себе кусок выбрали, сами откусили, сами опростоволосились. А у нас другая жизнь. У нас, кто стыдится непостыдного и не стыдится бесстыдного, тот вступает на путь погибели.[32] Ежели ты с чистой душой да не пуганый, то царь-Горыныч не тронет. Даже помилует: сведёт тебя с Инанной вашей по-дружески. Дак ты тогда ворон не лови и трясогузкой не прикинься. Что даётся раз в жизни, то не отнимается, ежели поднимешь. Ведь не даёт Господь того, что не сможешь унести.
Она замолчала, продолжая подкладывать в жёлоб руду. Та медленно, нехотя скатывалась в сердцевину печи, где посреди огня был для неё чан, который уже довольно разгорячился, плавил руду и даже отплёвывал в сторону «несъедобные» куски.
– А как же печь у тебя без мехов работает, Нава? – поинтересовался Толмай.
– Вон, погляди-ко в колодец, – Чернава кивнула в сторону сруба, прикрывавшего колодец, выкопанный рядом с печью. – Там тебе и меха, и хранители огня. Они нам помогают, мы им служим.
Юноша послушно заглянул в бревенчатый сруб колодца, и некоторое время молчал, разглядывая хоть и дневной, но всё же сумрак. Потом, заметив что-то интересное, он поглубже засунул в сумрак сруба голову, чтобы получше разглядеть зримое.
– Нава, так ведь здесь дыра в стенке! – обернулся он к девушке.
– Эта дыра прямо в печь выходит, а из воды айтерос[33] раздувает Тувалкаин.[34]
– Откуда ж здесь вы о нём знаете? – удивился Толмай. – Про Тувалкаина Моисей меж двуречьем говорил. Он и в Божье Пятикнижие про него записал. А здесь-то как? Иль кто из приезжих рассказывал?
– Толмай, я тебе уже говорила, – поморщилась Чернава. – Говорила, что ничего отдельного у народов нет, хоть и называют всяк по своему и Бога, и нелюдей. Все вещи берут начало от того, что уже существует, а чего нет – возникнуть не может. Так и огонь слушается только хозяина. А как мы без огня-то? Нельзя нам без огня. Мы в колодец жертву приносим, что б Тувалкаин помогал. Вот он и помогает. У вас тоже что-то происходит, про это Моисей записи делает. Поживёшь у нас, тоже Проповедником станешь. Может, дома пригодятся наши чудилы, без них-то ума ниоткуль не наберёшься. Запоминай, это одна из Божьих истин.
Юноша недоверчиво пожал плечами, но возражать не стал. Да и возражать пока нечего было. Хотя очень хотелось ему вставить в разговор какую ни на есть шпильку, чтобы просто показать: вот, мол, я какой! Девушка почуяла это, только до кого же истина так быстро доходит? А ведь сказано, что истина спрятана на дне колодца. Что же, пущай ищет истину на дне.
– Ты, Толмай, не ведаешь, либо не хочешь изведать Божью истину, Божью благодать, снова принялась втолковывать Чернава. – А ведь истина завещана Богом не для выполнения каких-то заветов или обещаний. Она есть и надо её принимать только так, какая есть. Не принять из гордости или же из недоверия – это всё равно, что отказаться от жизни. Ведь никто тебе доказывать и убеждать чего-то не будет. Вот, например, я сейчас стою спиной к дому, а ты начнёшь вдруг убеждать меня, что дом мой куда-то исчез, что его уже нет, и не будет, только не оглядывайся! А если не оглянусь, то ты построишь мне другой дом – лучше и краше прежнего. Но ведь дом-то от твоих словоблудий не исчезнет! Так и с Богом Единым, и с нечистью. Каким именем Бога ни называй, он останется один, только дороги к Нему у всех разные. И мешать по этим дорогам идти будут отпадшие ангелы – работа такая. Ни они, ни Бог тоже никуда не исчезнут, как ты не уверяй меня. Вот и вся истина. Многие едут к нам, многие хотят узнать, как избавиться от грехопадения? Научиться хотят. Но живут, совсем не прикасаясь к Божьей благодати. В этом мире всегда были, есть, будут есть таланты и бродяги, влюблённые и одинокие, богатые и побирушки. Для всех существует один закон: не согрешишь – не покаешься, не покаешься – не спасёшься. Поэтому люди всегда живут лишь там, где грешат и каются, каются и… грешат. По сути, жизнь проходит впустую и такой человек никакой радости в этом мире оставить не успевает. Тогда скажи, зачем таким людям нужна жизнь? Вот в мире множество войн разыгралось. Каждый народ свою веру считает самой правильной и единственно правильной, начисто запамятовав о Гиперборее, то есть, о своей настоящей Родине. Но ведь человек – не ангел. Он всегда ошибается, и не перестанет ошибаться, если не захочет жить иначе, не как все, дерущиеся за кусок мяса.
