Она потянула тонкую ткань вверх и, оголив живот, долго рассматривала метку, которая навсегда теперь стала частью ее самой: уродливый, размером приблизительно с половину ладони, глаз, зрачок которого пересекают непонятные узоры… Да уж, и так — страшнее не придумаешь, так еще и воспаленные, красноватые контуры добавляли "красок"… Элениель не могла не улыбнуться: если бы Шайа не хотела убить ее, она осталась бы довольна: с такой-то меткой оголиться перед мужиком становится проблематичнее… Она отмахнулась от болезненных воспоминаний. Сейчас ее волновал только один мужчина, точнее его полное отсутствие. Где, черт возьми, Даррен?
Когда она попросила его назвать любой город, он ведь не просто так выбрал именно это место. Он знал, что здесь безопасно, а это значит, что и с ним, и с анахом все в порядке. Выходить к незнакомцам в таком виде было неудобно даже для нее, но что поделать? Несмотря на то, что она могла двигаться, девушка чувствовала, что переодеться самой ей сейчас не по силам, поэтому, наплевав на все правила приличия, она отправилась на поиски живых.
Сюрприз номер один: дверь оказалась не запертой. Сюрприз номер два: ее никто не охранял. Она прошла по светлому коридору, и пару раз крикнула "эй!", но дом ответил лишь звенящей тишиной.
Гостиная, коридор — везде было много света, лежали ковры, причем видно, что очень хорошего качества. Вообще, в целом, обстановка была очень дружелюбной, а благодаря множеству цветов в вазах и разным украшением — еще и уютной. Но где же тогда все? Не могли же они бросить ее в пустом доме?
Лени открыла деревянную дверь и поморщилась от ослепившего ее солнца, а когда приморгалась — онемела от восторга!
Медленно спустившись с деревянного крыльца, девушка пошла по усыпанной мелким щебнем дорожке вглубь удивительно красивого сада. Казалось, каждый цветок находится на своем месте, они словно дополняли и подчеркивали достоинства друг друга, и всего участка в целом; повсюду щебетали птицы, воздух благоухал чудесными ароматами, а она со своим-то обонянием ощущала их куда ярче и многограннее, чем люди!
Почувствовав, что силы потихоньку покидают ее, Лени свернула с тропинки и уселась на низкий пень в тени от какого-то фруктового дерева с широкой кроной. Воспоминания, одно за другим, напирали на нее… Сколько прошло времени? День? Три? А может неделя?.. Что ей теперь делать со своей жизнью? Куда бежать? Что ей вообще предстоит?
Нужно срочно связаться с капитаном. Ей предстоит сообщить ему, что его лучшего друга больше нет…. И что убил его один из приближенных, ее любовник… Лени потерла глаза и спрятала лицо в ладонях. Одна за другой по щекам побежали дорожки слез, но это не несло ни освобождения, ни облегчения… Ничего, кроме усилившейся головной боли и отвратительного чувства уязвимости. Теперь, как бы пафосно это ни звучало, она по-настоящему одна против всего мира. Какое у нее право возвращаться в команду на корабль, и тем самым подвергать их всех опасности? Да, все они — взрослые мужики, но и Аргас далеко не дурак. Он не попрет в одиночку тараном на всех разом, но может выманивать по одному, а потом шантажировать ее их жизнями…
И все из-за проклятой штуковины! Он совсем спятил из-за кинжала, и из-за него же вся ее жизнь полетела под откос! Впрочем, доля иронии в этом есть: теперь у нее, в кои-то веки, был четкий курс, и имя ему — выживание…
Но что она? Она-то, как и прежде, остается самой собой, чего не скажешь об Аргасе. Он сам виноват, что полез во все это, но главными виновниками были эти всесильные безумцы, величаемые Богами, которым нравится играть судьбами своих "детей"…
— Ой-ой, милочка, разве можно себя так изводить!
Лени дернулась и вытерла слезы. К ней приближалась невысокая, пухлая женщина средних лет, на чьем лице читалась крайняя обеспокоенность. Она была одета в закрытое бежевое платье с пышной юбкой со шнуровкой на лифе, а ее длинные вьющиеся темные волосы были подхвачены заколкой.
— Вы бы, милая, поберегли себя! Вон, и так сколько дней проспали, так неужто еще захотели? Ай-ай-ай, в чем вышла-то! Хорошо, мужчин сейчас дома нет, иначе мой бедный муж точно потерял бы сознание! Ну же, идемте, идемте в дом!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Девушка и рта не успела открыть, как ее ловко подняли и потянули в сторону дома. Ей было больно всякий раз, как нога соприкасалась с землей, но она не представляла, как сказать об этом незнакомке. Они пересекли гостиную и, пройдя мимо комнаты, в которой она очнулась, оказались у странной двери. Женщина потянула ее в сторону, и затолкала гостью вперед и засуетилась, открывая внутренние ставни, чтобы свет из окон осветил… это что, медная ванна?
— Вам бы, девонька, окунуться не помешало, да только боюсь я, что больно Вам будет… Поэтому я сейчас согрею воды, и Вы, девонька, сама полотенцем-то оботретесь, ладно? Бедная, вон как ослабла… Сейчас только голову Вам помоем…
— Простите… — Лени изловчилась и поймала за запястье суетящуюся и причитающую женщину, но это ей далось непросто. Ощутив очередную нахлынувшую волну слабости, девушка присела на борт ванной. Руку женщины, однако, не выпустила. В горле першило, и она боялась, что из-за этого ее голос будет звучать не так уверенно, как ей того хотелось бы, но молчать было невозможно! — Где я?.. И где… мои друзья? Где Даррен?
Взгляд женщины потеплел. Она аккуратно высвободила руку и, открыв бочок с горячей водой, и доставая из шкафов новые купальные принадлежности, заговорила:
— Для любящей матери, ее ребенок — самое большое счастье в жизни. Даррен с самого детства был нашей опорой, и я ни разу не усомнилась ни в нем, ни в принятых им решениях. Чуть больше двух лет назад в его жизни кое-что произошло, он стал еще более замкнутым, чем обычно, и посчитал, что ему лучше уйти… Эти несколько лет мы получали лишь редкие и короткие письма без обратного адреса, в которых он писал, что жив, и что не знает, когда вернется, да присылал немного денег, чтобы помочь сестре получить образование в Королевской школе искусств… А четыре дня назад он появляется у калитки, буквально таща на себе двух сильно израненных женщин. Вашу спутницу мы разместили в летнем домике: мы как раз закончили ремонт, как чувствовали. Вас же, милочка, сын отнес в комнату сестры, которая сейчас на учебе в Ольменто. Можете наклониться? Нужно смочить волосы.
С этим были проблемы, так как от любого движения подсыхающая кожа вокруг ранок на животе снова лопалась, но она кивнула и, склонившись над ванной, тайно радовалась возможности отвернуться. Так эта женщина — мама Даррена? А это его дом? И спальня… сестры?.. У него и сестра есть?! И почему, спрашивается, она так разволновалась, и застеснялась от нахождения в одной комнате с мамой Даррена? Такая милая, и в то же время, шустрая женщина, она не дала ей толком и рта раскрыть, все волновалась и переживала, что странно — они ведь даже не знакомы! Пока женщина намыливала ей голову, Лени кое-что обдумывала, а потом ее озарило! Хозяйка дома выбежала из ванной комнаты, и пока девушка вытирала голову — вернулась с… платьем в руках!
— Давайте-ка переоденем Вас в это, не то наши мужчины потеряют сознание, увидь они Вас в таком виде… Уж простите, но оборочки — это не Ваше….
Элениель не сдержалась и коротко рассмеялась, однако, проведя рукой по серо-голубой ткани платья и представив его на себе, почувствовала, что настроение снова падает.
— А что случилось с моей одеждой?
— Она на месте, дожидается своего часа, но Вам, хотя бы первое время, лучше избежать швов и грубых тканей. От этого материала не зудит кожа, и Вашей ране это определенно точно пойдет на пользу.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
В глазах и голосе женщины была горечь, она с сожалением взглянула на воспаленное клеймо, но, словно опомнившись, помогла ей аккуратно продеть руки и распрямить платье на бедрах. Покрой был простой, без шнуровки, с завышенной талией, и, покрутившись немного, Лени с облегчением заметила, что оно практически не задевает живот.
— Оно слегка великовато, но моя дочь немного шире Вас в талии, что сейчас, в общем-то, весьма кстати…
