— Выйди за угол, сделай все дела на улице, тут тебе не это самоё! Ты хоть понимаешь, что это храм Мельпомены, а не нужник⁈ — заорал я на перепуганного Шевчукова, простого деревенского парня, который третий день как устроился на киностудию.
— Да чего уж, пущай ступает, — сжалился сторож над парнем, который мои слова принял за чистую монету и действительно пошёл на улицу.
— Чтоб это было в последний раз! — погрозил я пальцем пареньку.
И тут меня на тайный разговор потащил директор картины дядя Йося, лицо которого выражало одновременно и восторг, и озабоченность.
— Цветную плёнку выбил в полном объёме, 1 к 10, — зашептал он. — Однако появилась возможность снять наше кино на американский «Кодак». Плёночку хотели Бондарчуку подогнать на «Войну и Мир», но он отказался, так как этой импортной плёнки мало, а это значит минимум дублей и всё такое прочее. Можем перехватить, но решать надо прямо сейчас. Что скажешь?
— Что я скажу? — я почесал свой могучий затылок и, увидев вошедшего в театр главного оператора Иванова, крикнул, — Сергей Васильевич, подойдите на пять минут, возник один производственный вопрос по вашей теме!
— Аккуратней с приборами, — проворчал главный оператор на техников, таскавших аппаратуру, и важно пошагал в нашу сторону. — Не успели приехать, а уже возникли какие-то вопросы, — криво усмехнулся он.
— Есть возможность снять кинокомедию на «Кодак», но решать надо сейчас, — буркнул я.
— Какой расход? — спросил Василич у директора.
— 1 к 3, — виновато кивнул головой Шурухт.
— Баловство, — хмыкнул оператор. — Снимем на «шостку» и нечего выделываться.
Под «шосткой» Сергей Васильевич имел в виду плёнку «Свема» производства «Шосткинского химкомбината», который, как мог, скопировал немецкую «Agfacolor», и копия само собой вышла гораздо хуже оригинала. И теперь для отечественного цветного кино требовалось очень много света и осветительных приборов, наносивших значительный вред здоровью актёров, подчас вызывая онкологические заболевания.
— Ясно, — тоже хмыкнул я, — снимаем на «Кодак» и нечего выделываться.
— Что? — Василич схватил меня за грудки. — Ты тут никто, и звать тебя никак, — зашипел он, — ты даже не стажёр, ты курьер из газеты. Марш почту разносить.
— Значит так, — улыбнулся я, — снимем 60% картины на «Кодак», а потом попросим такой плёнки ещё. А в виде уступки директору Илье Николаевичу вычеркнем из сценария финансово затратный эпизод с теплоходом.
— Верно, Феллини, — захихикал дядя Йося и главный оператор Василич, отпустив мою рубашку, выразительно и одобрительно прокашлялся. — Лёне скажем? — спросил директор, кивнув на появившихся в фойе БДТ актёров и актрис, среди которых словно генерал шествовал Леонид Быков.
— У Леонида Фёдоровича язва, не будем нервировать человека, — пробурчал я.
* * *
Ближе к часу дня в гости к съёмочной бригаде прикатили ленинградские телевизионщики. Они, наивные люди, хотели запечатлеть съёмочный процесс, который с сегодняшнего дня плавно перенёсся на завтра, так как плёнка «Кодак» из Москвы прилетала в лучшем случае поздно вечером, да и без кинокамеры организационной и подготовительной работы хватало с избытком. Во-первых, требовалось провести генеральные репетиции с актёрами, которые лишь сегодня утром получили новые сценарии. Во-вторых, кое с кем из недовольных сокращением своей роли артистов пришлось как следует полаяться и пригрозить жалобой на строптивый характер в Госкино. А в-третьих, нужно было развести все мизансцены по обширным площадям театра. Например, кабинет директора по решению художника и главного оператора разместили прямо в просторном фойе второго этажа, чтобы хватило места для установки камеры, рельсов, тележки и огромных осветительных приборов. Киношные гримёрки, где по сценарию трудился наш Зайчик, так же временно переместились из настоящих тесных театральных гримёрных комнат в другое крыло здания. А ещё пару эпизодов фильма было решено снимать прямо на живописной центральной лестнице и первом этаже напротив гардероба.
— Вы не можете вот так просто взять от нас и отмахнуться, — насела на Быкова корреспондентка местного телевидения в больших круглых очках. — У нас тоже свои планы и мы не имеем возможности по щелчку пальцев явиться сюда ещё и завтра.
— Феллини! — выкрикнул Леонид Фёдорович, не выдержав напора настырной телевизионщицы.
— Что, новый хозяин, надо? — пробурчал я себе под нос, оторвавшись от бесконечных оргвопросов, от которых голова уже шла кругом.
— Для телевидения нужен сюжет, помогай, — кивнул режиссёр на эту странную даму и двух парней, один с кинокамерой, другой с магнитофоном и микрофоном.
— Шевчуков! — рявкнул я на уснувшего около осветительного прибора новенького техника. — ДИГ разверни вон туда на прострел. — Я махнул рукой в сторону уходящего вдаль коридора. — Леонид Фёдорович, вставайте вот сюда, под светильник, а вы, товарищи с телевидения, сначала запишите интервью нашего главного режиссёра. Пусть товарищ Быков расскажет телезрителям о концепции новой кинокомедии и о том вкладе, который мы внесём своей работой в копилку всего мирового кинематографа.
— А не слишком ли вы замахнулись, молодой человек? — усмехнулась корреспондентка, поправив на носу огромные очки.
— В самый раз, замах на копейку — удар на рубль, — буркнул я. — Затем, для полноценного сюжета мы покажем две репетиции, и дадим вам запечатлеть, как гримируют звёзд нашего кино. В особенности товарищей: Вицина, Филиппова младшего и старшего, Смирнова, Дмитриева, а так же двух красавиц: Нонну Новосядлову и Ирину Губанову.
— А зачем вы их гримируете, если у вас съёмки только завтра? — всунулся со своей неуместной репликой телевизионный оператор.
«Ёперный театр, — выругался я про себя, — ну, буквально каждый в нашей стране знает, как делать кино. Просто нужно написать оригинальный сценарий, взять самого лучшего режиссёра, самых лучших актёров, затем махнуть рукой и наслаждаться конечным результатом, большой ёперный театр».
— Объясняю популярно — сегодня генеральный прогон, а он всегда проходит в гриме, в костюмах и с полным киношным светом. Я ушёл, — кивнул я Леониду Быкову и трусцой побежал в зрительный зал, где готовились к репетиции актёры, очень уж хотелось перекинуться парой слов с Нонной, чтобы лишний раз сказать, какая она красавица.
Однако на лестнице со мной столкнулся главный оператор Василич и, схватив за руку, тревожно зашептал:
— Слушай, Феллини, ерунда какая-то вытанцовывается. Сегодня же первый съёмочный день, а это значит, что нужно хоть что-то снять, затем разбить тарелку о штатив, чтобы вечером устроить вполне законный банкет. А иначе удачи не будет, всё кино пойдёт коту под хвост.
— Коту под хвост? — задумчиво пробормотал я. — А плёнка у нас какая-нибудь есть?
— Осталась одна коробка на 60 метров, плёнка черно-белая, хватит ровно на две минуты, — кивнул он. — Только у нас кино-то цветное. На монтаже не смонтируется. Вот я и говорю, непорядок. Пфуууу, — разочарованно выдохнул Сергей Васильевич.
— Всё будет хорошо, смонтируется, если мы снимем черно-белого кота на фоне чёрного занавеса, а затем при проявке плёнки, всему изображению придадим немного синеватый оттенок, как у «Кодака», — хохотнул я. — Будет сегодня вечером первый отснятый кадр, так всем и передай! Ха-ха!
Тем временем актёры и актрисы в ожидании репетиций, расположившись в зрительном зале БДТ, напоминали цыганский табор, который состоял исключительно из умалишённых «цыган». Ибо каждый что-то бубнил себе под нос, что-то нашёптывал, прикрыв глаза, что-то изображал, неизвестно перед кем кланяясь и кривляясь. Исключением из правил был только Георгий Вицин, который сидел в позе йога отдельно ото всех актёров первого и второго плана, и медитировал. Кстати, массовку на сегодня решено было не приглашать.
Светлую и милую головку Нонны Новосядловой я заметил где-то в районе 10-го ряда. И не теряя ни минуты, помахав ей рукой, медленно стал пробираться через чужие вещи и сумки.
