Виталька, правда, тоже копал. Но он взял лопату, когда увидел, что из своего подъезда вышла Таня. Может, это просто совпало? Как знать! С некоторых пор я думаю о нем только плохое. Конечно, так нельзя. Так никуда не годится. Но поделать с этим я ничего не могу.
Три дня тому назад Диман предложил: «Ребя, а давайте и мы поедем за деревьями. Взрослые на одной машине, а мы на другой». Пошли к Павлику. Павлик сказал: «Идите отседова. Вам в игрушки играться, а у меня мероприятие идет». Диман хитро взглянул на нас и спокойненько так проговорил: «Ладно, ребя, идемте к Петру Сергеевичу». — «Это зачем?» — остановил нас комендант. «По делу», — уклончиво ответил Диман. «Черт с вами, получите свою машину, — сказал в сердцах Павлик. — Только вы этот манер бросьте, — он постучал по столу пальцем, — чуть что жалиться». — «Бросим, — обрадовались мы. — Спасибо, дядь Паша».
Он вообще-то добрый, Павлик. Образования у него, говорят, почти никакого, зато работящий: зимой, когда снегу навалит, он трудится вместе с дворниками, орудует и лопатой, и скребком, и ломом. А вон в соседнем доме у коменданта (опять же говорят!) высшее образование. Но во дворе грязь, пыль и «сплошная безобразия», как выражается наш Павлик.
И вот сейчас мы с Глебом стоим, любуемся фуражкой Витьки Шарыгина и ждем ребят. Нас везет Шарыгин, а на другой машине едут взрослые.
Теперь вы спросите: а при чем тут Глеб, ведь озеленяют не его двор, а мой?
Все очень просто. Глеб — мой друг, мы с ним всегда вместе.
— Нить, дай Глебу померить фуражку, — говорю я.
— Бери.
Ну и чуден в ней Глеб! А доволен! Улыбается.
Показывает свои громадные зубы. Но сама фуражка!.. Небольшой козы речек, уголки по краям верха… Ах, эта фуражка!
Когда машина приехала в лес и Витька Шарыгин заглушил двигатель, мы попрыгали на землю, покрытую осенними листьями, и на какое-то время замерли, приглядываясь и прислушиваясь.
В дороге нас, растрясло, и было не очень-то интересно сидеть почти полтора часа в крытом кузове, словно взаперти. Правда, мы горланили песни, но это вначале, а потом поднадоело.
И вдруг мы очутились на просторной поляне. Над головой синее небо, и в придорожных лужах отражается небо, а но сторонам, куда ни посмотри, молчаливо и сонно стоят деревья с голыми ветками. Лишь кое-где чудом уцелели последние желтые листья. Они светились, вспыхивали под солнцем, будто искры.
В лесу стояла тишина: ветра не было, а все живое куда-то разбежалось, разлетелось, попряталось.
Но вот донеслось тарахтение мотора — на поляну выехала вторая машина. Это был тоже грузовик, только открытый. Он остановился неподалеку от нас, и из него стали выбираться родители.
Мы прибежали к ним и закидали советами: какую ногу ставить на колесо, как держаться за борт, куда и как прыгать.
Галдеж этот то утихал, то разгорался вновь.
Последним прыгал Виталькин отец. В линялой, простенькой гимнастерке он казался помолодевшим. Едва он подошел к борту, как мы опять закричали. А Павлик протянул обе руки, словно собирался поймать Петра Сергеевича. Если б он и в самом деле прыгнул на протянутые комендантские руки, от Павлика, очевидно, осталось бы мокрое место. Но Павлик тем не менее тянул руки и приговаривал:
— Прошу, Петр Сергеевич, прошу… Виталькин отец вдруг как-то неожиданно оттолкнулся одной рукой от борта и при всей своей громоздкости легко перемахнул через коменданта. Павлик сжался. По-моему, он закрыл глаза.
— Вот и все, — сказал Петр Сергеевич и ударил несколько раз ладонью о ладонь. — Все в сборе? Тогда идемте.
Мы подхватили лопаты и отправились.
Я шел вместе с Глебом и дядей Васей. Вначале я пошел было рядом с отцом, но он меня сразу же спросил, не забыл ли я дома свой бутерброд.
— Нет, — буркнул я и поспешил отойти в сторону: ведь через некоторое время он непременно поинтересуется, съел ли я свой бутерброд, или скажет, чтобы я застегнул пуговицы на куртке, или потребует, чтобы я вынул из кармана шарф и прикрыл горло.
Я, конечно, понимал, что он выполняет поручения мамы, но от этого мне было не легче.
Дядя Вася прихватил с собой этюдник и штатив, который называл «ногами».
— Опоздали, дядя Вася, — сказал я, вспомнив левитановскую картину, — осень уже не золотая, лес плохой, весь осыпался.
Я думал, дядя Вася мне поддакнет, и Глеб тогда увидит, что я запросто разговариваю с художником на такие специальные темы.
Но дядя Вася сказал:
— Лес плохим не бывает. Ты посмотри, — он остановился, провел рукой, — хорошо ведь, а?…
Ну какой же я кретин! Только что стоял и сам любовался, а теперь захотелось показать: вот, мол, каков я, вот как во всем разбираюсь!
Я разозлился на себя и ничего не ответил. Но дяде Васе, наверное, и не нужен был мой ответ… Он шел, внимательно всматриваясь то в одну сторону, то в другую, и, казалось, забыл про меня и Глеба.
А впереди нас вдруг появились Виталька с Таней. Я стал смотреть на них. Виталька держал за ремешок свой фотоаппарат, слегка помахивал им и рассказывал что-то смешное: Таня то и дело заливалась.
Она шла чуть склонив голову. На плечах у нее красовалась незнакомая мне серо-голубая куртка. Куртка блестела и была прострочена ромбами.
Тане простительно: она девчонка. А вот зачем Виталька напялил на себя новенькие синие джинсы? Вообще-то джинсы — вещь! И наклейка на заднем кармане мне тоже нравится (уверен, что моя мама сразу же бы ее отпорола). Но ведь сегодня будем возиться с землей, перепачкаемся. Глеб словно прочитал мои мысли.
— Вырядились, — сказал он, кивнув на Витальку и Таню.
— Подумаешь! Нам-то какое дело. — Я срезал ножом прутик и, насвистывая, принялся старательно его обстругивать.
Уж что-что, а насвистывать я умею. Я выбрал песню из кинофильма «Тишина». Ту самую, где есть слова:
…Нас оставалась только троеИз восемнадцати ребят…
Отличная песня. Когда слышу ее по радио, даже как-то жутко делается. С самых первых звуков. Лишь только начинает играть труба.
Глеб мне подсвистывал. И мы чувствовали, что готовы броситься друг за друга в огонь и воду. И смутная тревога уже сейчас кралась за нами следом.
Но знаю, слышали ли нас Виталька и Таня. Может, слышали, а может, и нет. Потому что в лесу уже было шумно: трещали сучья под ногами, кто-то пел песню, только совсем другую, не нашу.
Уйти подальше в лес мы не смогли. Впереди оказался крутой, глубокий овраг. Его решили не обходить: кругом вполне хватало и деревьев, и кустов.
Павлик пересчитал все лопаты и просил не забывать их в лесу, не то, мол, «кому сплошная удовольствия, а кому — плати из своего кармана». Павлика живо успокоили и тут же принялись за дело. Нужно было выкопать шесть молоденьких березок и четыре рябинки.
…Работали мы втроем: дядя Вася, я и Глеб. Мы кряхтели, крякали и чертыхались, а над нами вздрагивала, ожидая своей участи, пугливая березка.
Не подумайте, что выкопать дерево — пара пустяков. Пока подроешь все корни, семь потов сойдет. К тому же мне лопата попалась тупая и рукоятка из нее все время выскакивала.
Потом мы с Глебом приподняли и понесли березку, а дядя Вася — три лопаты: они были полегче, а он здорово устал.
Когда мы вышли на поляну, увидели Витальку и Таню: они тоже несли деревце и уже подходили к машине, но их березка была намного меньше нашей, ее можно было без труда нести одному. Вслед за ними шел Диман — тащил три лопаты.
Возле машины Виталька поставил березку, и Таня взялась за нее правой рукой, в левую руку он сунул ей лопату, после чего отбежал на несколько шагов, вынул фотоаппарат и стал наводить на фокус.
К Тане подошел Диман и спросил:
— А мне можно?
— Пожалуйста, — сказала Таня.
Виталька сделал шаг влево, посмотрел в аппарат, потом шагнул вправо, снова посмотрел, затем чуть продвинулся вперед и, опять же посмотрев, сказал:
— Диман, ты не входишь в кадр. Понимаешь?
— Понимаю, — смущенно улыбнулся Диман, хотя было видно, что он ничего не понял.
— Так что ты отойди, — пояснил ему Виталька.
— Зачем?
— Ну сказали же — не входишь!
— А чтоб войти, нужно выйти. Понимаешь? — не сдержался я.
На этот раз Диман все понял и, обиженно поджав губы, отошел.
— А ты но вмешивайся, — сказал мне Виталька, — без вшивых обойдемся.
— А по шее? — проговорил я.
— Что — по шее? — спросил Виталька.
— Без этого ты, кажется, не обойдешься. — И я пошел на него. Вместе со мной пошел Глеб.
— Двое на одного? — начал отступать Виталька.
— Нет, — сказал Глеб, — я только посмотреть. В случае чего, помогу тебе подняться.
— Ребята!.. Ребята!.. А ну, перестаньте! — подоспел к ним дядя Вася.
Виталька и Таня ушли. Появившийся откуда-то Павлик сосчитал лопаты, взглянул на деревья и похвалил:
