Ленинград, Боткинская больница
— Сашок, стой здесь и притворяйся статуей, — приказал оперуполномоченный.
— Понял, — смиренно ответил Щукин. Но он не был бы Щукиным, если бы не спросил: — А он точно сюда явится?
— Точно, — буркнул Тихонов. — Больше некуда. Был у них еще схрон на Обводном, так мы там капремонт затеяли… Ну, как бы затеяли! Техники понагнали, строителей в касках… — он тут же рассердился: — Отставить разговорчики! Бди!
— Бдю! — Саша вытянулся во фрунт, поедая глазами начальство.
Недовольно фыркнув, начальство ушло. Щукин даже позавидовал оперуполномоченному — тот двигался бесшумно и пружинисто. Как большой кот. У него так пока не получалось…
Прислонившись к стволу огромного, раскидистого вяза, Саша устроился так, чтобы видеть все подходы, оставаясь вне поля зрения. Стояла тишина, лишь с недалеких путей разок донесся короткий лязгающий грохот — тепловоз проехал по своим тепловозным делам. А в больнице будто выходной… Или празднуют в ординаторской! Ни-ко-го…
«Интересно, что «БОМЖ» заныкает? — лениво тянулись мысли. — Банку? Или коробку?»
Вспомнилась закладка на Краснолужском мосту. Марта Петерсон сунула в нишу… Он не разобрал издали. Какой-то темный предмет. А потом, когда сам же и взял в руки контейнер, не поверил. Всё думал, что ошибся, переживал, злился на ребят загодя — ведь смеяться будут! Зачем тебе, скажут, обломок шпалы? Вся в креозоте, с ржавыми дырами от костылей… А технари живо раскупорили причудливый контейнер из пластмассы. Глянешь — и забудешь. Ну, шпала — шпалой! А внутри деньги лежали, чернила для тайнописи, электронные штучки всякие, вопросник — и записка для любопытного аборигена, ненароком изъявшего закладку: «Товарищ! Ты случайно проник в чужую тайну, подобрав вещи, которые предназначены не для тебя. Оставь деньги себе, но не трогай остального, чтобы не узнал слишком много и не подвергнул свою жизнь и жизни своих близких опасности. Все содержимое выброси в реку, в любое глубокое место и забудь. Никому не говори о своей находке, иначе будут большие неприятности. Ты предупрежден!»
Осмотревшись, Саша натянул вязаные перчатки — пальцы зябли, хоть и весна.
«А ведь скоро конец операции «Немо»…» — подумал он, грустнея. Ведь это, по сути, первая в его жизни настоящая секретная миссия. И повезло как! Только-только слушатель «Рыбин» стал младшим оперативником Щукиным, как его сразу, словно кота — лови мышей!
Где-то на Украине приняли посылку от «БОМЖа», и отправили свою, насовав тщательно просчитанной «дезы». О чем — не знает ни Тихонов, ни Горохов, ни даже Блеер. Но вот сегодня, прямо сейчас Гарбуз сунет пакет с дезинформацией в тайничок. Американцы достанут ее своими жадными ручонками — и схряпают, аппетитно чавкая.
Тут и сказочке конец…
Внезапно мысли вымело из головы. Уловив движение, Щукин замер.
«Явился, не запылился…»
Сергей Гарбуз, он же «Немо», он же «БОМЖ», вышел из-за угла больничного корпуса, шаря глазами по сторонам. В стильном пальтишке из светлой ткани и шляпе того же цвета, в отглаженных черных брючках и до блеска начищенных ботинках, он и в самом деле напоминал дипломата. А плоский чемоданчик лишь добавлял сходства.
«Давай, давай… На старт… Внимание…»
Гарбуз неожиданно изменил обычной своей самоуверенности — оглянулся пугливо, и приблизился к глухой стене. Пошатав кирпич, он вынул его, морщась — перчатку измарал! — осторожно уложил на подмерзшую с ночи слякоть. Щелкнули замочки «дипломата», словно объявляя: «Марш!».
Саша оттолкнулся, и в два скачка оказался за спиной у агента, хватая того за плечи. Гарбуз, как стоял, так и рухнул на колени, теряя шляпу, но не выпуская из рук жестяную коробку.
— Попался, который кусался! — весело сказал Щукин. — Вставай, шпиён. Поигрался, и хватит.
Будто ниоткуда возникли оперативники, взяли «БОМЖа» под белы рученьки, приподняли…
— Я буду жаловаться… — пролепетал Гарбуз. — Мой папа…
— Папу с мамой ты еще долго не увидишь, — плотоядно ухмыльнулся Тихонов, клацая наручниками. — Лет двадцать, как минимум!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Гарбуз сомлел, обвисая в крепком хвате оперов.
— Саня! — торжественно провозгласил оперуполномоченный. — Тебе партийное задание: берешь красную помаду и топаешь на проспект Добролюбова. На стене дома номер один дробь семьдесят девять рисуешь смачную «пятерку»!
Тот же день, позже
Ленинград, проспект Добролюбова
Синти то ли взаправду простыла, то ли притворяется. Скорее второе — та еще выдра…
«Все сам, все сам…» — удрученно вздохнул Лофтин, подворачивая баранку. В паре с Фолк он никогда не садился за руль. Не потому, что она стажер, а он — ого-го, просто не хотелось выдавать свой стиль езды. Если Синти увидит, как он водит — максимально аккуратно, соблюдая правила до запятой, — то сразу поймет причину. А язычок у нее, бывает, и раздваивается…
Да, он панически боялся советских gaishnikov. До холодной испарины не хотелось увидеть взмах полосатой палки, властно требующей остановиться. Понятно, что ничего-то ему не будет. Ну, проверят документы… Козырнут, и отпустят. «Не нарушайте, мистер».
Но все это время его будет пожирать унизительный, липкий страх, подавить который не получалось. Вся его бравада, все эти смешки, да шуточки — веселенькая маска, под которой скрывается бледное, искаженное лицо.
«Так и чокнуться можно, Дэнни», — нахмурился Лофтин, нежно тормозя на перекрестке, едва загорелся желтый.
Поморщившись, он мотнул головой, отгоняя тягостные мысли, и быстренько нашел, на что ему отвлечься. Дэниел злорадно усмехнулся, припомнив то мрачное уныние, из которого не выходит Фред Вудрофф. Он, помнится, крепко обиделся на Фреда в прошлом году — шеф умотал в Вашингтон, прикарманив его идею о «Михе»-самозванце. Да, все блестяще подтвердилось, вот только Фред никаких бонусов не заработал. Наоборот, Джек Даунинг упорно делает вид, что никакого Вудроффа не существует в природе. Еще бы! Такие планы лелеял человек! Небось видел себя в кресле… ну, если не вице-президента благословенных Штатов, то уж директора ЦРУ — точно. И вдруг такой oblom…
Да разве ему одному? И Фултон, и Колби, и сам президент такими словами Фреда поминают, что тому икается.
«Так тебе и надо, рыжая образина!» — мстительно подумал Лофтин, выворачивая на Добролюбова. Близко, близко уже…
Условное место «Добро». Ага! Пятерочка!
— О`кей… — прошептал Дэн, веселея.
«Ничего, Фредди… Жизнь — это качели. Посмотрим еще, кто вверх, а кто вниз! Будешь знать, как чужое тырить…»
* * *
Часом позже Лофтин отъезжал от больницы имени Боткина. Руки ходуном ходили, сердце колотилось где-то в области кадыка, а нутро сжималось так, словно кишки в узлы завязывались.
Зато контейнер от агента «Немо» полеживал под сиденьем, грея душу.
«Стакан бурбона на два пальца, — постанывал Дэн про себя, — кусочек хамона и сигару! Заслужил…»
Четверг, 11 марта. Ближе к вечеру
Первомайск, улица Ленина
Марина позвала с собой верных паладинов — Рустама с Умаром, и те обрадовались. Вон, до сих пор сияют…
— Хватит меня умилять, — улыбнулась девушка. — По местам! Умар, ты на правую сторону. Неторопливо топай ко Дворцу пионеров. Увидишь меня — продолжай движение, будешь лидировать.
— Есть! — сипло отозвался Юсупов.
— Рустам, ты — по левой, за Наташей. А я за тобой.
— Понял, — серьезно кивнул Рахимов.
— Всё, марш на исходные!
Оперативники неспешно покинули пустынное фойе спорткомплекса, и Марина вернулась в раздевалку.
Наташу Верченко было не узнать — в блондинистом парике, в тренировочном костюме и в кедах, обутых на теплые носки, она демонстрировала поразительное сходство со Светланой. Шевелёва всю последнюю неделю приучала наблюдателей к своему «вечернему наряду», вот только покидала она стадион в сопровождении целой толпы девчонок и мальчишек — не подкрадешься. А сегодня — замена.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Как ты?
— Нормально, — выдавила Наташа.
