видно.
– Никита, друг, – бросился я к нему, – что с тобой?
– Живой я, государь, – слабо улыбнулся тот.
– Как ты меня напугал!
– Ничто, бывало и хуже, – попытался приподняться Вельяминов. – Даст Бог, поправлюсь. Голова вот только болит и кружится, а так все бы и ничего.
– Лежи! – строго прикрикнул я, сообразив по симптомам, что именно случилось с моим ближником. – Раз сотрясение есть, значит, мозги в наличии, а стало быть, их поберечь нужно!
– Что за хвороба такая? – удивился Никита.
– Ничего страшного, – поспешил успокоить я его. – Просто тебе на какое-то время нужен полный покой. Лежать, резких движений не делать и пить что-нибудь успокоительное.
– Чего? – совсем уж изумленно спросил боярин, не замечавший за мной прежде склонности к медицине.
– Откуда мне знать чего? – огрызнулся я. – Доберусь до О’Конора, тогда и спрошу, каких тебе снадобий в пасть напихать!
– Помилосердствуйте, ваше величество, – откинул голову на свое импровизированное ложе Вельяминов, – а не то я от такого лечения точно без покаяния останусь!
– Раз шутить можешь, значит, выздоравливаешь! – пришел к выводу я. – Надо бы тебя домой отправить, вот только как?
– Можно сделать носилки и закрепить их между двух коней, – подсказал Михальский. – Или же изготовить волокушу, вроде той, на которой ваше тогда еще королевское высочество тащило меня в лесах под Смоленском.
– Нет, – поспешил я пресечь рационализаторские предложения. – Эдак его еще больше растрясет. Нужна рессорная коляска.
– Единственная известная мне карета с рессорами находится в Кремле, – заметил Корнилий, имея в виду подарок, сделанный когда-то мною покойной Катарине. Пройдет целый день, пока мы сможем ее сюда доставить.
– Тогда телега с мягчайшим сеном. Колеса тоже обмотать чем-нибудь мягким и везти шагом!
– Ничто, выдержу и без этих хитростей, – попытался вмешаться Вельяминов. – Отправьте меня домой как есть…
– Не спорь с царем!
– Алена там, – едва шевеля губами, шепнул мне Никита. – Ждет тебя…
– Что? – не понял я сначала смысла сказанных мне слов, а когда сообразил, то только нахмурился.
Бог знает что у людей в головах творится. Мне ведь реально он нужен, а не его сестра, как бы я к ней ни относился в прошлом. Чтобы верный человек в тяжкую минуту был рядом! Чтобы было кому мою спину прикрыть!
– Ну что, владыко, – криво усмехнулся Лыков, с вызовом посмотрев на патриарха. – Так ли случилось, как ты измысливал? Испугался царь Ивашка? Одумался? Стал лучших людей слушать?
Глава Русской церкви неодобрительно зыркнул на предводителя боярской оппозиции, но возражать не стал, предоставляя ему закончить свою мысль.
– Вы небось доселе думаете, что он может только в чистом поле скакать с сабелькой, да девок по сеновалам валять? – повернулся князь к сидящим по лавкам думцам, тайком собравшимся в патриарших палатах.
– А разве нет? – буркнул насупившийся Шереметев. – Что он дельного для державы сделал?
– А кто у поляков Смоленск отнял? Кто войско наше на свой лад перестроил и везде своих людей расставил? Кто купчишкам и прочим черным людям такую волю дал, что они только ему в рот и смотрят? Ведь если все быстро не сделать, они же все за него горой станут и нам горло перегрызут! – злобно ощерился Борис Михайлович и, не выдержав, громыхнул по столу кулаком. – Дивлюсь я, как он вас, скудоумных, вообще по кольям не рассадил! Вот бы хорошо сидели…
– Зачем ему самому пачкаться? – отозвался Шеин. – Можно же в бой на бунтовщиков послать, и вся недолга.
– А вы заводчикам велели разбежаться и рады?
– А что делать было, идти татей сечь?
– Я вам говорил, что делать… Извести поганый мекленбургский род под корень! Чтобы духу его на Святой Руси не было!!!
– Оно и теперь не поздно, – пискнул снова угодивший в опалу Салтыков.
– Как бы не так! Теперь он настороже. Беса тешить ложится, и то рядом его псы караулят. На поварнях все блюда по три раза разные люди пробуют.
– Ну послушали бы мы тебя, – нарушил наконец затянувшееся молчание Филарет. – Что дальше? Новая Смута? Со свеями война?
– С чего бы это?
– А ты не забыл, кому царевич Дмитрий племянником доводится?
– Какой он вам Дмитрий, – скривился Лыков. – Карла немецкая, боле никто! А что будет, я вам сейчас обскажу. На сыск кого поставили, Ивашку Грамотина? Вот этот пес вас всех и сыщет!
– Пустое! – отмахнулся Филарет. – Это наш человек. Из моих рук кормится…
– Помяни мое слово, за эту руку он тебя и укусит!
– Отчего ты так думаешь? – нахмурил брови патриарх.
– Ненадежен он. Помани его кошелем с золотом, сразу предаст!
– Корыстолюбив, то верно, – уже не так уверенно возразил глава Русской церкви. – Но ведь не дурак, чтобы против нас идти!
В этот момент в палату, где собрались бояре, черной тенью проскользнул инок и, подойдя к патриарху, что-то зашептал тому на ухо. Патриарх выслушал его и отпустил, размашисто при этом перекрестив.
– Случилось чего? – осторожно поинтересовался Шереметев, когда молчание Филарета стало совсем уж невыносимым.
– Государь кличет, – глухо отозвался тот.
– Зачем это?
– Не ведаю покуда, – пожал плечами патриарх.
– Пойдешь? – хрипло спросил Лыков.
– Мне бояться нечего. Однако вы меня не ждите. Расходитесь по своим дворам да сидите тихо.
Сыск – дело, требующее, с одной стороны, быстроты, а с другой – обстоятельности. Коли промедлишь, так воры, чего доброго, следы замести успеют, а станешь торопиться паче меры, так и вовсе можно чего важного не заметить, и тогда супостаты и вовсе наказания избегнут. Поэтому, как говорили древние латиняне – фестина ленте, то есть поспешай медленно! Вот Грамотин и не торопился, стараясь ничего не упустить.
– Как зовут? – почти ласково осведомился он у только что притащенного ярыжками чернобородого мужика.
– Семеном, – отозвался тот и с надеждой посмотрел на дьяка.
– Из каких будешь?
– Из стрельцов.
– Какого полка?
– Не служу я ныне.
– Отчего так?
– Увечье получил на царской службе.
– Вот оно что. Тогда как же ты, песий сын, посмел бунтовать противу своего государя?
– Не было такого! Да и куда мне при моем сиротстве…
– Что-то особых увечий я на тебе не наблюдаю. Руки-ноги на месте, голова тоже не посечена.
– Грех тебе такое говорить, господин! – весьма натурально всхлипнул бывший стрелец. – Ноги-то у меня есть, да вот только ходить не желают, негодные. Оттого и вся жизнь моя наперекосяк пошла. А ведь я на хорошем счету был, меня сам государь знает!
– Хватит врать-то! – мелко захихикал дьяк. – Царь его знает! Ох, уморил, проклятый…
– А вот знает, ибо это я царский венец у вора Телятевского сыскал!
– Да что с того, коли на тебя видоки показывают, что ты с атаманами бунтовщиков якшался? – закинул удочку Грамотин и по реакции допрашиваемого с ликованием понял, что не ошибся.
– Поклеп! – не очень уверенно заявил Семен, и глаза у него забегали туда-сюда.
– Ой ли? А вот тут написано, – ткнул пальцем в первую попавшуюся бумагу дьяк, – что ты вместе с Гераськой Харламовым цельный день ходил!
– Помилуй, боярин! – упал на колени бывший стрелец. – Ходил, верно, но не по своей воле! Заставили меня окаянные! Знали, что я в старопрежние времена ратником был не из последних, вот и хотели на свою сторону поставить. Только куда мне убогому… то есть я им так и сказал,
